Наше послевоенное

Бабушка нагрела полный чайник воды - мне надо мыть ноги. Сижу на табуретке, опустив ноги в теплую воду, тихонько шевелю пальцами. Наклоняясь к ногам, слышу запах пыли, горький запах трав и загара, и это на всю жизнь будет ассоциироваться у меня с запахом лета в средней полосе.

– Смотри, мама, - говорит моя мама бабушке, - до чего добегалась, сейчас уснет на стуле.

Голос матери возвращает меня к действительности, я вытираю ноги, выливаю воду и бухаюсь в постель.

Уже засыпая, слышу бабушкино ворчание

– А кто посуду за тобой будет мыть? Мух-то разводишь.

Но я не отвечаю, я уже сплю.

Если идти пешком в сторону базара, то проходишь мимо невзрачной речушки. Помню мутную воду и скользкий глинистый спуск к ней. Ходить мне туда запрещено, но все девчонки со двора идут купаться и я иду с ними тайком. Мы спустились к речке, залезли в воду (она была теплая) и только стали визжать и прыгать, как на берегу появились незнакомые мальчишки, деревенские, забрали нашу одежду, а когда мы попытались ее отобрать, согнали нас в кучку и повели неизвестно куда. Мальчишки были маленькие, нашего возраста и моложе, но вооруженные длинными кнутами, которыми они грозно махали. Концы кнутов свистели в воздухе и страшно было попасть под их удары.. Мы хныкали и просили вернуть одежду, а они хлестали кнутами, стараясь попасть по нашим ногам и кричали:

– Городские! Городские! Мы городских поймали! Не ходите к нам купаться!

Их ненависть была очевидна и совершенно мне не понятна.

Ну городские, ну и что теперь?

– Что речка ваша?
– спросила я одного, за что получила кнутом по голым ногам.

Вздулась красная полоса, я подпрыгнула от сильной боли и с ужасом смотрела на ногу.

Ну чем можно объяснить такие полосы? . Наверное, придется рассказывать дома всю правду, если я вообще сегодня попаду домой.

Гоняли они нас долго, не меньше двух часов. Мы очень устали, но и наши преследователи тоже утомились. Они просто и сами не представляли, что делать со своей добычей.

Ольга все тянула свое:

– Мальчики, отдайте нам одежду, миленькие, отдайте.

Наконец деревенским все это надоело, они потихоньку стали нормально с нами разговарить, и раздумывать, не отпустить ли нас с миром.

Драться с девчонками было непочетно, да и как с нами драться, если мы только прикрываемся руками и хнычем.

В конце концов, нам бросили наши платьица и юбочки, мы оделись и пошли домой.

Красная полоса была выше края юбки и не очень видна.

– Где тебя черти носят без обеда! ?
– так встретила меня бабушка.

Я заторопилась к столу и оставила вопрос без ответа.

На этом домашнее разбирательство и кончилось. Но больше я на речку не ходила.

Все звала маму пойти туда по выходным, но уговорила, по-моему, только один раз.

Мама брезговала купаться в такой грязной луже.

В июле мама послала меня в пионерлагерь под Миассом. Я впервые попала в смешанный лес, и была покорена его красотой. Но в лагере мне было трудно. Зябко рано вставать, бежать на зарядку в спортивной одежде, а потом в пионерской форме на построение и поднятие флага. Тяжело было мыть полы в нашей спальне, когда мы дежурили (я мыла очень плохо, не умела отжать тряпку, после моего мытья на полу оставались грязные разводы, девчонки сразу просекли, что я не мою дома полы и дразнили меня белоручкой.) и, главное, противно утром выносить парашу (большой таз с ручками, наполненный мочой, которая плескалась на руки, когда ее несешь и удручающе пахла). Было очень противно и очень тяжело носить по утрам этот таз. Но это только во время дежурства. Между завтраком и обедом был большой перерыв в еде и очень хотелось есть перед обедом. Я не помню такого чувства голода дома.

