Наша трагическая вселенная

— Пойду принесу тебе чаю.

— Мег?

— Что?

— Ничего. Прости. Прости, что так вышло с книгой.

— Да все в порядке. Ты не виноват. Ты тоже меня прости. Слушай, давай я быстро переоденусь и сделаю тебе чаю.

Я стояла на кухне в джинсах, предназначенных для следующего дня, кипятила во второй раз чайник и ела апельсин. Если бы Кристофер был сейчас в норме, он бы наверняка сказал что-нибудь о том, что я дважды кипячу воду для одной чашки чая. Он часто говорил, что хочет оставить после себя максимально незаметный след в окружающей среде, но иногда я задавалась вопросом, а может, он боится, как бы эта окружающая среда, в свою очередь, не оставила следа на нем, пробираясь к своему неизвестному будущему? Я подумала: интересно, а что было бы, если бы он решил со мной порвать? Я посмотрела на его худую спину и темные волосы, падавшие ему на плечи. Было время, когда мы не уставали повторять, что всегда будем вместе. Мы не станем поступать, как остальные пары. Никаких клише, обещали мы друг другу. Что бы ни случилось, мы не опустимся до клише, как сделали Бекка и Энт и все остальные пары, с которыми мы были знакомы. И что же теперь?

Дождь за окном никак не утихал, и время от времени из коридора доносился металлический звук: очередная капля падала в кастрюльку. Беша протопала вниз по лестнице и свернулась в кресле, не взглянув ни на одного из нас.

— А вдруг я уже никогда не найду работу? — произнес Кристофер.

Он наконец сел и теперь пил чай.

— Найдешь, — заверила его я.

— Но…

— Можно ведь поискать и в других местах. Мы могли бы переехать. Я не против.

Он нахмурился.

— Ты никогда раньше так не говорила. Я думал, тебе тут нравится.

— Нравится. Просто…

Я закашлялась и потянулась за ингалятором.

— Что? — спросил Кристофер, когда я поставила ингалятор на место.

— Ничего. Слушай, говорю тебе, все будет в порядке.

— Нет, ну серьезно, мы ведь никогда не сможем позволить себе отсюда уехать, правильно? Во всяком случае, до тех пор, пока я не найду хорошую работу или какая-нибудь из твоих книг не станет бестселлером. Да и тогда ни одному из нас не дадут кредит на покупку дома, и снять не получится: они же сейчас так тщательно все проверяют. Моя судимость никуда не делась, не забывай. Ни за тебя, ни за меня не поручится ни один банк, и у нас нет задатка, и даже мебели никакой нет. Но я мог бы найти дерьмовую работу где-нибудь здесь. Наверное, это и надо сделать. С девяти до пяти в бежевом офисе с боссом и ксероксом.

— Нет, солнышко. Все нормально. Мы ведь уже договаривались, что не будем так поступать.

Когда мы переезжали в Девон, план был простой: после всего, что случилось с нами в Брайтоне, здесь мы будем сами себе хозяева. Никаких боссов. Никаких «с девяти до пяти». До того как мы встретились, я вечно работала в разных дерьмовых конторах и была согласна снова куда-нибудь устроиться, если бы это потребовалось, Кристофер же рыдал и колотил стены, если кто-то пытался указывать ему, что надо делать. Когда я с ним познакомилась, он был обладателем одной пары джинсов и двух футболок и все свое пособие тратил на травку. После первой ночи, проведенной вместе, Кристофер подарил мне цветок в горшке и в подробностях рассказал, как за этим цветком ухаживать, после чего у меня появилось ощущение: если растение погибнет, то и между нами с Кристофером все будет кончено. Тут в нашем доме цветок — мой спатифиллум — начал умирать, но я отказывалась видеть в этом знак. Просто здесь было сыро и не хватало света, вот и все. Ну и еще цветку нравилось, чтобы его поливали чаще, чем это делала я. Он в общем-то всегда находился на грани жизни и смерти.

