Наши крылья растут вместе

Оливия вздохнула, понимая, что срок надо выбирать больше, либо выходить замуж в церкви сразу, как только жених сделает предложение.

— Мы уже даже поругались с Шоном, — нахмурившись произнесла Дженнет, — из — за его костюма. Он хочет жениться в форме, а я хочу видеть на нем элегантный свадебный костюм, желательно светлых тонов.

— Пусть будет в форме! — Воскликнула Оливия, — ведь форма — это часть его жизни.

На пару секунд в памяти возникла небольшая рамочка их светлого дуба в гостиной ее дома, за стеклом которой счастливые родители обнимали друг друга. На маме было одето белое платье, подол которого касался мраморного пола. Отец, как капитан авиации, надел свою форму. Она подчеркивала статус и гордость, делая его самым красивым мужчиной. Наверняка мама годилась им и, скорее всего, ей завидовали все женщины в округе.

— Не хочу мешать работу со свадьбой, — занервничала Дженнет, — это две разные вещи. Работа нас разлучает. У меня сердце сжимается, когда я вижу Шона в форме. Видимо срабатывает рефлекс предстоящей разлуки.

Теперь Оливия ее поняла. Дженнет была права. Но почему мама позволила отцу надеть летную форму на свадебную церемонию? Они летали разными экипажами и редко виделись. Капитанская форма должна была стать ненавистной ей. Но тем не менее, на свадьбе Джон Паркер продолжал быть пилотом.

Этот вопрос, который никогда даже в голову ей не приходил, засел колом в ее мыслях. Она зашла в номер, попрощавшись с подругами и набрала номер Джины:

— Мама, — прошептала Оливия, слегка улыбнувшись. Ей казалось, мама видит ее улыбку, — я соскучилась по тебе.

— Оливия, детка, ты не звонила несколько дней. Я начала волноваться, а потом вспомнила, что ты можешь быть занята слишком сильно, чтобы позвонить матери.

Это был упрек и обида. Оливия ощущала их в голосе Джины. Но она не хотела заставлять мать грустить из — за того, что потеряла счет времени, полностью отрешившись от реальности. Даниэль Фернандес каким — то образом подчинил себе ни только ее тело, но и, видимо, время.

— Прости, я…

— Я все понимаю, — не дала договорить Джина, — сама была молода. А когда познакомилась с твоим отцом, то остальные люди ушли на второй план. Это закон жизни, дочка. И раз ты не звонила столько времени, а в последнее время была задумчивая и грустная, могу предположить, что сейчас кое — что изменилось в твоей личной жизни.

Теперь голос на том конце звучал веселей и это уже радовало девушку. Нет, мама не обижается, прекрасно все понимая.

— Спасибо, что все понимаешь, мама.

Оливия не хотела, чтобы разговор был направлен на ее личную жизнь. Она никогда не признается никому, что спит с Даниэлем. Это неправильно, это аморально, этого не должно быть, это не поддается логике и об этом никто не узнает. Поэтому она резко сменила тему для разговора:

— У меня к тебе вопрос, касающийся папы.

— Конечно, ты же знаешь, что я могу говорить о Джоне часами.

Оливия улыбнулась, зная это:

— Вопрос странный, но очень важный. Скажи мне, как ты отнеслась к тому, что папа решил надеть капитанскую форму на вашу свадьбу?

Минута тишины и Оливия уже пожалела о сказанном. Конечно матери больно вспоминать тот день. Кто тянул за язык? Его надо было отрезать еще при рождении. Даниэль был прав.

— Оливия, — тихий голос Джины заставил девушку забыть кровавую операцию, но следующие слова, заставили думать о ней с еще большей силой, — Даниэль сделал тебе предложение?

Минута тишины превратилась в часы. Эти слова резали слух. В природе не могло быть такого союза. Оливия не могла понять при чем здесь Даниэль, если она спросила про отца.

— Что ты такое говоришь? — Пробурчала девушка, — моя подруга Дженнет выходит замуж за пилота. На свадьбу он хочет быть при форме, а она против. Форма вызывает у нее ассоциации расставания, ведь одевая ее, Шон улетает в рейс, и они расстаются на долгое время. Только поэтому я спросила тебя об этом, ведь вы с папой были в таких же условиях.

