Наш малыш соединит нас
Шрифт:
– Марта, Эльза! Вы здесь? – кричит у дверей моей комнаты Григорий Викторович, но его статную фигуру я не вижу.
– Да, Гришенька! – выкрикивает мама, и мужчина проходит к нам, в гардеробную, где я аккуратно вытаскиваю из одного чемодана коробки с хрусталем и перекладываю в другой. Строгий взгляд окидывает нас с мамой. Точнее, маму, меня лишь мельком оглядывают, не обращая почти никакого внимания. – Я бьюсь над неуклюжестью своего ребенка! В кого я ее родила…
– Успокойся, дорогая. У нас полно времени. – Мужчина обнимает со спины мою миниатюрную маму и оставляет целомудренный поцелуй на ее макушке. Впервые я вижу
Или они так же милуются за завтраком в столовой без меня?
– Ага, полно. Самолет готовят?
– Да. Игорь уже проверяет джет.
– Отлично! Это будут лучшие дни в моей жизни.
Это буду самые худшие дни в моей жизни…
Много солнца, много белого песка, много крема с защитой не менее пятидесяти и постоянное ношение солнцезащитных очков. Головная боль всех альбиносов. Я хотела сказать маме, что такой климат повлияет на меня не очень хорошо, но не хотела расстраивать ее. Она так ждала свадьбу, планировала все до мелочей самостоятельно, без помощниц, я не могу лишить ее этой радости.
Я как-нибудь переживу эти дни в закрытом помещении…
Крем на месте, две пары очков тоже, длинные туники и платья в пол, в которых не будет жарко, но которые спасут меня от палящего солнца, лежат на своих местах. Хрупкие коробки переместила в другой чемодан, теперь можно ехать. Матч у Дани скоро должен закончиться, его привезут сразу в аэропорт.
– Эльза, ты готова? – строго спрашивает мама.
– Да. Сейчас только вещи спущу.
– Ага… – и покидает комнату. Я думала, она или Григорий Викторович помогут спустить два чемодана, полтора из которых не мои, но приходится справляться самой: остальные заняты родительским багажом.
В машину мы рассаживаемся быстро, прислуга погружает чемоданы, но я не успеваю залезть в салон, потому что…
– Да! – рявкает неподалеку от меня Григорий Викторович, когда ему звонят на мобильный. – Что значит в больнице? Какая, к черту, больница? У меня самолет через час!
Внимательно вслушиваюсь в разговор, стоя перед открытой задней дверцей. Сердце замирает в ожидании последующего ответа мужчины и окончательно готово остановиться, когда он произносит, глядя на меня:
– Эльза, ты поедешь в больницу с Анатолием.
– Что? – удивленно смотрю на хмурое лицо будущего отчима.
– Даниил в больнице. Тебе нужно его проведать.
Эм… почему я? Мы не кровные родственники, не родные люди и даже не друзья. Один серьезный разговор пару недель назад ничего не изменил в наших отношениях. Если мы прекратили ссориться и мысленно ненавидеть друг друга, это не значит, что я буду лететь к своему «братику» на всех парах.
– Почему я? Думаю, ему хочется увидеть своего…
– Эльза, ты слышала, что тебе сказали? – встревает мама, из ее глаз на меня смотрит заостренная сталь. – Садись к Анатолию и езжай в больницу! Нас ждет самолет! Мы не можем отменить рейс!
Вы можете позвонить пилоту и сказать, что не полетите…
– Когда выйдете из больницы, позвони нам, мы пришлем за вами самолет.
С этими словами родители садятся в загруженную машину и отъезжают. Мы остаемся во дворе с Анатолием, который глядит на меня сочувствующе, будто понимает, что я ощущаю сейчас.
Я не смотрю вслед уезжающей машине родителей, не пытаюсь анализировать такой расклад событий. Мне остается только подчиниться и поехать в больницу через московские пробки.Как ни странно, волнение не охватывает меня по пути, слезы обиды не скатываются по щекам, а грудь не сдавливает прессом. Ведь в этом есть и нечто положительное: я проведу на солнце на один день меньше.
– Здравствуйте, – здороваюсь с медсестрой из регистратуры частной клиники, куда меня привез Анатолий. – К вам сегодня поступил Даниил Богатов. Он…
– А, наш футболист? Он на операции, вам лучше подождать.
– На какой операции? – спрашиваю, недоуменно уставившись на девушку, которая очень неохотно отрывается от телефона и глядит на меня сквозь наращенные ресницы.
– У Богатова сложный перелом ноги. Осколков много. Вы что, трансляцию не смотрели? Там повтор показывали раз десять.
– Я…
– Ой, ясно. Операция сложная, закончится нескоро, к пациенту можно будет зайти только завтра. Езжайте домой и выспитесь. С ним все будет хорошо.
Зато со мной все будет плохо…
Глава 7. Дан
Никогда не думал, что смогу так сильно напиться. До головной боли, до ломоты в костях, до тошноты. Не представляю, как я мог опуститься до этого! У меня завтра матч, нужно быть собранным и трезвым, а я…
Едва открываю глаза, преодолевая непомерную тяжесть век, и понимаю, что нахожусь не в своей комнате с темным зеркальным потолком. Справа от меня не светит солнце, окна балкона не открыты настежь, как я люблю. Белый цвет помещения ослепляет, а пикающие приборы заставляют напрячь слух. Я в больнице? Что я здесь делаю? Вряд ли напился до беспамятства.
Воспоминания важного матча отдельными картинками мелькают в голове. Вот мы выбегаем на поле, знакомимся с соперниками, затем окидываем фанатов взглядом, а на пятнадцатой минуте кто-то отнимает у меня мяч, сильно ударив по ноге. Единственное, что я помню, это дикая боль, от которой появляются огненные пятна перед глазами.
После меня поглотила темнота, из которой, казалось, я никогда не выйду…
– Милый, ты проснулся? – чересчур громко спрашивает знакомый женский голос. Пытаюсь сфокусироваться на темном пятне надо мной, получается не сразу. Первыми появляются четкие полные губы, затем обеспокоенные глаза.
– И тебе привет, Мариш, – растягиваю губы в улыбке, насколько позволяют силы. – Что со мной произошло?
– Тебя сильно ударили по ноге, сделали сложную операцию.
– Операцию? – удивленно смотрю на девушку.
Марина ничего не говорит, просто кивает головой и переводит испуганный взгляд на правую ногу. Перевожу глаза туда же и…
Кажется, я попал.
На ноге стоит какая-то железная штука. Она охватывает голень, а в кожу воткнуты какие-то иглы. Черт возьми, что со мной произошло?
– Это просто п-перелом, дорогой, – произносит Марина, чуть заикаясь.
Не могу ничего сказать в ответ. Слова застревают в горле, слабость не позволяет четко сформулировать мысль. Не позволяет осознать реальность происходящего. Если перелом настолько серьезен, что на меня надели какую-то штуку вместо гипса, то мне придется бросить футбол на полгода как минимум! Черт!