Наши предки

Но маркиза отныне не упускала случая упрекнуть Козимо в том, что у него слишком узкие взгляды на любовь.

— Что ты этим хочешь сказать? Что я ревнив?

— Очень хорошо, что ты ревнив. Но ты пытаешься подчинить ревность разуму.

— Конечно. Тогда она становится еще оправданнее.

— Ты слишком много рассуждаешь. Зачем в любви рассуждать?

— Чтобы любить тебя еще больше. Любая вещь, если делать ее разумно, приобретает новую силу и красоту.

— Живешь на деревьях, а мыслишь, как подагрик нотариус.

— Самые смелые подвиги совершают те, кто прост душою.

Он до тех пор сыпал поучениями, пока Виола не убегала от него; тогда он бросался за ней следом, начинал бурно выражать свое отчаянье, рвать на себе волосы.

В это время на рейде Омброзы бросил якорь флагманский корабль английского флота. Адмирал устроил у себя бал для дворян Омброзы и офицеров стоявших в порту кораблей. Маркиза тоже отправилась на бал, а Козимо вновь узнал муки ревности. Двое офицеров с двух кораблей влюбились в донну Виолу, и теперь их все время можно бьшо видеть на берегу, где они ухаживали за своей дамой, стараясь превзойти один другого в учтивости и любезности. Один из них был лейтенант королевского английского флота, другой — тоже лейтенант, но только неаполитанского флота.

Наняв двух гнедых коней, оба лейтенанта гарцевали под балконом маркизы, и, когда они встречались, неаполитанец бросал на врага испепеляющий взор, а взгляд прищуренных глаз англичанина пронзал соперника, точно острие шпаги.

А донна Виола? Эта кокетка теперь целые часы проводила в комнатах или устраивалась у окна в открытом тайнее, словно вдовушка, только-только снявшая траур. Козимо, который не видел ее больше у себя на деревьях, не слышал приближающегося цоканья копыт, был сам не свой от ревности и в конце концов тоже занял позицию вблизи ее балкона, чтобы не выпускать из виду и маркизу, и лейтенантов.

Он обдумывал, какую бы штуку сыграть над соперниками, чтобы заставить их поскорее убраться на свои корабли, но, увидев, что Виола одинаково благосклонно принимает ухаживания обоих офицеров, вновь обрел надежду: она, видно, хочет подшутить над обоими лейтенантами, а заодно и над ним. И все же он не ослабил наблюдения: при первых же признаках того, что Виола отдает предпочтение одному из двух соперников, Козимо готов был принять свои меры.

И вот однажды утром к балкону подскакал англичанин. Виола уже сидела у окна. Они улыбнулись друг другу. Маркиза как бы невзначай уронила записку. Лейтенант поймал ее на лету, прочел, поклонился и мгновенно умчался, красный от волнения. Любовное свидание?! Значит, англичанин ее избранник? Козимо поклялся еще до вечера свести с ним счеты.

В этот момент к балкону подскакал неаполитанец, Виола кинула записку и ему. Офицер прочел ее, поднес к губам и поцеловал. Значит, он считает себя ее избранником? А что же другой? С кем из двух ему надо бороться?! Одному из них Виола наверняка назначила свидание, над другим же она подшутила, по своему обыкновению. А может быть, она хотела посмеяться над обоими сразу?

Что же до места тайного свидания, то подозрения Козимо пали на беседку в глубине парка. Незадолго до этого маркиза велела ее перестроить и обставить, и Козимо сгорал от ревности, потому что прошли времена, когда, по велению донны Виолы, палатки и диваны водружали на вершинах деревьев: теперь она предпочитала места, куда ему ни за что не добраться.

«Буду следить за беседкой, — решил про себя Козимо. — Если она назначила свидание одному из лейтенантов, то только там». И он спрятался в листве конского каштана.

Перед закатом послышался топот. Подскакал неаполитанец.

«Сейчас я его позлю!» — решил Козимо и залепил ему в шею шариком из беличьего помета. Офицер дернулся, недоуменно поглядел вокруг. Козимо высунулся из листвы и увидел за кустами изгороди английского лейтенанта, который слез с седла и привязывал коня к дереву. «Значит, это он, а тот, другой, очутился здесь случайно». И шарик беличьего помета угодил прямо в нос англичанину.

— Who’s there?! [59] — воскликнул английский офицер и готов был уже пролезть сквозь изгородь, как вдруг столкнулся лицом к лицу со своим неаполитанским собратом, который, сойдя с коня, тоже воскликнул:

— Кто там?!

— I beg your pardon, Sir [60] , — говорит англичанин, — но я вынужден просить вас немедленно удалиться отсюда.

— Я здесь нахожусь по праву, — парирует неаполитанец, — и предлагаю вашей милости покинуть это место!

59

Кто там?! (Англ.)

60

Прошу прощения, сэр (англ.)

— Ваше право ничто в сравнении с моим, — отвечает англичанин. — I’m sorry [61] , но я не позволю вам здесь оставаться.

— Это вопрос чести, — говорит соперник, — и порукой тому мое происхождение. Я — Сальваторе ди Сан-Катальдо ди Санта-Мария Капуа Ветере, лейтенант военно-морского флота Королевства Обеих Сицилии! [62]

— Сэр Осберт Каслфайт, третий в роду, — представился англичанин. — Клянусь честью, вам придется уступить мне место.

61

Весьма сожалею (англ.)

62

Королевство Обеих Сицилии (1504-1860, с перерывами) — государство, объединявшее Сицилию и южную часть Апеннинского полуострова.

— Ну нет, раньше я прогоню вас этой шпагой! — И неаполитанец выхватил шпагу из ножен.

— Вы желаете сразиться, синьор?! — воскликнул сэр Осберт, становясь в позицию. Начался поединок.

— Я ждал этого случая, сэр, и не один день! — сказал неаполитанец, делая выпад.

Сэр Осберт отвечал, парируя удар:

— Я давно уже следил за вами, лейтенант, и жаждал с вами помериться силами.

Равно искусные фехтовальщики, оба лейтенанта не уступали друг другу в атаках и ложных выпадах. Поединок был в самом разгаре, как вдруг послышалось:

— Остановитесь, ради всего святого!

На пороге беседки появилась донна Виола.

— Маркиза, этот человек!.. — в один голос воскликнули оба лейтенанта, опустив шпаги и показывая друг на друга.

— Мои дорогие друзья, прошу вас, вложите шпаги в ножны. Разве можно так пугать даму? Я люблю эту беседку, потому что это самое тихое и уединенное место в парке, и вот, не успела я заснуть, как меня разбудил лязг оружия!

— Но, миледи, — произнес англичанин, — разве вы не пригласили меня сюда?

— Но ведь вы, синьора, ждали здесь меня! — воскликнул неаполитанец.

Из уст донны Виолы вырвался смешок, легкий, как шелест крыльев.

— Ах да, да, я приглашала вас... или нет, вас... О, моя вечная забывчивость... Но чего же вы ждете? Входите, усаживайтесь поудобнее, прошу вас.

— Миледи, я думал, что приглашен один. Я ошибся. С вашего позволения я удаляюсь. Мое почтение!

— Я хотел сказать то же самое и откланяться.

Маркиза негромко смеялась.

— О, мои добрые друзья... Мои милые, добрые друзья. Я такая рассеянная! Я думала, что назначила сэру Осберту свидание на один час... и дону Сальваторе — на другой. Ах нет, все не так: я назначила сэру Осберту свидание в одном месте, а дону Сальваторе в другом... Словом, раз уж вы пришли оба, то почему бы нам не присесть и мирно не побеседовать?