Нашествие чужих: заговор против Империи
Шрифт:
56. Схватка за власть
Когда тяжелый недуг выбил Ленина из строя, формально, по совокупности занимаемых постов, наибольший «вес» в партии и государстве имел Зиновьев. Он и раньше, при Ленине, если вождь плохо себя чувствовал, подменял его — потому что лучше других советских руководителей умел вести заседания. А с мая 1922 г. стал исполнять обязанности главы правительства, бессменно председательствовал на заседаниях Политбюро, Совнаркома. В то время существовала и определенная иерархия докладов на партийных съездах. И на готовящемся XII съезде главный, политический доклад, был отдан Зиновьеву. Второй по рангу, организационный, делал Сталин. Третий, экономический, Троцкий.
Но было ясно, что Зиновьев только временно занимает первое место, в качестве «исполняющего обязанности». Пост лидера Коминтерна номинально считался очень высоким, выше государственных органов власти — точно так же, как российская революция считалась второстепенной по отношению к мировой.
538
Саттон Э. Уолл-стрит и большевистская революция, М., Русская идея, 1998.
539
Сахаров В. А. «Политическое завещание» Ленина, М., МГУ, 2003.
Словом, Зиновьев формально занимал место ведущей фигуры, а «в тени» разворачивалась борьба между истинными претендентами на власть. В преддверии XII съезда партии вышла книжка Радека «Товарищ Троцкий — создатель Красной Армии, организатор наших побед», где Лев Давидович воспевался в качестве главного вождя и гения, обеспечившего успехи гражданской войны. Эта публикация дала старт бурному рекламному потоку в печати, прославляющему Троцкого. Сам факт подобной кампании свидетельствует, что Льву Давидовичу подыгрывал и Бухарин. Прессу курировал он, и без его поддержки советские газеты не выступили бы столь дружно и уверенно.
В рамках предсъездовской кампании произошел и вброс первой «бомбы» «политического завещания». Сделано это было хитро. Фотиева, заведующая секретариатом Ленина, сообщила вдруг Сталину, что у Троцкого имеется письмо вождя, предназначенное для съезда. Запросили Льва Давидовича, почему он не проинформировал Политбюро о существовании столь важного документа? Он развел руками — дескать, не знал, для кого и для чего предназначалось письмо. То ли для публикации, то ли для узкого круга, воля Ленина на этот счет выражена никак не была. Поэтому просто положил документ в папочку до выяснения. Но это было отнюдь не «Письмо к съезду», как порой представляется в исторической литературе, это была статья «К вопросу о национальностях и „автономизации“». Сперва была запущена только она [540] .
540
Сахаров В. А. «Политическое завещание» Ленина, М., МГУ, 2003.
Политбюро ознакомилось. И оказалось… в полном тупике. Работа была антисталинской, но по своей сути совершенно нелепой. Тем более в обстановке апреля 1923 г., когда и проект «автономизации», и «грузинское дело» давно были вчерашним днем. Спорили и рядили, что же делать с документом. Однако Фотиева подтверждала, будто это писалось для съезда. И было решено все же огласить работу. Но не на пленарном заседании, а на заседаниях по фракциям. Смысл подобной оговорки был в том, что статья доводилась только до делегатов съезда и оставалась секретной для гостей, представителей иностранных компартий и журналистов — которые допускались на пленарные заседания. И «бомба» не сработала. Протоколы и резолюции свидетельствуют, что ленинская работа вызвала отнюдь не возмущение «шовинизмом» Сталина и Дзержинского, а немалое удивление. Тем, что вновь поднимались проблемы, которые уже были преодолены. Нападки на Сталина и Дзержинского выглядели непонятными и необоснованными. Совершенно неожиданным для делегатов стал русофобский тон статьи. А уж тем более поощрение национализма «малых наций» — в партии такого никогда не допускалось. Общее впечатление примерно соответствовало словам Сталина:
«Это не Ленин говорит, это его болезнь говорит».
Иным образом объяснить статью не получалось.
