Наше падение

Продолжая сжимать на груди книги, Эймос пошел, будто в одиночку маршируя на параде.

Майки продолжал выгружать инструменты из пикапа.

— Пора приступать к работе, — сказал он, снова отсоединив от головы бейсбольную кепку.

Джейн продолжила бежать, но это уже был не бег, а всего лишь быстрый шаг. Дойдя до конца улицы и обогнув угол, она почувствовала, что ее приветствует еще кто-то. Может быть, потому что два совершенно непохожих друг на друга мужчина и мальчик вспомнили о Керен. Кто-либо еще старался о ней не говорить, будто она перестала существовать, ушла из мира людей.

Она сама также ушла из мира людей. Она уже нечасто виделась с Пэтти и Лесли. Они кивали ей в коридоре школы при встрече и иногда терпели друг друга во время перерыва на завтрак, садясь за один стол. Их беседы стали еще более напыщенными и поверхностными, чтобы иногда нарушить молчание. Джейн их не обвиняла в том, что они уже не дружили с ней также крепко как прежде. Она первой начала сторониться их, чувствуя себя неловко в их компании с того самого утра на крыльце. Само ее отдаление от них уже значило, что она больше не играла в их «розовые» игры, не претворялась, будто все хорошо, и ей больше не нужно было защищать дом, семью и Керен. К тому же, иногда, когда она видела девчонок, просто идущих парами по коридору, рядом друг с другом, смеющихся или просто болтающих, ей становилось одиноко, тоскливо — она не знала почему, может, потому что это была просто дружба.

Но это были мелочи по сравнению с тем, что случилось с Керен, хотя иногда Джейн ей завидовала тому, что та продолжала спать на высокой больничной койке.

Смерть Вона Мастерсона была преподнесена газетчиками, как случайность. Было написано, что оружие было украдено в квартире сержанта полиции Луиса Кендрика где-то за месяц до происшествия. В этой истории многое было неясно. В полиции сделали предположение, что мальчик нашел пистолет уже спустя какое-то время после кражи, когда тот был потерян или выброшен вором. Вон Мастерсон, очевидно, принес пистолет в дом и спрятал где-нибудь у себя в спальне или в гараже, где играл с ним в день, когда его настигла смерть, не осознавая, что оружие заряжено. Мальчик умер на месте в момент, когда произошел выстрел. На газетных страницах случившееся сенсацией не выглядело. Там была фотография, за год до того сделанная школьным фотографом. Никто даже и не вникал в детали того фатального выстрела.

Со всей своей жадностью Авенжер перечитывал газетную статью. У него участился пульс. Казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди, глаза светились, а голова налилась жаром, будто его лихорадило. Он всматривался в лицо Вона на газетной фотографии: аккуратно расчесанные волосы и широкая улыбка, обнажающая маленькие острые зубы.

И хотя он почувствовал безмерное удовлетворение от прочитанного, он не сделал ошибку, не вырезав статью из газеты, чтобы сохранить ее как сувенир. Он не раз видел в кино, как найденные на чердаке у убийцы желтые газетные страницы, на которых было описано убийство, выдавали его годы спустя.

Весь пятый класс пришел на кладбище Первой Конгрегатской церкви. Авенжера поразило лицемерие одноклассников, в особенности девочек, которые всю дорогу громко плакали, сморкались и вытирали носы. Даже мальчишки выглядели печально, в том числе Дэнни Дэвис. Авенжер сделал на лице мину, будто был глубоко погружен в свои скорбные мысли. При всей своей ненависти к необходимости претворяться, он знал, что не может выделяться среди толпы и привлекать к себе ненужное внимание.

Незадолго до того, как прикатили гроб, родители Вона углубились в трансепт. Авенжер испытал к ним долю симпатии, представив свою мать в церкви на его похоронах, и ему их стало жаль. Когда они сели на скамью, то он увидел их лица. Рука мистера Мастерсона задрожала, и он положил ее на плечо супруги. Скорее всего, они понятия не имели, насколько ужасной и отвратительной персоной был их сын. Без сомнений они скорбели. Авенжер понял, что оказал им услугу, убив его прежде, чем они успели в нем разочароваться. Он признавал, что в последствии из Вона Мастерсона получился бы ужасный человек.

Священник начал свою речь. Будто учитель на уроке, он говорил тихо и медленно, и будто все, кто его слышал, впоследствии по преподаваемому им предмету должны были сдавать экзамен. Он говорил о вечном бытие, о доброте господней и о жизни в свете Всевышнего, о трагедии и о ранней смерти, а также о славе на пути к господу в место, отдаленное от грешной земли.