Кристофер был прав. Здесь было необычно. Здесь было реально. Здесь было дешево и близко к его родным. Однако я с трудом могла себе позволить каждый день оплачивать паром и уже начинала сомневаться, что когда-нибудь в моей жизни будет больше свободы, чем сейчас, когда я в начале дня уезжала за реку и в конце возвращалась домой. А вот любоваться закатами можно было бесплатно и гулять утром по пляжу — тоже, а еще в киоске на берегу можно было выпить чаю за тридцать пять пенсов, хоть Кристоферу и не нравились их полистироловые стаканчики. Однажды я подумала, а не стать ли мне университетским преподавателем, как мой отец, и даже принялась воображать, как у меня появится собственный кабинет и маленький домик в каком-нибудь крупном городе с тенистыми аллеями, по которым люди будут возвращаться с работы на велосипедах и, заглянув в мои окна, увидят там много-много книг и распустившиеся цветы в горшках. Теперь этого уже никогда не случится. Но ведь в каком-то смысле я и так преподавала, и река с морем были прекрасные, и у меня не было босса, который следил бы за мной дни напролет. Ведь не так уж и важно, где ты живешь, если счастлив.

— Если не получаешь всего, о чем просишь, это еще не означает, что ты неудачник, — сказала я. — Я тоже все время терплю неудачи, просто это не так заметно. Например, мои книги никто не покупает. Но ведь жизнь — это не только погоня за успехом. Не всем надо быть Розой Купер. Достаточно просто кем-нибудь быть. Именно этим мы и занимаемся, разве не так?

— Малыш, я всего лишь хочу зарабатывать на жизнь честным трудом. Больше мне ничего не нужно. Отложить денег, купить недорогой земли. Мы могли бы построить себе ферму и есть то, что сами бы там выращивали. Тогда все остальное было бы уже неважно. Ты ведь по-прежнему этого хочешь, да?

— Конечно. Только…

— Что?

— Ты в последнее время никогда не даешь мне договорить. Прошу тебя, нам надо постараться больше разговаривать и не судить друг друга так строго. Может, попробуем и посмотрим, что из этого выйдет? Если мы хотим уехать и жить вместе на ферме, надо положить конец этим нашим идиотским ссорам и научиться не злиться друг на друга.

Я ничего из этого не сказала, но вдруг задумалась о том, как — теоретически — пишется второй черновик романа. Вот что нам нужно: еще один эскиз наших отношений, где весь конфликт будет перенесен в Действие Первое, и все, что с нами сейчас не так, окажется пройденным этапом. И мы будем жить долго и счастливо благодаря всем нашим трудностям, а не вопреки им. Если мы перестанем ссориться, смогу ли я жить с ним на ферме? А вдруг он начнет читать книги? Вероятно, его характер надо будет слегка доработать. А может, и мой. Кристофер был всегда равнодушен к сексу, но время от времени я все же его на это разводила. Однако с тех пор как мы с Роуэном поцеловались, я больше не могла этого делать. Как же быть с этой проблемой?

Кристофер снова начал плакать.

— Я чудовище! — причитал он. — Сказал тебе, что я нормальный, а сам — чудовище! Малыш, ты простишь меня? Я иногда такой засранец, но все равно я тебя люблю!

— Ш-ш-ш. Все хорошо.

— Я тебя не достоин.

— Не говори ерунды!

Я зевнула. И тут же заволновалась из-за того, что зевнула. Но ничего не случилось. Кристофер не стал обвинять меня в том, что я не воспринимаю его всерьез, или говорить, что устать мне было совершенно не от чего. Вместо этого он нагнулся и поцеловал меня в щеку.

— Я так устал, — сказал он. — Пойдем спать.