Кроме того, я впервые была одна, без мамы и бабушки и скучала по ним.

Зато была речка, можно было купаться, правда, по часам, вернее по минутам.

Вечерами жгли костры. Иногда убегали через дырки в заборе в лес одни, но редко и кажется, это было после 4-го класса, когда были постарше.

В дальнем конце территории лагеря располагалась большая спортивная площадка, где, помимо прочего был канат и вертикальная палка для лазания по ней. Я повисала на этой палке как плеть, не могла сдвинуться ни на сантиметр наверх и очень завидовала ловким, как обезьянки девчонкам, которые быстро перебирая ручками и ножками, залезали наверх. Но спустя год, после четвертого класса, я, окрепнув после уроков физкультуры в школе, обнаружила, что с небольшими усилиями я тоже могу залезть до самого верха. Я очень хвасталась маме этим достижением и даже, когда она приехала в лагерь, продемонстрировала свое умение, слегка испугав ее тем, что залезла так высоко.

Мама рассказывала, что из лагеря я привезла кучу вшей в своих роскошных волосах. Меня засыпали дустом, корни волос протирали уксусом для уничтожения гнид.

Мама долго со мной возилась, пока вывела их. Она мучилась от мысли, что у дочки врача вши! .

Я была очень шумной девочкой с пронзительным голосом. Маме говорили коллеги, жившие в соседних домах (в основном, ядовитый Илья Соломонович, приходя лечить меня от очередной простуды):

– Когда ваша дочь выходит на улицу, мы слышим. Не удивительно, что у нее болит горло.

А в августе мы все трое поехали к Суховым в Кемерово, куда они перебрались жить. Опять помню леса и леса. Лежишь на верхней полке, пахнет гарью от паровоза, иногда копоть в лицо... . В городе на площади пестрела клумба с васильками.

Когда мы вернулись в Карталы, бабушка подала маме телеграмму из Батуми, где тетя Тамара, сообщала о смерти деда. Мама долго плакала и очень переживала, что не поехала в Батуми. Решено было ехать через год на могилку к дедушке.

Четвертый класс

Четвертый класс отличается от трех первых тем, что мы учимся в другой школе-семилетке. Трехэтажное здание школы красиво белеет среди зеленых тополей. Оно ближе ко мне, чем предыдущее, туда было идти с километр, а сюда метров 500-600.

В начале четвертого класса или в конце третьего на стадионе было какое-то торжество и мы, пионеры, должны были, когда оркестр начнет играть гимн Советского Союза, встать и отдать салют.

Посадили нас на скамейки под трибуной. Я сидела и мучительно думала: как узнать, что играют гимн, если они только играют, а слов нет?

Нервы мои были очень напряжены, я боялась пропустить нужный момент, и когда после паузы оркестр заиграл, как мне показалось, что-то похожее на гимн, я встала и отдала салют. За мной встал весь наш класс.

Вечером мама мне говорит:

– Все было очень интересно, но почему вы встали и отдали честь, когда оркестр заиграл марш?

В начале учебного года мы переехали в комнату на втором этаже, где мы теперь живем с новыми соседями - Шахматовыми. У них внук - Вовка, на год старше меня.

Квартира такая же, в том же доме, но на этаж ниже и людей меньше. А Ярошецким отдали всю квартиру, из-за второго ребенка, из-за Славки. Но не сразу как он родился, а спустя года два, так что я насмотрелась на их красивого голубоглазого (в русскую мать) младенца.

И теперь, только когда я на улице стою в воскресение у их подъезда, то слышу знакомые песни. А мы живем тихо и людей в квартире меньше (всего 6 вместо 9) и гулянок нет.

Девочка, моя одноклассница, пришла в школу неумытая и непричесанная, объяснив всем, что сегодня умывание - большой грех и бог за это покарает. Она отчаянно отстаивала эту, совершенно ошеломившую меня точку зрения (ведь бога нет, неужели она не знает? !) и с громким плачем ушла домой, поскольку ее не допустили в таком виде до уроков.