Наша фантастика, №3, 2001

…в этот момент огненное облако пришло в движение. Его поверхность покрылась крупной рябью, и Семен Петрович в замешательстве увидел, как в его сторону стремительно движутся отделившиеся от облака огромные световые протуберанцы. Зрелище было жутковатым, и осторожный пенсионер боязливо попятился. Приблизившись на минимальное расстояние, потоки ослепительного плотного света обогнули человека по дуге и заключили его в пылающее кольцо диаметром метров в двадцать. Испугавшись по-настоящему, Семен Петрович отшатнулся, застрял ногой между призмами и упал навзничь. Что-то странное, происходило в его голове, как будто некий гигантский призрак аккуратно сдвинул ему крышку черепной коробки, вставил меж-, ду полушариями мозга соломинку для коктейля и начал не спеша потягивать через нее его мысли и чувства. Больно не было, но было настолько страшно и неприятно, что Семен Петрович схватился за голову руками. Он хотел крикнуть от ужаса, но внезапно с изумлением осознал, что не помнит, как это делается. Память, привычки, вкусы, рефлексы, навыки, чувство юмора — все это стремительно покидало Лисовского через проклятую соломинку, которой управляло пылающее в небе существо. Он уже не помнил ни названия города, в котором проживал три часа назад, ни фамилии своего лечащего врача, ни собственного отчества. В панике Семен Петрович с содроганием осознал, что через несколько минут подобной обработки от него останется только бездумная и бессловесная физическая оболочка. Собрав последние силы, он…

(…ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ ХИЩНИК блаженствовал…) …рванулся, и на этот раз ему удалось…

(…второй флюктуационный всплеск был гораздо сильнее первого. В отчаянии ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ ХИЩНИК попытался укрыться в кинематических контурах малой системы, которую с таким удовольствием употреблял мгновение назад, и ему это почти удалось, но неумолимый эффект Доплера вытащил его оттуда за хвост, заставив изблевать только что изъятую драгоценную информацию. В результате ХИЩНИКА отшвырнуло на противоположный край относительной оси пространственных координат, развернув его по темпоральной шкале так, что время для него потекло вспять. Третье измерение вышло из шестого и минуя астрономический ряд совмещенных пространств, устремилось к состоянию равновесия…)

…немного привстать. Кряхтя, пачкая локти и колени влажной глиной, Семен Петрович поднялся с земли. Беспечные воробьи щебетали над его головой. От пруда тянуло влагой и преющими водорослями. Похоже, это снова был Царицынский парк, хотя вот так сразу поручиться за это Лисовской не рискнул бы.

Поразмышляв, Сергей Петрович отряхнулся, подобрал валявшегося под скамейкой Лема и медленно побрел домой. Дома он напился крепкого чаю с черничным вареньем и лег в постель, чувствуя себя совершенно больным и разбитым. Однако к утру организм пенсионера настолько отдохнул, и окреп, что Семен Петрович сумел вспомнить почти все, что считал безнадежно уничтоженным проклятым энергетическим вампиром. В конечном счете, не получив никаких расстройств физиологического характера, Семен Петрович даже остался доволен неожиданным приключением. Теперь у него появилось новое забавное хобби увидев на улице пьяного дебошира или группу хамоватых подростков, он останавливается и, прикрыв глаза от удовольствия, начинает лакомиться через невидимую соломинку их избыточной энергией, после чего обессиленные хулиганы, удивляясь неожиданному упадку сил, разбредаются по домам. Разумеется, Семен Петрович лишнего себе не позволяет и забирает только пятую часть энергии, чтобы случайно не повредить интеллектуальному здоровью пациентов.

Семен Петрович никому не рассказал о своем странном приключении, чтобы не прослыть сумасшедшим. Перелистав гору специальной литературы, он так и не сумел обнаружить ни сведений о мире, в котором побывал, ни намеков на физические процессы, отправившие его туда. До сих пор он теряется в догадках, где был в то замечательное летнее утро и что там видел.