За всю свою жизнь я никогда не произносила фразы «заниматься любовью». Я замечала это за собой и не знала, в чем тут дело. У меня были парни, которые любили так выразиться, я же всегда говорила только «заниматься сексом» или «трахаться». Возможно, «заниматься любовью» казалось мне чем-то несовременным, сентиментальным и даже хипповским, будто из времен моих родителей? В минуты мрачных размышлений я спрашивала себя, а не в том ли дело, что я ни разу в жизни никого не любила? Когда Либби рассказывала о своих чувствах к Марку, они были мне совершенно непонятны. Казалось, ей нужен он,а не то, что он может ей дать. Хороший секс доставлял мне всего лишь физическое удовольствие вроде того, которое испытываешь, когда ешь или занимаешься спортом, или даже просто чихаешь. В этот вечер мы извели три презерватива еще до того, как успели начать. Кристофер ненавидел презервативы, потому что никогда не мог их как следует надеть, да и я не слишком их любила. Но поскольку сексом мы занимались крайне редко, все остальные формы контрацепции представлялись бессмысленными. В конце концов мне удалось приладить презерватив так, чтобы он не спадал, и тогда Кристофер втащил меня на себя и стал нащупывать, где там у меня вход.

— Малыш, ты почему-то совсем не влажная, — сказал он, и я сделала нечто, чего никогда раньше не делала: я стала думать о Роуэне, и мое тело наконец откликнулось. Мы занялись сексом.

Когда все закончилось, я поднялась, пошла на кухню и разыскала там какао. Я вдруг поняла, что на душе у меня как-то мутно: будто Кристофер — незнакомец, с которым я только что трахнулась в туалете на вечеринке, в то время как мой мужчина спит дома. Какао я бы сейчас не вынесла, поэтому просто выпила стакан воды. Потом скормила горелые сосиски Беше и вымыла сковородку. Некоторое время я сидела и разгадывала кроссворд, размышляя о том, как здорово было бы принять сейчас душ, но так, чтобы Кристофер об этом не узнал. Прежде чем лечь спать, я поднялась к себе в кабинет и посмотрела на корабль, снова теряясь в догадках, как же это случилось, что море выбросило его прямо к моим ногам. На мгновение мы с кораблем остались одни в нашей бутылке, и внешний мир перестал существовать. Не было ни банковских уведомлений, ни пыли и заброшенности, ни спавшего внизу в гостиной человека, которому я действительно была нужна, но который на самом-то деле меня не любил.

Когда Куперы поселились рядом с нами, мне едва исполнилось девять лет. Наша линия домов была последней на улице у собора, и соседний коттедж пустовал уже очень давно. У мистера Купера была пышная борода, и он преподавал в том же университете, что и мой отец, только на гуманитарном факультете. Каждое утро он ездил на работу на велосипеде с большим коричневым ранцем и термосом, доверху наполненным супом из бычьих хвостов. Миссис Купер всегда носила джинсы, а ее рыжие волосы были коротко подстрижены. Она поздно поступила в университет и до сих пор училась там на психолога. У нее с мистером Купером было двое детей: Калеб — длинноволосый подросток, носивший обувь только в школе, и Роза — на год младше меня, с кожей какого-то немыслимо яркого белого цвета, со светло-рыжими волосами и веснушками, будто нарисованными бледным чаем. У Куперов было несколько кошек, и вскоре после того, как они переехали, я видела, как миссис Купер, опустившись на колени у заднего входа в дом, прилаживала к двери кошачью дверцу. В первые несколько недель они много стучали и сверлили, и отец говорил, что нам нужно отнестись к этому с пониманием, но мать все время жаловалась, что их стук мешает Тоби спать. Тем не менее наши семьи вскоре подружились. Почему-то мы редко ходили к ним, но в нашем доме почти всегда находился кто-нибудь из Куперов — пускай даже это была одна из их кошек. По вторникам я возвращалась домой вместе с Розой, и она пила у нас чай, потому что занятия миссис Купер в этот день заканчивались позже. По пятницам после работы отец с мистером Купером играли в шахматы у нас в столовой. За игрой они все время говорили про университет: обсуждали достоинства разных деканов, гадали, что там замышляет ректор, и спорили, в каком из буфетов самые вкусные слойки с сыром. Даже Калеб иногда приходил побеседовать с моим отцом об истинной природе вселенной, и тот давал ему почитать книги, полные уравнений.