Наш старый добрый двор
Шрифт:
— Время, — сказал тот, другой. Почему-то женским голосом.
— Сейчас, здесь где-то коптилка…
Каноныкин чиркнул спичкой, длинный язык пламени с черным хвостиком взлетел над фитилем.
— Свет снаружи не заметят?
— Все законопачено.
— Я готова.
«Женщина какая-то. Молодец, Каноныкин, веселый человек!..»
Ромка старался разглядеть женщину, но она сидела к нему спиной, склонившись над раскрытым чемоданчиком. А Каноныкин, тот был виден. Он расположился
Поднявшись с пола, Каноныкин придвинул поближе коптилку, вынув из планшетки удостоверение личности, принялся заполнять его. Потом достал красноармейскую книжку.
— Кривому подойдет какая-нибудь восточная фамилия, — сказал он. — Например, Алимджанов… Сергей Османович. Неплохо, а?
Женщина не ответила, все возилась со своим чемоданчиком.
— Завтра вы располагаете временем только до полудня. Ни на минуту больше, слышите? Вот адреса. На первом дождетесь старика и сразу же уйдете с ним по второму адресу: — Каноныкин протянул ей бумажку. — Запомните все, Рози, и сожгите здесь же…
Ромка видел, как эта самая Рози одной рукой приложила к уху наушники, а другой принялась выбивать еле слышную стрекочущую дробь.
«Вай, радио передает! — ужаснулся Ромка. — Зачем я сюда залез, дурак, зачем я не захотел дома кушать сациви?!»
— Все? — спросил Каноныкин. — Рацию сюда, за плиту. Заложите сверху кирпичами и заметьте место… Я уйду сегодня же ночью с Кривым. Он знает дороги к перевалам. Болтался когда-то в тех краях со своим отцом, шофером.
«Шофером?! Это они про Люлика! Он же правда кривой!..» Ромка неловко повернулся в своем убежище, скрипнула перекошенная дверца.
— Что там? — резко повернулась женщина.
— Скрипит рассохшееся старье, — успокоил ее Каноныкин. — Здесь никого не бывает, кроме моих друзей-юнармейцев. — Он рассмеялся незнакомым Ромке смехом. — Вам пора.
— Wie spat ist es? [18] — спросила вдруг женщина и приложила к уху часы.
— Es ist dreiviertel elf. Abtreten, Rosi. Aufbald! [19]
Эти фразы, сказанные по-немецки, так поразили Ромку, что он едва не вскрикнул. То, что под гипсом у Каноныкина здоровые ноги, то, что в чемодане спрятана рация, а Кривой, оказывается, Люлька — все было не так страшно, как эти отрывистые немецкие слова, значения которых Ромка не знал, и от этого они показались ему еще страшнее.
18
Который час? (нем.).
19
Без четверти одиннадцать. Идите, Рози, до встречи! (нем.)
Заныли коленки, Ромка прислонился плечом к дверце гардероба, и та не просто заскрипела, а заверещала, будто ей отдавили все ее старые трухлявые сучки.
И сразу в дверцу ударил острый и блестящий, как Люлькина финка, луч фонаря. Ромка закрыл лицо согнутым локтем и услышал знакомую каноныкинскую скороговорочку. Со своей Рози он говорил совсем другим голосом. Ромке показалось, что в старой кухне вдруг снова появился тот, настоящий, Каноныкин, и все сейчас станет на свои места, и ничего страшного не случится.
— Здорово, кореш!
Ты чего залез в этот гроб со скрипом?Каноныкин улыбался. Он потушил фонарь, горела одна лишь коптилка.
— Удрал от папаши с мамашей?
— Нет, я хотел сюрприз… — начал было Ромка, но сзади что-то обрушилось на него, коптилка вспыхнула ослепительно ярко, а потом сразу наступили тьма и тишина.
— Надеюсь, он был один? — сказала Рози и отбросила в сторону обломок автомобильной рессоры.
— Сейчас проверим.
Снова вспыхнул фонарь. Луч его медленно поплыл по сваленной в кучу ломаной мебели, ящикам и прочему хламу. На секунду задержался на кастрюле с недоделанными сациви.
— Здесь курица, — удивленно сказала Рози.
— Очень кстати. Я не успел запастись едой…
Луч фонаря заскользил дальше, осветил лежащего на полу Ромку.
Около часа ночи в нижнем дворе раздался тихий свист. Потом по стволу глицинии скользнула тень и исчезла в слуховом окне старой кухни.
— Почему опоздал?
Люлька вздрогнул от этого короткого и резкого, как удар, вопроса.
— Я?.. Вот, — он протянул сверток. — Я большое дело сделал, хозяин.
— Какое дело?
— В столе у инженера Русанова взял, — Люлька самодовольно ухмыльнулся. — Тихо все, аккуратно. Здесь чертежи, наверное, хозяин. Тебе пригодятся…
— Если б ты не знал дорогу к перевалам, я пристрелил бы тебя сейчас как собаку. — Теперь голос звучал ровно, Каноныкин четко выговаривал каждый слог.
— За что, хозяин?!
— За то, что ты идиот! Когда ты там был?
— Десять минут, как ушел.
— Тебя никто…
— Все тихо, аккуратно! — поспешил перебить его Люлька. — Я ход знал от старьевщика. Чертежи, хозяин! Русанов же на заводе работает. Секретный завод!
— «Чертежи»! — Каноныкин рванул из Люлькиных рук сверток, не разворачивая, сунул его в плиту, чиркнул спичкой. — Идиот! Еще раз сделаешь что-нибудь сам…
— Я понял, хозяин! Я думал, нужно будет.
— Думаю я, Кривой, понял? Только я!
— Конечно, понял, хозяин! Очень извиняюсь.
— Хватит! Переодевайся. — Он бросил на пол узел с одеждой. — В кармане красноармейская книжка. Запомни: ты Алимджанов Сергей Османович, 1923 года рождения, рядовой. Не перепутай — это будет тебе стоить башки.
— А ночной пропуск?
— Все есть. И давай побыстрее!.. Сапоги снимай.
— Зачем?
— Кретин! Где ты видел рядовых в шевровых сапожках, а? И вообще, Кривой, то, что я говорю, я говорю один раз. Ты понял?
— Понял, ну…
Сев на пол, Люлька стащил с себя сапоги, с сожалением посмотрел на них. Потом вынул финку и принялся кромсать голенища. Оторвав подметки, тоже разрезал их на куски.
— Что ты делаешь? — удивленно спросил Каноныкин.
— Не хочу капитану Зархия оставлять. Зачем ему в таких красивых сапогах ходить? Пусть в казенных развалюхах шлепает!
— Кто этот капитан Зархия?
— Один мой хороший дэмакац [20] из райотдела милиции.
— Ладно! Быстрее, Кривой, некогда возиться тут…
Они выбрались в нижний двор. У калитки лежал Ромкин пес. Увидев их, он глухо, с угрозой зарычал.
— Заткнись, Фюрер! — цыкнул на него Люлька. — Куш!
— Прибей этого пса! — зло сказал Каноныкин.
— Чего с собакой связываться? — пробормотал Люлька. — Она не подпускает. Ну ее к черту, укусит еще.
20
Побратим, близкий друг (груз.).