Нашествие. Мститель
Шрифт:
Это первая и самая большая опасность. Но никто не отменял другие, менее явные. Теперь величие Галебуса — на виду. Вся мощь его интеллекта, весь багаж его знаний. Найдутся завистники, найдутся и недовольные. Пока у Галебуса нет Забвения, ему нечем ответить обидчикам. Наверняка уже плетутся за спиной интриги, и недоброжелатели строят планы, как бы его извести. Потому нужно устранить возможных конкурентов.
Он отпил глоток терпкого ангулемского вина. Смириться с гибелью тела можно. Но с гибелью души? Галебус не знал, что ждет его после смерти. Одного он хотел: и оттуда, из звенящей пустоты, дотянуться до обидчиков.
Галебус придвинул листок бумаги, плотной, белой, с золотым обрезом. Обмакнул ручку в алые чернила — статусная вещь! И принялся
Мастер-комиссар Нектор берГрон!
Если вам передали это письмо, я мертв. Многие тайны я мог бы унести с собой в могилу. Но я не хочу этого. Желая величия и процветания клану берГронов, я отсюда, из своего посмертия, делюсь тем, что знаю.
Некоторое время назад на Териане трагически погибли три брата: Дамир, Зармис и Ильмар берГроны. Никому не известны были причины их смерти, только покойному мастеру Эйзикилу и мне.
Почему не поделились при жизни?
Мастер-комиссар, вы тоже много умалчиваете. И давайте не будем спорить теперь, когда я мертв…
Галебус полюбовался на ровные строки, перечитал. Хорошо, и весьма хорошо! Легкая ирония, столь приятная в разговоре между умными оппонентами. Представил себе перекошенное лицо Нектора и, широко улыбнувшись, продолжил:
Итак, мы знали правду. Дамир берГрон необычайно далеко продвинулся в поисках Забвения. Мы считали, что разум великого героя, утерян, однако это не так. Память Дамира сохранена в одном из землян, в Ксандре, заслуги которого перед кланом вы оценили, дав ему родовое имя берГронов.
В памяти Ксандра — путь к Забвению, а значит, и величию.
Почему я сам не вытащил из него правду?
Мастер-комиссар, мы оба — взрослые, люди. Забвение — это власть. Чтобы схватить и допросить Ксандра, мне пришлось бы поставить вас в известность, а значит, отдать оружие в ваши руки. Вы бы стали делиться? Вот и я не хотел.
Однако я погиб. И теперь передаю тайну вам, как достойнейшему. После меня, естественно.
До встречи в других мирах, если жизнь после смерти существует!
Галебус подписался, поставил дату, запечатал письмо, расплавив палочку сургуча и оттиснув личную печать. Вот так. Ох и взбесится же Нектор! Взбесится, а потом памятник поставит, потому что лишь Забвение спасет Гронов, когда пробьют портал из Ангулема.
Без сомнения, Нектор отомстит губителю — Забвение прекрасно подходит для этого! Последняя его, Галебуса, улыбка этому миру.
Галебус кликнул послушника Наяра, тот после смерти Мио обитал в его закутке. Парнишка боялся патрона, прямо дрожал, едва заслышав его бас, кланялся постоянно. Вот и сейчас склонился, приложил руку к груди. Галебус вручил ему письмо и велел спрятать, а случись с Галебусом беда, нестись со всех ног к комиссару Нектору берГрону и конверт отдать лично в руки.
В том, что юнец не ослушается, письмо не вскроет и Нектору вручит, Галебус не сомневался.
Дела были сделаны, на рассвете предстояла казнь вестниц, и Галебус решил принять немного снотворного порошка, чтобы успокоить нервы и хорошенько выспаться.
Минул день. Стемнело. Ксандр не знал, куда утекло время, и ничего не замечал. Он сидел у кровати и смотрел на свернувшуюся калачиком Юльку. Жена не двигалась.
«Посмотри! — твердил он Дамиру. — Вот он — твой мир. Вот твоя гордость, вот величие варханов! Посмотри, что вы делаете с людьми. Ты искал Забвение, чтобы возвеличить свой клан? Я найду его, чтобы уничтожить всех Гронов до единого. Я буду наслаждаться их гибелью. И себя я убью, потому что во мне живешь ты.
Посмотри, Это моя жена, моя Юлька.
Я не уберег ее на Земле.
