Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?

Однажды она проходила мимо Центрального рынка. Это был час, когда торговля уже заканчивалась. Люси шла мимо цветочного ряда. Последние цветочницы складывали свои опустевшие корзины. Подметальщицы собирали в кучи остатки раздавленных и поломанных стеблей и опавших лепестков, смешанных с пылью, забрызганных грязной водой. Кисло-горький запах увядшей зелени смешивался с витающим под стеклянными сводами ароматом цветов, целый день отдававших свои испарения этим стенам, этим камням и этим корзинам. Ведь с раннего утра нагруженные цветами тележки подъезжали сюда со всех улиц, примыкающих к рынку. Прямое дыхание роз, едва уловимый запах резеды, аромат левкоев и душистого горошка — все это сладким туманом висело над цветочным рынком. Отсюда эти ароматы растекались вместе с возками торговцев, с корзинами цветочниц по всем бульварам, площадям и улицам Парижа. Где бы парижанин не захотел купить цветы — у входа в кафе или на паперти храма, под навесом газетчицы или у Палаты депутатов — их источником был Центральный рынок.

С детства Люси сохранила нежную любовь к цветам. Она любила смотреть как женщины деятельно сортируют только что привезенные цветы, как их про верные руки с нежностью, неожиданной для торговок, разбирают тонкие стебли, с какой ловкостью опрыскивают водой огромные разноцветные пучки.

Она остановилась внезапно, словно кто-то схватил ее за руку. Несколько мгновений Люси стояла в растерянности, глядя на торговок, словно не могла понять, где она находится. Потом вошла под стеклянный свод и, шагая через струйки грязной воды, двинулась вдоль ряда. В самом конце она остановилась. С недоумением и даже как будто со страхом она глядела, как торговка, еще утром с такой нежностью разбиравшая ароматные пучки, теперь безжалостно кидала остатки непроданного и увядшего товара в корзину.

Так Люси стояла несколько мгновений, потом подошла к женщине и, протянув ей пять су, сказала:

— Прошу вас, мадам, несколько цветов.

— Мадмуазель, они совсем завяли…

— Ничего… право, это ничего не значит… Прошу вас.

Это было сказано так мило, с такой нежностью, что торговка посмотрела на нее с нескрываемым удивлением.

— Господи, да берите сколько хотите! — воскликнула она. — Нет, нет, деньги мне не нужны… Берите. — И она с безжалостной деловитостью профессиональной торговки опрокинула к ногам Люси корзину. — Все пойдет на помойку.

Люси аккуратно выбрала небольшой букет любимых цветов.

Дни тянулись на удивление медленно. Люси чувствовала себя в Париже совсем одиноко, но выехать в Берлин все не решалась. Ей было страшно вновь возвращаться в эту атмосферу, постоянно ощущать опасность, держаться настороже, бояться людей. Однако ее влекло к Леману сильнее, чем когда-либо, но она боялась самой себя.

Но наступил момент, когда ей стало стыдно за свою трусость. Она не забывала слова Кочека, сказанные им перед отъездом, что он очень надеется на нее, что она будет верна своему слову и не подведет.

И она решила вернуться. В Берлин она приехала серьезной, немного усталой и сразу же позвонила Агаянцу. Разговор был краток — она сказала лишь условную фразу. Люси вышла из будки удовлетворенная и оглядела улицу. Не было видно даже шупо. [38] В этих кварталах жизнь затихала на несколько часов, немногие из обитателей фешенебельных квартир сидели сейчас дома: все разъезжались по клубам и ресторанам. Только под утро они начнут возвращаться. А сейчас, в эти вечерние часы, улицы Вестенда [39] были пустынны. В арках ворот шупо флиртовали с горничными. Изредка слышались неторопливые шаги ночного сторожа в сапогах, специально подбитых каучуком, чтобы не беспокоить хозяев особняков, когда те спят. Быстрым движением луч карманного фонаря проходил по замкам чугунных калиток. Едва слышно звякали ключи в руке, проверяющей запоры.

38

Шупо — постовой полиции охраны порядка (по-немецки, шуцполицай).

