Наша трагическая вселенная

— Что там с переездом Милли?

— Папа хочет освободить старую комнату Кристофера и сделать в доме ремонт. Кристофер в этой комнате почти не бывает: последний раз он ею пользовался, когда ты жила с нами. Там до сих пор плакаты с чемпионата Европы 1996 года и кассеты Oasis, сама помнишь. Папе в голову пришла гениальная идея устроить в этой комнате кабинет для Милли, чтобы она могла писать там свою книгу о музыке. Странно, что он не подумал о том, как Кристофер взбесится из-за своих «фресок». Когда сегодня он вдруг явился без предупреждения, Милли готовила обед, и папа спросил, не останется ли он с нами поесть. После обеда разговор коснулся комнаты, и тут его понесло. Думаю, я догадываюсь почему. Папа поступил не слишком тактично, выбрав именно эту комнату.

Мать Кристофера еще до его рождения расписала для него стену. Она нарисовала лес и — где-то вдалеке на вершине холма — заколдованный замок с ведущей к нему тропинкой. На переднем плане стоял единорог, его голова склонилась, будто он ждал, чтобы его погладили. Несколько лет тому назад, перед тем как перебраться в наш теперешний дом, мы с Кристофером несколько недель жили у Питера и Джоша. Мы спали вместе на старенькой кровати Кристофера, тесной и бугристой, хотя Питер предлагал нам гостевую комнату. Каждый вечер я раздевалась, стоя перед расписанной стеной, и представляла себе, каково это — быть беременной и родить ребенка, мечтая и надеясь не только за себя одну, но и за него. Сама я никогда не испытывала сильного желания иметь детей и все смотрела на разрисованную стену, тщетно пытаясь это желание в себе услышать. Впрочем, если бы я даже его ощутила, смысла бы в этом никакого не было. Кристофер тоже не хотел детей, да и сексом мы почти не занимались — даже тогда.

— Я как-то спросила его про стену, — сказала я Джошу. — Но он почти ничего не рассказал. Видимо, для него это одна из тем, которые вообще нельзя упоминать, и предполагалось, что я об этом знаю.

— Из-за этой стены столько всего приключалось, — вздохнул Джош. — Когда Кристофер был подростком, он решил, что она слишком детская и заклеил ее плакатами. Помню, мне тогда хотелось перебраться к нему в комнату, чтобы стена стала моей, но он такой — «нет, она моя», а сам всю ее заклеил. Он снял плакаты, когда вернулся сюда после маминой смерти. Только плакаты — все остальное он оставил в комнате как было. Мне, конечно, эта стена тоже очень нравится, но ведь нельзя все время жить вчерашним днем. Бедному папе, наверное, просто хочется сдвинуться с места. Ведь такие вещи нельзя хранить вечно. Если бы мы продали квартиру или если бы она сгорела, стены бы в любом случае не стало. Так, может, лучше оставить воспоминания в покое? Папа предложил сфотографировать стену, сделать для Кристофера большой постер и вставить его в рамку.

— Ясно. Ну теперь я понимаю, почему он так взбесился.

— Он поднялся в свою бывшую комнату, вроде бы совершенно спокойно, и вдруг оттуда раздался такой грохот, что мы все побежали наверх — и обнаружили, что он швыряет вещи, сдирает плакаты и вообще разносит все к чертям. Под конец он ударил кулаком по стене — прямо рядом с единорогом, — и мне показалось, что неспроста он ударил именно по этому месту, но кого интересует мое мнение. Потом он посмотрел на Милли и сказал «а ты мне никакая не мама, ясно?», будто она имела какое-то отношение к стене и всему такому. После этого он вышел из комнаты. Вот тогда я тебе и позвонил. А потом обнаружил его в пабе: рука вся в крови, и какой-то парень пытается выставить его на улицу, боясь заразиться СПИДом. Ужас. Я не выношу крови, ты же знаешь. Когда его как следует перебинтовали, я взял папину машину и привез его сюда на рентген. А тут как в страшном сне. На всех стенах висят часы и сплошной кавардак.

— Я даже не знала, что он собирался сегодня к вам, — сказала я.

— Мы тоже не знали. Он всегда появляется просто так, без предупреждения. Обычно в обед.

— Ты сам-то как, ничего?

— Я нормально. А вот папа — нет.

— Да, я знаю. Он сказал, что Милли ушла.

— Она вернется. Но им надо запретить Кристоферу приходить до тех пор, пока он не наведет порядок у себя в голове. Милли очень хорошая. Она не заслуживает всего этого.

