Наш дом
Шрифт:
«Так не бывает, – подумал Кабан. – Будьте благодарны, что Лев вам вообще платит!».
На том и разошлись, при этом все остались довольны.
Белки и лисы поверили председателю дома, что он решит со Львом вопрос о поднятии заработной платы.
***
Поднявшись на свой этаж, Кабан не стал заходить к себе. Без стука вошёл ко Льву.
Лев ждал его, листая журнал. Стоило Кабану скользнуть внутрь, он тут же отложил журнал и поднялся навстречу соседу.
– Ну? Как? – поинтересовался Лев.
Кабан не спешил отвечать. Подошёл к бару, налил себе коньяка. Сделал несколько глотков,
– Я уладил вопрос.
Лев заулыбался, повеселел. Едва в пляс не пустился. Прошёлся по внушительной гостиной, затем опустился в кресло.
– Ты же понимаешь, что я не собираюсь поднимать зарплату всем этим бесполезным лисам и белкам? – вкрадчиво поинтересовался Лев.
– Конечно, понимаю, – Кабан опустился в соседнее кресло и сделал ещё глоток коньяка. – Ты же говоришь, что эти лодыри не хотят работать. Раз они не хотят работать, то зачем им платить больше?! Им бы надо платить меньше.
– А вот это ты правильно мыслишь! – ухмыльнулся Лев. – Есть у меня кое-какая идейка, которая принесёт нам с тобой очень хорошие дивиденды…
***
На мольберте стояла картина, где был изображён красивый закат над морем. Олень любовался собственной работой. Он не мог поверить, что у него получилось настолько хорошо. Даже создавалось ощущение, что не он работал над этим произведением искусства, а некий профессионал – настолько всё оказалось гармонично, выверено и продумано.
Разве могли все эти обычные животные из его дома понять всю красоту этой картины?! Вряд ли. Такое могут только ценители. А таких поблизости нет. В его доме живут лишь все самые обычные и заурядные звери. И только он – гений.
Олень искренне не понимал, почему остальные жители дома не чествовали его как гения. Объяснял такое поведение окружающих глупостью и приземлённостью. А ещё мечтал, что когда-нибудь переберётся в другой дом, где будут более понимающие звери.
– Ты идёшь вешать картину? – послышался крик жены из кухни. – Мы скоро будем завтракать! Давай, вешай и приходи есть.
– Э-э-эх… – вздохнул Олень, снимая полотно с мольберта. – Никто меня не понимает… Никто не видит моего гения… Все думают только о себе…
Взяв молоток с парой гвоздиков, он пошёл в подъезд. На седьмом волки запретили вешать картины. Так ему и сказали: «Не положено». На восьмом парочка его картин висела, но Кабан со Львом придирчиво выбирали, на что бы хотели любоваться. Закат, насколько Олень знал, в их вкусы гарантированно не входил. Лев с Кабаном предпочитали что-то угловатое и странное. Олень вообще не понимал вкусы жителей восьмого этажа. Они почему-то больше ценили его самые-самые первые работы, написанные ещё в юности. Тогда как последние, настоящие произведения искусства, начисто игнорировали.
По своему обыкновению Олень прошёлся от своего шестого этажа до первого, приглядываясь, где бы лучше смотрелась его новая и самая лучшая картина. Впрочем, у него каждая новая картина становилась самой лучшей.
На первом этаже Олень увидел, что подвальная дверь теперь отсутствовала. Её сняли с петель и унесли в неизвестном направлении. Из подвала доносилась неприятная, нестройная музыка, которая теперь почти всегда звучала оттуда.
В этот момент в подъезд вошла Белка. Проходя мимо
подвала, она скривила нос и презрительно бросила:– Фу!
Оленя это короткое «Фу» неожиданно настолько сильно задело, словно это сказали обо всём его творчестве.
– Уважаемая Белка! – почти как Лев прорычал Олень. – Очень и очень некультурно так говорить!
Белка остановилась, обернулась и захлопала глазами, не понимая, чего художнику от неё надо.
– Нельзя так говорить! – сказал Олень.
– Как так? – пребывала в замешательстве Белка. – Что я такого сказала?
– Вы сказали «Фу» об этом! – указал Олень на открытый подвал. – В нашем культурном доме все уважают друг друга! И мы должны уважать крыс, ведь они уже часть нашего дома!
– Уважать крыс?! – охнула Белка. – Да за что же их уважать?!
– Потому что чужую культуру, чужие традиции надо уважать! – Оленю казалось, что он объяснял прописные истины, поэтому не мог понять, как так получилось, что Белка этого не разумела.
Впрочем, он тут же догадался. Всё просто. Белка ведь с четвёртого этажа. А там, как и на третьем, все животные обычные работяги.
– Крысы стали частью нашего дома, поэтому мы обязаны уважать их вкусы, их традиции, их культуру, их музыку. Через это мы покажем, что уважаем их. И тогда они будут уважать нас.
– Они? Уважать?! – Белка даже сделала шаг к Оленю, будто плохо расслышала. – Крысы никого не уважают! Никогда. Они даже за животных никого кроме себя не считают! Почему это я должна их уважать?
– Потому что мы живём в культурном доме! – начал злиться Олень на глупость Белки. – Потому что мы должны быть культурными и тогда все, кто хочет жить с нами, тоже будут впитывать эту культуру, будут тоже становиться культурными! Всё просто!
– Глупость какая! – фыркнула Белка. – Крысы на то и крысы, чтобы плевать на любую культуру, кроме собственной.
Олень от злости едва не швырнул свою лучшую картину о пол. Раз и навсегда он понял, что белки крайне глупы для уяснения простых истин.
Однако и сдаваться не собирался.
– Ещё раз повторяю! – с нажимом произнёс Олень. – Если хочешь, чтобы крысы уважали нас, то уважай их!
Белка настолько красноречиво поглядела на художника, словно собиралась спросить: «Дядя, ты совсем глупый?». Вслух, однако, сказала:
– Да я что, совсем не в себе, чтобы уважать крыс?! Хочешь их уважать – уважай. Только не жди от них ничего кроме презрения и гадости. Наглости и агрессии. Это же крысы, что с них взять?
– Да-а-а… Это же белки… – буркнул под нос Олень. – Что с них взять?
На том и разошлись. Белка отправилась к себе домой, а Олень пошёл вешать свою самую лучшую картину. Прошёлся по первому этажу и уже собрался подниматься на второй, когда увидел подходящее место неподалёку от спуска в подвал, как раз рядом с предыдущей самой лучшей картиной.
Олень подошёл, примерил полотно. Затем поставил его к плинтусу, собираясь забить гвоздь в стену. В этот момент его взгляд упал на соседнюю картину, которой он очень гордился, ведь изобразил на ней своего далёкого предка – великого поэта. Теперь он с негодованием обнаружил, что его знаменитому предку ручкой пририсовали усы, козлиную бородку и тыкавшийся в ухо половой орган.