Наша трагическая вселенная

«Думаю, теперь вы не будете против, — писал Ньюман, — если я сообщу вам одну потрясающую вещь. Вы умерли. Вы мертвы уже давным-давно, возможно, на протяжении миллиардов лет. И вообще-то вы уже бессмертны, хотя на то, чтобы осознать это, вам может понадобиться еще несколько жизней. Сейчас вы живете и переживаете в пространстве, которое я называю Вторым Миром. Это место создано точкой Омега и предназначено для подготовки к дальнейшей вечной жизни. О Первом Мире мало что известно. Возможно, он был приблизительно таким же, как Мир, в котором мы живем сейчас, — это свое предположение я вскоре попытаюсь пояснить. В том — Первом — Мире жили ученые, которые сделали возможным создание точки Омега и тем самым даровали бессмертие всем, кто этот Мир населял, — вам в том числе. Так как мы теперь можем быть уверены, что живем во Втором Мире, а не в Первом? Но вы ведь помните, что точка Омега обладает безграничным могуществом. В ее силах использовать „энергию“ для создания бесконечного числа вселенных, которые выглядят точь-в-точь как наша. Следовательно, вероятность того, что мы живем нево вселенной, созданной точкой Омега, — один к бесконечности. Математически такой вариант почти невозможен. По сравнению с бесконечностью любой из искусственно созданных вселенных физическая жизнь нашей привычной вселенной — не более чем чих. Вероятность того, что мы находимся в поствселенной, которая длится вечно, куда больше, чем вероятность того, что мы живем в конечной вселенной, которая наверняка давным-давно исчезла. Так почему же мы застряли в этом Втором Мире? Я только что написал целую книгу о том, что после смерти вы отправитесь в рай, а теперь сообщаю вам о том, что вы уже умерли, но живете в мире, который, в сущности, ничего общего с раем не имеет. Но тут-то и начинается самое интересное. В своей следующей книге я расскажу во всех подробностях, как покинуть Второй Мир в последний раз и отправиться в Путь к Совершенству, который приведет вас в рай, а рай этот, как я уже объяснил, с точки зрения математики не только возможен, но и неизбежен. Пока же в заключение я поделюсь только кое-какими соображениями относительно природы Второго Мира и цели его создания.

Никому не известно, каким окажется рай. Представить его себе не получится. Утверждать наверняка можно лишь то, что никто из нас, несмотря на бессмертие, к жизни в раю пока не готов. Согласно первоначальному замыслу мы должны были жить в земной среде до ста лет, поэтому именно здесь мы начинаем свои бесконечные жизни — как сказано в Библии. Однако человеческий мозг — и в следующей книге я дам этому научное обоснование — способен вместить тысячу лет воспоминаний. Точка Омега сделает наш объем памяти еще больше. Путь к Совершенству — это то место, куда все мы попадем после того, как умрем во Втором Мире в последний раз. Именно там мы и начнем собирать все свои воспоминания и сможем выбрать себе те, что нам по душе. В точке Омега, если вы этого захотите, для вас найдется идеальный спутник, и вместе с ним вас ждут удивительные приключения. На Пути к Совершенству у вас появится новое, усовершенствованное тело без каких-либо изъянов, которое не будет испытывать боль. Ваш разум обретет бессмертие и просветление. Но справиться со всем этим сможет лишь тот, кто сумеет полностью отделить себя от других. А чтобы действительно оторваться от остальных и преуспеть в большом приключении на Пути к Совершенству, нужно — еще в этом мире — научиться быть героем. Короче говоря, чтобы покинуть Второй Мир, необходимо стать собой и преодолеть все внутренние ограничения. Только так может человек подготовиться к просветлению и переходу в другое измерение.

За свою жизнь вы не раз получите Особые Приглашения: вам предложат пуститься в приключение, сама вселенная будто поманит вас пальчиком, приговаривая: „Ну же, иди, попробуй!“ Возможно, вы так и не решитесь встать с дивана, где сидите с куском пиццы в руке, и посчитаете, что это приключение не для вас. Тогда вам еще не скоро удастся покинуть Второй Мир, где, конечно же, полно пожирателей пиццы и прочих пропащих людей, которым никак не удается найти Путь к Совершенству, — именно поэтому Второй Мир не самое приятное для жизни место. Решите, чего вам хочется больше всего на свете, и отправляйтесь на поиски желаемого. В своей следующей книге я расскажу подробнее о том, что должны представлять собой подобные поиски, и поделюсь с вами идеями о том, как добиться заветной цели. А пока вы можете узнать, что значит быть настоящим героем, из античных мифов, преданий и сказок».