— У него неудачная неделя. Его опять не приняли на работу.

— Да у него всегда неудачные недели.

Питер сказал мне примерно то же самое. Но действительно ли это так? Я точно знала, что у Кристофера бывали довольно долгие периоды, когда его ничего не беспокоило. Я попыталась вспомнить, когда такой период был в последний раз. Возможно, незадолго до прошлого Рождества. Мы решили сделать всем подарки своими руками и провели очень приятные выходные: я шила маленькие прямоугольные мешочки, а Кристофер набивал их лавандой через самодельную воронку, и воронка то и дело разваливалась. Теперь я вдруг вспомнила, что у него тогда что-то случилось со зрением. Вот почему разваливалась воронка. Очков он никогда не носил, но в тот раз сказал, что все предметы вокруг расплываются у него перед глазами. Визит к окулисту был нам не по карману, но я прикинула, что если взять чуть больше денег из рождественского фонда и некоторое время жить на девять фунтов в день вместо десяти, то можно спокойно сходить к врачу. Я промыла ему глаза и ничего не сказала, когда вечером он швырнул пульт от телевизора через всю комнату, потому что не увидел на нем кнопок. Я подумала, что, когда у него все пройдет, наша жизнь снова наладится и что, если бы глаза его не беспокоили, мы бы провели идеальный уикенд. Возможно, Джош прав. Возможно, с Кристофером всегда что-нибудь было не так. Но в то же время я всегда думала, что если исправить это его «не так», то все станет прекрасно.

Я посмотрела на небо. Звезд там больше не было — лишь оранжевая дымка Торбея.

— Кстати, — сказал Джош. — Ты видела книгу, которую я тебе оставил?

— Какую книгу?

— Келси Ньюмана. «Искусство жить вечно». Я дал ее Кристоферу, чтобы он тебе передал.

— А! — воскликнула я. — Теперь все понятно!

— Что понятно? — не понял Джош.

— Да я случайно написала на нее рецензию. Перепутала с другой книгой.

— Перепутала с другой книгой? — Джош недоуменно поднял брови.

Я рассмеялась.

— Ага! Подумала, что мне прислал ее редактор газеты, и просто взяла и отрецензировала ее, как какой-нибудь робот!

— Ну ты даешь!

— Кристофер мне, конечно, ничего не сказал о том, что она от тебя, просто оставил ее у меня на столе и зачем-то вложил внутрь записку от моего редактора. Вот я и запуталась.

— Вот засранец! Я уверен, что он сделал это нарочно!

— Кто ж его знает. Может, обе книги свалились на пол, и он просто запихнул листок не туда, когда клал их обратно на стол. Я этого уже никогда не выясню, потому что не могу больше спрашивать его об этом. Ты ведь знаешь, что с Кристофером можно обсуждать одну и ту же проблему только один раз: если ты снова о ней вспомнишь, он просто озвереет! На тему этой путаницы с книгами у нас уже был большой скандал.

— И как тебе эта книга? — спросил Джош.

— Даже не знаю… А тебе как?

В отделение травматологии вели автоматические двери. В этот момент они открылись, и из них вышел Кристофер. Его рука была аккуратно перебинтована, но в остальном вид у него был весьма неопрятный: волосы растрепаны и одежда та же, в которой он работал на стройке, — бесформенные спортивные штаны и забрызганная краской футболка.

— Что происходит? — спросил он, взглянув сначала на Джоша, а потом на меня.

— Ничего, — сказал Джош, поднимаясь. — Мег вот только приехала.

— И что это вы тут сидите?

— Я доедала мандарин, — объяснила я и тоже встала. — Как ты?

— Ты что, не могла его доесть по дороге? Мне теперь нужно на рентген. Медсестра меня уже посмотрела.

Джош его перебил:

— Мне пришлось рассказать Мег, что произошло.

— А раньше ты этого сделать не мог? Ладно, какая разница. Пошли. Там ждать не будут.

Тут я вспомнила про мелочь, которую мне дал Питер.

— Вот это передал ваш папа, — сказала я, отдавая монеты Кристоферу. — Для автомата.

— Очень вовремя, — ответил он.

Приемная у рентгеновского кабинета находилась за красной линией, нарисованной на полу. За ней, кроме нас, было всего три человека: дряхлый мужчина в инвалидной коляске, который казался уже мертвым, и мать с мальчиком лет одиннадцати. Мальчика с матерью вызвали почти сразу, и мы остались в компании дряхлого мужчины.