Джина засмеялась, и Оливия облегченно вздохнула:

— Дочка, я тебе скажу одно, та минута, когда я впервые увидела твоего отца, изменила всю мою жизнь. Джон Паркер был пилотом, элегантно одетым в форму с погонами. Ни расставания на время долгих рейсов, ни что — то другое не способны перебить всю ту любовь, которая возникла между нами. А форма — это напоминание о ней. Первый взгляд, первая улыбка, первый румянец на щеках, первые слова друг другу — вот что это значило для меня, приятные воспоминания. Я не была против такой одежды на свадьбу и между нами говоря, — Джина перешла на шепот, слова которого Оливия едва улавливала, — верни меня на двадцать четыре года назад, на свою свадьбу я надела бы форму стюардессы.

Почему — то, наперекор себе, мысли Оливии тут же вернули ее в свое прошлое. В тот день, когда она впервые увидела Даниэля Фернандеса у стойки регистрации. Первый недовольный взгляд, первая перепалка между ними, первое ругательство в адрес родителей, первое желание задушить друг друга, первые его угрозы в ее адрес. Все это она еще помнила. Но спустя несколько месяцев, он исправил первую встречу, создавая дубль два. Хоть она и не была первой, но был нежный взгляд друг другу в глаза, откровенная улыбка и приятные слова. Жизнь разделилась на до и после его отпуска. И в каждом дубле их «первого знакомства» он был одет в форму капитана с четырьмя золотыми полосами на рукавах его костюма и в фуражке с кокардой, на которой красовалась вышивка в виде золотых листьев. На секунду захотелось представить, какого это быть женой Даниэля Фернандеса — капитана красивого, гордого, умного мужчины. Какого это зайти с ним в церковь и стоять у алтаря, слушая монотонную речь священника…

Оливия откинула эти мысли прочь, понимая, что они начинают ей нравиться. И ей нравилось, что в ее мыслях он был при форме. Она отчетливо видела четыре золотых полосы на рукавах его пиджака, она видела символ авиации в виде крыльев на его груди, она видела золотой зажим в виде Аэрбаса, приколотый к его галстуку. Она тысячи раз видела эти вещи и впервые ее мысли перенесли Даниэля в церковь. Чувствуя, как щеки порозовели, Оливия заставила себя переключить свое внимание на разговор с матерью, половину которого уже прослушала.

Не улавливая уже смысл этого разговора, девушку внезапно осенило — ее телефон занят. А если Даниэль соскучился и звонит ей, нарываясь на короткие гудки? Она не могла пропустить его звонок и ощутить все прелести выигрыша.

— Мама, я забыла об одном важном деле! — Наигранно воскликнула Оливия, — я перезвоню тебе завтра.

Она возненавидела себя за ложь. Она возненавидела себя за то, что не звонила Джине целых два дня. Такое было впервые за долгое отсутствие дома. И о причине не хотелось думать. Но Оливия думала, упав на кровать, широко раскинув руки, теряя телефон на пол. Она лежала, смотря в потолок, не зная сколько время, забыв про сон. Она ждала мелодию, вспоминая фотографию, присланную Даниэлем. Как мило и хитро он поступил, прислав ее. Он знал, что, смотря на себя, она будет вспоминать минувшие ночи, изводя себя тоской по нему. Он ждал, что она захочет позвонить. И она, черт, хотела. Останавливало только одно — скудная фантазия на необычное свидание. Надо было брать себя в руки и не поддаваться его уловкам. Он слишком хитер, и она это прекрасно знала.

Подняв с пола телефон, она уставилась на черный дисплей, гипнотизируя его взглядом. Казалось, она посылает сигнал. И это сработало, телефон заиграл знакомой мелодией, а на дисплее, как яркая вспышка, появилась имя того, кому был адресован этот сигнал.

Сердце набивало приглушенный ритм и на губах девушки появилась легкая усмешка:

— Привет, — ее тихий шепот, — я выиграла.

— А разве это я тебе звоню?

Она вновь слышала шелк его голоса и сейчас даже этого было достаточно.