Я отложила книгу в сторону и взяла в руки вязание. Голова шла кругом. Бирюзовой шерсти у меня оставалось совсем немного, но я и не заметила, как засиделась за полночь, провязывая лицевую-лицевую, изнаночную-изнаночную. Резинка из двух лицевых и двух изнаночных петель росла, а я все сидела и думала, чем же мне так не понравилась эта книга. Без сомнения, она станет большим утешением для тех, на чью долю выпали большие лишения, и для тех, кто боится смерти. Аргументация там была довольно весомая, да и логика вроде как казалась здравой. Возможно, настоящий ученый мог бы сказать, что не так с теорией Ньюмана с точки зрения материализма. Мне же оставалось непонятным одно: зачем все это нужно самой точке Омега?

Бирюзовую шерсть мне подарили на Рождество Фрэнк и Ви. Клавдия, издатель «Орб букс» и сестра-близнец Ви, тоже поехала с нами в Шотландию. Отношения у нас с ней были немного натянутые с тех пор, как стало известно, что мой контракт на «ньютопии» не будет продлен и в дальнейшем я должна сосредоточиться исключительно на проектах Зеба Росса. Как-то раз, за неделю до Рождества, я сообщила об этом Ви. Клавдия тогда прилегла отдохнуть у себя в комнате, а мы с Ви на кухне готовили свекольник. Я объяснила ей, что мои творения больше не кажутся «Орб букс» достаточно «коммерческими», потому что я слишком вольно обхожусь с жанром. Ви тогда хлопнула меня по спине и воскликнула:

— Ну и молодец! И пошли они в жопу! Допиши, наконец, свой роман. А бутылки с маслом пусть штампуют сами!

Ви ссылалась на комедию Аристофана «Лягушки», которую перечитывала на каникулах, готовясь к своему очередному проекту. В пьесе Дионис спускается в загробный мир и устраивает там соревнование между мертвыми поэтами Эсхилом и Еврипидом, чтобы узнать, кто из них был лучшим трагиком и должен теперь вернуться на Землю, чтобы спасти Афины. Поэты по очереди критикуют произведения друг друга. Еврипид говорит, что поэзия Эсхила слишком мрачная, тяжеловесная и вычурная. Когда же наступает черед Эсхила, он доказывает, что любая из умных, но шаблонных историй, придуманных Еврипидом, — это, по сути, история о человеке, потерявшем бутылку с маслом. Эсхил имел в виду, что всякое шаблонное повествование начинается с конфликта, который впоследствии разрешается: будто кто-то вдруг теряет бутылку с маслом, а потом находит ее.

Ви молола перец для супа, а я соскабливала цедру с апельсинов и давила из них сок. Фрэнк завернул на кухню за бокалом хереса и ушел в гостиную досматривать игру в крикет. Все собаки лежали у огня, а попугай Фрэнка Себастьян сидел в клетке на пианино. До меня то и дело доносились его бессвязные фразы, что-то вроде «Ну он вчера попал…», или «Встретимся после перерыва, бабуль», или «Сто восемьдесят!».

— Если принять доводы Ницше относительно того, что искусство и писательство должны представлять собой нечто куда более глубокое, чем просто истории о том, как кто-то сначала потерял бутылку с маслом, а потом ее нашел, то становится очевидно, насколько бессмысленно большинство книг, — сказала Ви, поднимая глаза от ступки с пестиком. — Снова и снова какой-нибудь идиот теряет все ту же бутылку, а потом, конечно же, ее находит, живет долго и счастливо и больше уже не выставляет себя таким идиотом. Но Ницше, по-моему, тут совершенно ни при чем. И, пожалуй, я не согласна с тем, что он говорит о трагедии. Я знаю, ты считаешь, будто у трагедии не может быть формулы, но я не могу на сто процентов с тобой согласиться.