СЕРДЦЕБЫК

(Из цикла «Бестиарий города Мидиан»)

Прошу вас, благородные мидяне, расчехлите ваши бинокли: вот оно, мчится прямо на нас по оранжевым холмам пустынной долины, которую в древних манускриптах называют Армагеддоном, из его раскаленных ноздрей с шипением выплескивается жидкое олово, вздыбленный стальной загривок ощетинен тремя миллионами обоюдоострых бритвенных лезвий, в расширенных блестящих зрачках мерцает фиолетовое бешенство, вращающиеся кривые рога со свистом рассекают воздух, из-под ребристых подошв армейских ботинок разлетаются осколки раздавленных камней — вот оно, необъяснимое явление природы, изобретатель бесплодных желаний, тысячеликий кумир безумцев, великий Минотавр По Почте! Вот оно, самое омерзительное и ужасное чудовище, какое только в силах вообразить себе беспомощный человеческий разум! Вот оно, самое грандиозное событие нашей эпохи, подобного которому больше не способна породить эта ограниченная вселенная! Разъяренный сердцебык — подобное зрелище стоит нескольких лет нашей жалкой, никчемной жизни. Маэстро изначально динамичен, он внебрачное дитя энтропии, он демон космических аномалий, он не переставая бурлит в котлах двойных звездных систем, он выбрасывает в пространство свои бесчисленные протуберанцы, он свирепствует и кидает клич, он сокрушает шипастыми копытами необитаемые ледяные миры, оглушительно трубя при этом победную песнь невидимой линии оптического спектрального фокуса. Сейчас он собьет нас с ног, разорвет на куски и втопчет в жидкую грязь, но пока у нас еще есть девятнадцать секунд, чтобы как следует рассмотреть его.

С первого взгляда отчетливо видно, что разъяренный сердцебык в прыжке подобен отточенному лезвию ятагана либо пылающей янтарным серебром колеснице, летящей по небу. Его восьмиугольный силуэт обрамлен пульсирующей аурой непрерывного ликования. На лбу у сердцебыка находятся двадцать четыре синие косички, закрученные в поперечную красную полоску, — это символы его любимых футбольных клубов. Издалека хорошо слышно, как у него в груди ритмично бьется и пульсирует горячий ртутный термометр. В его многочисленных боковых глазницах бессмысленно сверкают плоские циферблаты часов, идущих назад. О сердцебык! Древние легенды утверждают, что раньше, еще до Начала Времен, этих тварей было гораздо больше — восемь. Они населяли Землю, любили друг друга, сталкивались в кровопролитных братоубийственных войнах, выращивали рис, топили корабли, строили атомные электростанции, устраивали ураганы, писали пьесы и никогда не фотографировались на позитивную цветную мелкозернистую пленку — это противоречило их религии. Однако Времена начались, и огненное племя серьезно поредело. Сердцебык, который раньше бороздил собой просторы Северного Ледовитого океана и ударом магнитного кулака шутя разбивал резиновые глыбы айсбергов, стал полуостровом Лабрадор; обитатель Патагонии однажды уснул с ячменным зерном во рту, а когда проснулся через восемнадцать тысяч лет, то уже давным-давно был старым высохшим пером, вложенным в пожелтевшую пергаментную книгу; африканец запил, отпустил длинную гриву, начал принимать ЛСД, слушать ранний «Пинк Флойд» и думать о снеге, а потом примкнул к пацифистам и маршем мира ушел с ними куда-то на Ближний Восток, где его следы благополучно и потерялись; тибетский сердцебык, любивший посещать на досуге Шамбалу и прыгать с вершины священной зороастрийской горы Джомолунгма, сломал себе копыто, очень расстроился и, чтобы немного успокоить расшатанные нервы, временно прикинулся скульптурной композицией «Лаокоон и С° борются со змеями», которая ныне экспонируется в Лувре; сердцебык, имевший охотничьи угодья под Калугой, пошел однажды погулять перед завтраком, поскользнулся, неосторожно упал в озоновую дыру, и больше его никто никогда не видел. Теперь вы понимаете, что данный экземпляр уникален, он абсолютен, поскольку это — последний сердцебык на нашей грешной планете. Уверяю вас, другого, подобного ему, нет и уже никогда не будет. Впрочем, если уж откровенно, то никогда и не было.

