Наше послевоенное

Вовка первый понял ситуацию и стал смеяться с облегчением. Его дед тоже хохотал, ему было смешно, что его жена, командирша, так попалась. Засмеялась и моя бабушка, вспомнив, как Вовка оправдывался в том, чего не совершал.

Смеялись все, и я рискнула выйти и присоединиться к общему веселью.

– Ну вот, все обошлось, - заметила я попозже бабушке, - посмеялись и все.

– Но Мария Петровна страшно обиделась. Она даже не улыбнулась - сказала бабушка.- Что же ты шутишь так со старыми людьми?

Я сама понимала, что виновата, да что тут исправишь?

Я все больше времени провожу с Людой. Вот мы сидим у нее, в комнатке на диване; никого нет, мать и отчим на работе. Мы обедаем вермишелью с мясом, которую приготовила Людина бабушка. Люда сердится.

– Бабка плохо готовит - говорит она.
– Зачем-то сделала мясо с вермишелью, когда оно вкуснее с рисом.

Я уважительно молчу, я не знаю ни одного рецепта и просто не ем, когда невкусно.

Поев и помыв посуду, начинаем болтать. Постепенно разговор переходит на запретные темы, мы обсуждаем тайны зачатия ребенка.

Как то раз Линка принесла ее нам с Олей учебник анатомии для восьмого класса, стащив у старшего брата. Мы читали и рассматривали картинки, сидя у Ольги, так в других местах взрослые, которые всегда мешаются.

Теперь мне хочется обсудить виденое и прочитанное с Людой, которая тогда отсутствовала.

Я пересказываю ей запомнившиеся фразы из учебника, а потом спрашиваю

– Неужели взрослые и правда этим занимаются? Мне никак не верится.

Люда молчит, молчит долго, потом отвечает:

– Это правда, я знаю точно. Я ведь сплю в одной комнате с матерью и отчимом и слышу, как они по ночам шепчутся, возятся, мешают спать.

Я смотрю на Люду, она, смутившись от своего признания, краснеет и отводит взгляд от моего взгляда.

– Тебе повезло, - говорит она, - что нет у тебя отчима.

Я молчу, хотя мне хочется рассказать, как часто ссорятся мама и бабушка и как я устала от этого. Но где-то в глубине души я понимаю, что это не одно и то же, ведь мама и бабушка любят меня, я им родная, а Люда отчиму чужая.

Знаю я и то, о чем Люда никогда мне не говорит: ее отчим любит выпить и пьяный он не золото.

И моя мама всегда говорит Людиной по этому поводу:

– Ну как ты это терпишь?

А та оправдывается:

– Ну где теперь, после войны найдешь непьющего мужа? А трезвый он хороший и пьет редко.

Но Люда не делится со мной этими проблемами и я делаю вид, что ничего не знаю.

Май

Ходила на парад. Съела три мороженки.

25. V. 59 г.

Школу я закончила с двумя четверками: по русскому языку и по физкультуре. Мне мама взяла путевку в лагерь на июль вместе с Людой. Оля уезжает в июне в лагерь.

27. V. 59 г.

Сегодня маме пришел ответ с Кавказа, что место там есть, школа есть, а квартиры нет. Но мы все равно едем на Кавказ ( в Кобулети) в июне, так что в лагерь я не поеду.

5 июня

Выедим, наверное, 20 июня. З уезжала Оля, и я ее провожала. Больше мы с ней не увидимся. Продали велосипед . На прощание я накаталась вволю. Документы свои я взяла. Вообще сейчас беспорядок в доме. Мама хочет вести шифоньер и диван, поэтому берет контейнер.

10 июня

Целые дни провожу с Людой, ведь скоро расстанемся. Играю из круг вышибал. Складываться перестали. Осталось 10 дней до отъезда.

20 июня 1959 г.

Ура!

Ах, как поезда стучат,

До субтропиков домчат.

Кавказ, Кавказ,

Принимай скорее нас!

Принимает нас дождями

Стали с слякотью друзьями.

Денег нет, квартиры нет

Только пхали на обед.

Но зато: гип, гип ура!

Есть и море и гора!

Написано стихотворение в январе 1962 г.

Здесь можно было бы поставить точку. Я закончила пятый класс, и достигла того возраста, который сейчас называют "teenage".

Мое детство, настоящее детство, с ободранными локтями и коленками, с цыпками на руках, с изжеванными галстуками и сгрызанными ручками ушло навсегда.

Впереди была учеба в старших классах и жизнь в сказочном краю, благодатная жизнь на берегу теплого моря. И она тоже просится на бумагу.

Кавказ,

Кобулети, Батуми, 1959- 1965 гг

6 класс, Кобулети, 1959-1960 гг

Мама переписывалась со знакомыми врачами из Батуми, и по ее просьбе ей подыскали место врача, но не в самом Батуми, а в курортном местечке рядом с ним, в Кобулети

Как мы доехали до Кобулети, не помню. Встречал нас лысый старичок в странной, никогда невиданной мною в России одежде - в белом мятом-премятом полотняном костюме и в белой шляпе. Это был главврач кобулетского вендиспансера. Он был страшно рад приезду мамы, с ее прибытием он мог выйти, наконец, на пенсию.

Старичок, оказывается, нашел нам жилье, в центре города, вытянувшегося вдоль моря одной улицей, в комнате на первом этаже двухэтажного частного дома, куда и проводил нас, помогая тащить вещи и, поминутно останавливаясь, чтобы вытереть пот с лица. Был разгар южного лета.

Дочка хозяйки на год моложе меня, ее зовут Мананой, но ее одноклассницы, когда приходят, то кричат под окнами - Этери.

Так я узнаю, что у аджарцев 2 имени - одно домашнее, другое для всех остальных.

Быт здесь совсем другой, непривычный, много времени проводят во дворе, там же и готовят на керосинке. Керосин продают в лавке, меня часто посылают за ним, но керосин не всегда бывает и тогда надо ждать, когда его привезут и прислушиваться.

Как начнут кричать:

– Керосин, керосин привезли,- тогда надо хватать бидон и бежать в очередь.

Манана учится в грузинской школе и плохо говорит по-русcки:

– Скорей, скорей,- кричит она мне: "Караси, Караси", имея в виду керосин.

Долго ждать, когда на керосинке закипит чайник. Все выбегаешь на улицу, все глядишь на него, а он хоть бы хны, как говорила бабушка.

Я хожу с Мананой купаться на море. Плавать я по-прежнему не умею, но старательно учусь.

Вечерами вся дворовая команда играет в игру "мяч в кругу", которая здесь зовется "из круг вышибал". Окрепнув на море, я играю здесь лучше, чем в Карталах, где я была никчемным игроком, а здесь я стала ловкой и быстрой.