— Почему? В трагедии, если кто-то теряет бутылку с маслом, все в итоге умирают, потому что это очень важная бутылка.

— Ну вот, ведь все равно и тут формула.

— Но конец-то плохой — разве тебе этого мало?

— Для Ницше он очень даже хороший! Вот, наверное, о чем я. Ему нравится погружать всех в какое-то первобытное бессловесное состояние.

Я на секунду задумалась.

— Интересная мысль.

Кухня постепенно наполнялась сладким запахом жарящейся свеклы. Ви продолжала молоть перец, крепко и неторопливо вдавливая горошины в стенки ступки.

— Я все время вспоминаю, что мне рассказывали в доме престарелых, — сказала она. — У этих историй вообще не было ни начала, ни конца — никакого, ни счастливого, ни печального. Люди часто примеряют к себе и своей жизни какие-нибудь формулы, а потом сами же переворачивают все с ног на голову. Одна женщина, с которой я работала, рассказала, как однажды ее ребенок вошел в гостиную в тот самый момент, когда они там с мужем на полу занимались сексом.

— Подожди минутку, солнышко, — сказал сыну отец. — Я тут дрючу маму…

Я рассмеялась:

— И что же тут перевернуто с ног на голову?

— Ну, этот момент ведь должен был стать драматическим, однако он таковым не стал.

— Ясно.

Ви продолжала вспоминать байки, рассказанные ей обитателями дома престарелых. Там было и про минеты, и про вставные челюсти, и про калоприемники, и про эпидемию молочницы, и про стриптиз для девяностолетнего старика. Я же тем временем размышляла о том, что идею с бутылкой масла, пожалуй, можно использовать для литературного упражнения на выездном семинаре «Орб букс». Я бы могла рассказать новым писателям, как можно легко придумать сюжет, представив себе, что персонаж потерял бутылку с маслом и к концу книги должен просто-напросто ее отыскать. Ви, конечно же, завела разговор вовсе не к этому. Она все еще работала над своей теорией об «истории без истории» — эта идея пришла к ней в результате многочисленных антропологических исследований. Ви получила звание профессора относительно поздно — сейчас ей было шестьдесят четыре — и об этой «истории без истории» она планировала рассказать на своей лекции, собственно, приуроченной к ее вступлению в должность. Я почти перестала ее слушать, потому что теперь все мое существование зависело от того, удастся ли мне изменить жизнь одного хорошего, но несчастного персонажа и сделать так, чтобы эта перемена выглядела как можно более правдоподобно, а в конце — в качестве награды — вручить ему бутылку с маслом — если, конечно, он этого захочет. Мне, понятное дело, хотелось, чтобы мой «собственный» роман не получился шаблонным, чтобы он был настоящей литературой. Но если бы я следовала теориям Ви, то смогла бы писать лишь под одним девизом: «Чего только не бывает!».

Жизнь в шотландском загородном доме вместе с Фрэнком, Ви и Клавдией была именно таким идеальным отпуском, каким я его себе представляла. Днем мы гуляли по пляжу с собаками, читали и записывали что-нибудь в своих блокнотах. Фрэнку нужно было проверять студенческие работы, Клавдия редактировала новый роман Зеба Росса, а Ви дописывала кое-что для Оскара, того самого редактора литературного раздела, который нанял меня писать рецензии на фантастику. По вечерам собаки устраивались у огня, а Себастьян скакал по своей огромной клетке, стоявшей на пианино — так же, как дома, и выкрикивал то фразы из Шекспира, то реплики, подслушанные во время трансляций крикета, то слова, которым научился сам, — например, ни с того ни с сего мог заорать «Банан!» или — независимо от того, к кому обращался — «Ты очень волосатый мужчина, Фрэнк!». Фрэнк и в самом деле был весьма волосат. Ему было немного за пятьдесят, лицо его украшала всклокоченная борода, волосы на голове торчали взъерошенным кустом, ногти выглядели неухоженными, а внимательные зеленые глаза пронзали насквозь — можно было подумать, что перед вами какое-то дикое существо, живущее в горах. А Ви как раз была похожа на одну из этих гор: высокая, угловатая и неумолимая, с такими малейшая ошибка — упадешь и разобьешься вдребезги.