Поэтому обсуждение работы Ленина в ходе съезда стало лишь эпизодом, смысла которого многие и не поняли, настолько он выглядел лишним, выпадающим из главного контекста событий. В троцкистской литературе позже внедрялась версия о триумфе Льва Давидовича. Мол, доклад его по рангу был третьим, но Троцкий сумел его сделать главным. Что ж, он был непревзойденным оратором и из своего доклада действительно сумел сделать «конфетку». Но рабочие материалы и протоколы съезда показывают, что какого-либо глобального резонанса эта «конфетка» не вызвала. И не могла вызвать. Ведь основную массу делегатов составляли партийные работники среднего звена, недавние военные,
бывшие работяги. В экономических проектах, терминах, стратегических вопросах развития хозяйства они ничего не понимали. Впрочем, как и в политических тонкостях. Для них вся политика и экономика выражались сугубо в персональной плоскости — «кто»? За кем надо идти, кого слушать, кто им будет давать указания о дальнейших действиях?И XII съезд стал триумфом отнюдь не Троцкого, а Сталина. Как по своим человеческим качествам, так и в роли руководителя он оказывался для партийной массы предпочтительнее Льва Давидовича с его высокомерием, позерством, «бонапартистскими» методами. Не мог не сыграть свою роль и «национальный вопрос». Русские коммунисты, конечно же, горячо поддерживали «интернационализм». Но на деле-то неужели им нравилось засилье «интернационалистов» и затирание русских кадров, их самих? Сталин в данном отношении выступал антитезой Троцкому. Коли уж на то пошло, даже оглашение работы Ленина «К вопросу о национальностях и „автономизации“», где Иосиф Виссарионович клеймился за «великорусский» шовинизм, могло лишь прибавить ему сторонников среди русских партийцев. Он получил мощную поддержку делегатов. И если прежде он оставался только высшим партийным функционером, который обеспечивал работу аппарата в отсутствие Ленина, то именно XII съезд сделал Сталина лидером «номер один» партии и государства.
Однако подобное положение устраивало далеко не всех. Сталин был «чужим» для партийцев из бывшей эмиграции. Не был заражен их космополитизмом, не знал иностранных языков — которыми они владели порой лучше русского, чувствуя себя «дома» в Швейцарии или Англии. Не понимал особенностей их взаимоотношений, когда даже политический противник может оставаться «своим», близким человеком. В эмиграции ведь и ссорились, и мирились, а все равно жили и тусовались вместе, в узких группировках. Это, кстати, отчетливо можно увидеть в мемуарах Крупской, вышедших в 1925 г., где она очень тепло отзывается о многих из тех, чьи пути с большевиками давно разошлись. Сталин не только не понимал, но и не хотел понимать таких особенностей, не боялся входить по данному поводу в разногласия даже с Лениным. Например, Владимир Ильич, узнав, что за границей заболел Мартов, потребовал направить ему деньги из партийных средств. Сталин решительно отказал. Для него это было дико и неприемлемо. С какой стати партия должна содержать и лечить врага-меньшевика?
Противниками Иосифа Виссарионовича стали и «спецы», военные и хозяйственные. Они фактически являлись наемниками, которых Троцкий купил окладами и должностями. Не удивительно, что они поддерживали содержавшего их хозяина. Противниками стали и те советские лидеры, которые считали себя обойденными возвышением Сталина. Нашлось немало и других недовольных. Сталин пока еще не менял политический курс. Но он деятельно взялся наводить порядок — и не только в карательных органах. Пошли ревизии в советских, партийных, хозяйственных учреждениях. А засевшие в них деятели, вынесенные наверх мутной волной революции, хищничали будь здоров. Особенно отличались латыши и прочие «интернационалисты». Они же и ехали в Россию как раз для того, чтобы возвыситься и поживиться. А теперь сочли, что пришла их пора. Воровали, гребли взятки. Находились и среди русских революционеров любители «красиво пожить» за чужой счет, благо нэп давал к этому все возможности. При Сталине подобную публику начали брать за жабры.
Прижал он не только «интернационалистов», но и националистов. Мдивани, Махарадзе и иже с ними, которые все еще не угомонились, пытались продолжать свою возню, были «переведены на другую работу». Обычным партийным перемещением, как бы и не в наказание. Удалили из Грузии и разослали по другим местам, где они будут безвредны. И если по воле Ленина государство стало «союзом равных», то Сталин постарался, чтобы оно было все же не рыхлой связкой нескольких республик, способной в любой момент развалиться. Чтобы превратилось в сильную централизованную державу. Это осуществлялось уже не в рамках союзного Договора, а в ходе создания Конституции СССР. Комиссию по ее выработке возглавил Калинин, но процесс держал под контролем лично Сталин [541] .
541
Бьюкенен Дж., Воспоминания дипломата, М., 1923.
По проектам устройства государственной власти, наркоматы иностранных дел, армии и флота, внешней торговли, путей сообщения, связи, предусматривались только общесоюзные. Органы управления экономикой, социальной сферой создавались на двух уровнях, союзном и республиканском (с подчинением вторых первым). Предусматривался контроль центральной власти за делами республик, обязательность выполнения ее решений местными властями. А еще одной структурой, обеспечивающей и укрепляющей единство, стала партия. В «суверенных» республиках существовали свои компартии — Украины, Грузии, Азербайджана и т. д. Но их объединение с Российской компартией произошло не в виде «союза», а наподобие «автономизации». Российская компартия была переименована во Всероссийскую (позже во Всесоюзную), а республиканские парторганизации, не теряя своей «автономии», вошли в нее и были подчинены ее центральным органам.