Но продолжим наблюдение за этим невероятным природным явлением. Если присмотреться внимательнее, можно сделать вывод, что оно не зверь, но и не человек, и даже не совсем человекозверь, и совсем даже не зверочеловек. Гораздо логичнее классифицировать его как факел квазиядерной битвы или тень бульдозера, беснующегося на дымящихся развалинах Помпей. Возможно, мы сравнили бы его с раскаленными плазменными языками, вырывающимися из сердца только что вспыхнувшей сверхновой звезды, если бы имели такую возможность, однако, как вы уже, наверное, поняли, такой возможности мы не имеем, ибо сердцебык не сравним ни с чем. Он — вопль первобытного экстаза, он — бокал освежающей искрящейся энергии, он — карманный властелин мира! Вот сейчас у нас есть редкая возможность понаблюдать за тем, как маэстро разрушает многоэтажный жилой дом. Он делает это настолько непринужденно и с таким размахом, что невольно закрадывается в душу сомнение: да полно, затрачивает ли мэтр хотя бы мизерные физические усилия для такого масштабного гала-представления? Не осуществляется ли оно само по себе, поддерживаемое и направляемое одним лишь магическим волеизъявлением великого гуру? Пожалуйста, пригнитесь, уважаемые мидяне, чтобы в вас не попали разлетевшиеся во все стороны куски железобетона. Теперь можете спрятать свои бинокли — сердцебык уже рядом с нами. Он трясет каменной головой и обдает нас жаром своих пылающих легких, в которых день и ночь тлеет жидкая сера, он роет землю десятками своих бронзовых клювов, он перебирает телескопическими ногами, он отрывает руки неосторожным кинооператорам, оказавшимся поблизости, — он явно выбирает, с кого из нас начать свою кровавую жатву. И вот благородное племя мидян обращается в бегство, мы бежим, однако это всего лишь бегство от самих себя, поскольку убежать от разъяренного сердцебыка не удавалось еще никому. Так давайте же сейчас, за несколько мгновений до того, как он настигнет нас и превратит в горсть беспорядочно кружащих в пустоте молекул, вознесем сугубую хвалу этому десятиклятому владыке всепоглощающего сомнамбулизма, этому триумфатору неизлечимых страстей, этому смиренному служителю безрассудного бешенства, этому люциферу из нервно-паралитического баллончика, этому барбитура…

Марина и Сергей Дяченко ХУТОР

У этого вечера был привкус тухлятины. И сумерки сгущались гнилые.

Мотор заглох прямо посреди проселочной дороги. В салоне повисла тишина, чуть сдобренная шорохом шин. Дряхлый «альфа-ромео» восьмидесятого года прокатился по инерции несколько десятков метров, потом угодил колесом в выбоину и встал. До населенного пункта Смирново оставалось пять километров. Миша вышел из машины, подпер капот железной распоркой, осторожно подергал провода, потрогал пальцем клеммы аккумулятора. Снова сел за руль и снова включил зажигание. Стартер зачастил свое тик-тик-тик, но мотор не отзывался.

Стремительно темнело. Миша вытащил фонарь на длинном поводке, но даже подсвеченные веселеньким белым светом внутренности капота оставались все так же загадочны и темны.

— Дул бы ты отсюда, — сказали за спиной. Голос был молодой и нехороший; холодея, Миша обернулся.

Парень был под стать голосу — коренастый, коротко стриженный, с широкой, как бревно, шеей.

— Чего встал?

— Машина сломалась, — отозвался Миша как можно спокойнее и независимее.

Парень подошел. Заглянул в раскрытый капот. Неожиданно мирно предложил:

— Толкнуть?

Миша согласился.

Парень толкал как паровоз. На живой силе «альфа-ромео» проехал метров пятьсот, потом дорога пошла под гору и машина покатилась самостоятельно. Мотор молчал. Колеса подпрыгивали на выбоинах и кочках, инерция быстро гасла, но автомобиль еще катился, когда фары выхватили из темноты человеческую фигуру. Миша инстинктивно тормознул.

Парень, Мишин добровольный помощник, стоял теперь перед ним на обочине, и никакими естественными причинами невозможно было объяснить его появление здесь, на пути машины, которую он же минуту назад разогнал с горы.

— Ну что, не заводится? — спросил парень.

Миша облизнул сухие губы.

— А нечего всякую рухлядь по нашим дорогам гонять, — наставительно сказал парень, и Миша, несмотря на страх, обиделся: как можно называть рухлядью бордовый, еще бодренький с виду «альфа-ромео».

— Пошли, — со вздохом сказал парень.

— Куда? — шепотом спросил Миша и взялся за ручку, готовясь в случае необходимости быстро поднять стекло.

— Он заглох! — крикнули откуда-то из-за спины. Миша обернулся.