39

Вестенд — западные районы Берлина

Люси взглянула на часы и забеспокоилась. Времени до назначенной встречи оставалось в обрез, а путь был не близкий…

Деревья проплывали в свете фар ажурными золотыми башнями. Ввиду холодной весны, листва еще не успела полностью распустится. Агаянцу казалось, что густой аромат цветения проникает даже к нему в кабину автомобиля. Александр любил весну, любил ее запах, любил эти глухие уголки Грюневальда, Но сейчас его внимание было сосредоточено на том, чтобы не проскочить условленное место встречи. Он напряженно следил за поворотами, в которых мог разобраться лишь человек, хорошо знающий эти места.

Перекрестки были донельзя похожи один на другой, и у Агаянца уже несколько раз закрадывалось сомнение: не пропустил ли он тот перекресток, где следовало повернуть, чтобы выбраться в нужную часть леса?

Нет, он не ошибался! Рука уверенно повернула рулевое колесо, и машина углубилась в узкую, темную просеку. Агаянц выключил дальний свет, оставив только одну, противотуманную фару, дававшую короткий, широкий пучок света. Александру нужно было фиксировать обочину дороги.

Наконец-то! Наконец вот она. Люси! Он сразу заметил ее тонкую фигурку, прильнувшую к стволу огромного дерева.

Первым желанием Агаянца было нажать педаль тормоза, выскочить из машины и приветствовать Люси. Ему показалось, что он не видел ее так много времени.

Но он тут же взял себя в руки: молодец Люси! Она даже не пошевелилась когда он проезжал мимо. Только он, знавший, что она его тут ждет, и мог различить ее, прильнувшую к дереву фигурку в мгновенно промелькнувшем луче фары. Никто другой и не заметил бы. Молодец, молодец Люси — ни одного движения. Железная выдержка!

Агаянц погасил свет и проехал еще метров тридцать, потом остановился. Когда его глаза привыкли к темноте, он еще некоторое время приглядывался к дороге, стоял и прислушивался. Наблюдение могло быть и за ним и за нею. Ни один из них не должен был подвести другого. За ним можно было вести слежку только на автомобиле, он тщательно проверился и за себя был спокоен. А у нее? Смешно! Разве Люси находилась бы тут, разве она стала бы его ждать, если бы допустила хотя бы малейшее подозрение, что за нею ведется слежка?

Агаянц решительно зашагал в сторону, где заметил спрятавшуюся Люси. И вот она перед ним, в темном костюме, из под косынки выбились темно-русые, густые волосы. Они взяли друг друга за руки и мгновение оба молчали. Она заговорила первой, сразу же заявив: готова продолжать работу. Потом рассказала о своем пребывании в Париже, о местах, которые посетила и которые он тоже хорошо знал, поскольку в Берлин был переведен из Парижа, города, который очень полюбил.

Люси дала понять, что нуждается в деньгах, необходимых ей на лечение матери. Он обещал помочь, и они перешли к обсуждению деловых вопросов.

— Обрати внимание Вилли на Чехословакию, — сказал Агаянц. — Германская пропаганда в последнее время рьяно разжигает ненависть к этой стране и призывает к войне.

— Неужели и теперь западные страны будут молчать? — спросила Люси.

— Французы как будто собираются Праге помочь если, конечно, Англия будет солидарна. В Лондоне полагают, что в действиях судетских немцев есть своя логика и Праге надо пойти на уступки.

— А как же нацисты?

— Нацисты намерены поддержать массовые выступления судетских немцев 22 мая, в день муниципальных выборов. Попроси Вилли срочно проверить эту информацию.

Люси подставила циферблат ручных часиков слабому освещению месяца, прорвавшемуся сквозь облака и вершины деревьев.

— Ого!.. Пора двигаться! Пока доберусь!

— Садись в машину, я подвезу…

Она в испуге отпрянула:

— Что ты!

— Я хочу подвезти тебя…

— В своем автомобиле с дипломатическим номером?!

— Тем в большей безопасности ты будешь эти десять минут. Кому придет в голову…

Она не слушая, перебила:

— А если придет, если уже пришло? Если кто-нибудь узнает меня на первом же световом перекрестке? — Люси заметно волновалась. — Позволить им поймать меня в твоей машине? Допустить провал из-за нескольких минут моего страха?! Ты подумал, чем это грозит?