Я не уберег ее здесь. Но убили ее — варханы».
Вошел Вацлав — Ксандр не удосужился запереть дверь. Встал рядом, посмотрел на Юльку, со вздохом положил руку Ксандру на плечо:
— Жена?
— Жена. Была.
— Сиделку возьми, — посоветовал Вацлав, запнулся и продолжил: — У меня на Земле еще бабушка так… Ну, не так. После инсульта слегла. Никого не узнавала. А все далеко — мама в Питере, сестра — в Минске, я — в Москве. Бабушка — в Кировской области. Да-а. Ей уход нужен был, наняли сиделку. Полгода еще пыхтела старушка. Я ее перед самой смертью успел навестить. Мне вот интересно: она понимала, что с ней происходит?
— Так ты из Москвы? — удивился Ксандр. — А почему Вацлав?
— А почему ты — Ксандр? Ваня я. Иван. Был. Возьми себя в руки, Ксандр берГрон. Если твою слабость почуют — сразу сожрут.
— Я знаю. Спасибо… Ваня. Иван берГрон, простой русский скинхед. — Ксандр вымучил улыбку. — Я справлюсь. Никто ничего не заметит.
Вацлав тактично удалился, а Ксандр не заметил, как уснул, уткнувшись лбом в край кровати. Ему снились тревожные сны, но реальность была страшнее видений.
ГЛАВА 22
ПОСЛЕ КАЗНИ
Как и два дня назад, берГронов, сайдонцев и благонадежных терианцев выстроили у стен Центавроса. Площадь опустела: простой люд глазел с боковых улиц, сдерживаемый крюкерами, да высовывался из окон домов. Над городом летал одинокий гранч, нарушая тишину туманного утра, — патрулировал. Клерики оцепили громадную пирамиду из дров, на вершине которой покоилось тело Эйзикила. Вокруг пирамиды разбросали хворост вперемешку с соломой, высотой эта «подстилка» была сантиметров тридцать.
От дверей Центавроса до погребального костра в две шеренги, образуя коридор, выстроилась личная гвардия Нектора берГрона.
Ксандр стоял в первых рядах — оглушенный личной драмой, оставивший Юльку одну, — и изо всех сил держал лицо. Никто не замечал его смятения.
То ли руководство задерживалось, то ли начало церемонии откладывалось. Даже плебс притих, не кричал и не улюлюкал.
Галебус застыл у костра, сжимая в правой руке незажженный факел. Тёмники, расположившиеся у пирамиды полукругом, молчали, готовые по команде затянуть заунывный гимн.
Воняло гарью. Запах этот смешивался с укутавшим Наргелис туманом, проникал, казалось, сквозь кожу — не отмоешься. Было тепло и безветренно: на Териану наконец-то пришла настоящая весна, укрывшая тайну рождения жизни мглой, опустившейся с гор.
Раздался бой барабанов. Ксандр вытянулся по струнке, теперь он смотрел только перед собой.
По строю пролетел легкий шепот, напрягся Вацлав, шепнул: «Ты глянь!»
Ксандр скосил глаза. Из дверей Центавроса, распахнутых настежь, выводили приговоренных. В серых рубахах, запятнанных кровью, связанные вестницы унылой вереницей брели мимо варханов к костру. Одни едва волочили ноги, другие вышагивали прямо — мозги выжгли не всем. В растрепанной полной старухе Ксандр с трудом узнал Мамочку Злату. Над владелицей борделя палачи потрудились от души, но разума она не лишилась, на её лице читалась обреченность, смешанная с сожалением. Следом за ней молодая вестница тащила под руку коротко стриженную сайдонку. В глазах — ни мысли, но ведь ногами перебирает! Всего вестниц было около тридцати.
Безумная надежда шевельнулась в Ксандре: Юлька постепенно восстановится. А потом… У него даже дыхание перехватило, и губы растянула недостойная вархана улыбка. Потом Ксандр отыщет Забвение. По одной из легенд, с его помощью можно внушить что угодно кому угодно, сделать из человека безвольное существо или же — героя. Если так, то он вернет Юльке разум, восстановит по крупице. Обязательно.
Усилием воли Ксандр стер улыбку с лица.
Клерики расступились, пропуская женщин к месту казни. Лишь сейчас Ксандр разглядел металлический каркас, удерживающий конструкцию из хвороста. Видимо, к нему и привяжут вестниц.