Авенжер просто слушал. Его взгляд приклеился к полированной древесине гроба. Священник продолжал говорить о том, что все должны быть благодарны Вону за время, которое он провел с ними на земле. Авенжер также был ему благодарен: Вон научил его тому, как легко можно избавиться от каждого, кто не достоин жизни. Все оказалось проще, чем на телеэкране, где убийца все равно оказывался пойман незадолго до конца фильма. «Почему все оказалось так просто?» — подумал Авенжер и нахмурился. Пока священник бубнил себе под нос, он пытался найти ответ. Почему его не схватила полиция? Двое полицейских приходили в школу и говорили с каждым в отдельности, задавали вопросы: «Было ли незадолго до того что-нибудь необычное в поведении Вона? Видел ли кто-нибудь его с пистолетом в руках?»

Когда настала его очередь, то Авенжер смотрел им прямо в глаза и лгал: «Нет, в день его смерти после школы он не видел Вона Мастерсона». Он понял, как легко дается ложь — проще, чем устные ответы на уроках в классе. В кино и по телевизору виновный всегда выглядит виновным, потеет, никому не смотрит в глаза. Но Авенжер с уверенностью в себе произносил ответы лучшим из своих голосов, будто спрашивал мать, нет ли у нее к нему каких-нибудь поручений по дому, когда на самом деле в домашних делах энтузиазм его был невелик.

Он зевнул от скуки, пытаясь не слышать слов священника, и сделал потрясающее открытие, которое пришло к нему, когда священник сказал: «Никто не знает, почему в тот день погиб Вон». На словах «Никто не знает, почему…» у Авенжера в голове будто что-то резко поменяло свои места. Другими словами, в полиции так и не определили причину его смерти — сам мотив. Он уцепился за слово «мотив», которое слышал миллион раз в фильмах и телесериалах: «Однажды, узнав мотив, мы найдем убийцу», — но вплоть до этого момента ни разу не осознал глубину значения этого слова. Мотив — это была нить, связывающая убийцу и его жертву, стрелка, указывающая на убийцу. И если мотив не был найден, то убийца продолжал находиться свободе — потрясающе и до ужаса просто. Удивляло то, почему они не пытались найти связь между кем-либо и смертью Вона Мастерсона. «Они даже не искали убийцу», — тихо сказал он себе, когда речь священника закончилась, загрохотал орган, и все скамьи затряслись от вибрации педального баса.

Авенжер с трудом удержался, чтобы не улыбнуться и прикрыл рот руками. Каждый вставал и по очереди проходил мимо гроба Вона Мастерсона.

Бадди всегда старался успеть к ужину, потому что мать всегда настаивала, чтобы они с Ади были за столом в четверть седьмого: «Хотя бы раз в день мы можем побыть вместе».

У нее всегда была стильная прическа, каждый волос был на месте, и о ней все говорили как о стройной и элегантной женщине. Когда она убирала в доме или пекла на кухне пирог, то всегда выглядела опрятно, никто ни разу не видел ее растрепанной, на ее лице не было ни пятнышка муки. Ее передник всегда был на ней, и он не просто защищал ее от брызг или капель: они летели лишь на него, не попадая ни на платье, ни на блузку.

Каждый ужин был мучением. Как правило, еда была далеко не плодом ее вдохновения, потому что пять дней в неделю она работала административным секретарем в страховой конторе, расположенной в центре Викбурга. Запеканка приготавливалась заранее, а затем ее лишь разогревали в микроволновке. Запеканки или замороженные ужины, пониженный холестирол, малокалорийная пища. По выходным она готовила особые блюда, сопровождаемые экзотическими рецептами из ее коллекции поваренных книг. В такие дни она, как правило, экспериментировала с имбирем. Все эти сумасбродные блюда, особенно японские, были напичканы этой приправой. Бадди ел их без энтузиазма и с неохотой, через силу, как и все, что он делал в своей жизни. Ади жевала вяло и апатично, еда не возбуждала ее тоже. «Я питаюсь святым духом», — любила говорить она, хотя Бадди, как-то зайдя к ней в комнату, чтобы взять какой-то словарь для домашнего задания, нашел там множество конфетных оберток.

Кроме еды, во время ужина мать с Ади все время говорили, и делали это без остановки, будто для них обоих молчание было наказуемо. Они болтали о школе, работе, погоде, о пробках на дорогах — о чем попало, лишь бы не умолкать. Бадди их не слышал. Он мысленно уносился куда-нибудь подальше от этого дома, что особенно легко было сделать после глотка джина.

Он подумал: что бы случилось, если бы он вдруг нарушил рутину их ужинов? Например, показав им газетную статью, недавно вырезанную из газеты Ренди Пирсом: «Смотри, чем занимается твой сын. Видишь, мама? Он не теряет время даром, не брезгует хулиганством».