Наши собственные

– Гера - это тот... который в большущих сапогах? Невоспитанный такой?

– Гм...- поперхнулся Юра,- ну, зачем ты так? Он у нас хороший.

– А почему у вас дымом пахнет?

– Где-то в лесу торф горит; ты не бойся, это часто бывает.

– Я ничего не боюсь..

Пинька и Юра закончили плакат и не могут налюбоваться делом рук своих.

– Ну как, хорош?
– спросил Юра.

Лиля смотрела совсем не на плакат, а на Юрину рубашку.

– Что это у тебя?

– Да ну, чепуха,- марганцовокислый калий. Это я опыты делаю. Не обращай внимания. Я тебя про плакат спрашиваю, а не про рубашку.

– "Дабро пожаловать!" - прочитала Лиля по слогам.- Ну, мальчик, у тебя же здесь грубейшая ошибка.

– Не может быть,- авторитетно заявил Пинька,- у него не может быть! Он у нас круглый отличник.

– И я не вижу!
– Для большей точности Юра совсем склонился над кумачом, чуть не пачкая краской курносый нос.- Нет, ничего не вижу!

– Добро ты написал через "а", мальчик!

– Ну и что?

– А надо через "о"!

Нет, так легко Юра не может ей довериться!

– А ты откуда знаешь?

– Это всякий знает: безударные гласные!

– Не помню таких,- упрямится Юра.

– Он не помнит таких,- солидно подтвердил Пинька.

Но в глубине души Юра все-таки был смущен.

– Ты абсолютно уверена?

– Абсолютно.

– Ну, давай тогда поправляй собственной рукой. Не хочешь?

Мальчики были уверены, что Лиля не захочет возиться, но она неожиданно встала с дивана и начала поправлять букву. Ох, и хорошо же она рисует! И без линейки... И кажется, она так же, как и Юра, засунула кончик кисточки в рот.

Тут Таня вышла из спальни девочек и окликнула ее:

– Лиля! У тебя до сих пор постель не прибрана, ты постели.

Лиля даже не подняла головы.

– Я не умею,- сказала она, спокойно растушевывая краску,- я и дома не стелила.

Таня так удивилась, что сразу не нашлась, что и сказать. Юра и Пинька оторвались от плаката и уставились на Лилю. Вот так фрукт! На вид лет пятнадцать девахе - и не умеет постелить постель!

– Как же так не умеешь?..- усомнилась Таня.- Разве это трудно?

– Может быть, и не трудно, но я этого никогда не делала.

– Ну, хорошо... тогда я сама...

Но Гера, державший в охапке груду ковриков, преградил Тане дорогу:

– Ты не смей за нее стелить, Таня, не смей! Ишь, какая белоручка! Фря! За нее другие работать должны! Буржуйка какая!

Он - работяга Гера - весь дрожал от злости и негодования.

Но на Лилю Герино негодование совершенно не подействовало. Она подняла голову от плаката и, прямо глядя холодными голубыми глазами на Геру, сказала пренебрежительно:

– Я не с вами, кажется, разговаривала?

– Ненавижу я таких принцесс чертовых!

– Гера, зачем ты грубишь?
– примирительно сказала Таня, но и ей не понравилась новая девочка.

Гера быстро зашагал во двор. Ну и достанется же сейчас коврикам!

Юра и Пинька тоже были обижены за Таню. Они с удовольствием оставили бы одну эту "принцессу", но она как раз дорисовывала восклицательный знак (и делала это, по правде сказать, превосходно). Ну, наконец, кончила и бросила кисточку.

– Теперь можно вешать?
– спросил Юра.

Лиля уже уселась на диван и снова взялась за книгу:

– Пожалуйста.

– А ты нам разве не поможешь?

– Нет. Мне доктор запретил всякое физическое напряжение.

– А как же?.. Нам вдвоем не справиться.

– Не знаю,- прозвучал равнодушный ответ.

– Да ну ее!
– зашептал Пинька ошеломленному Юре.- Сами справимся. Перед всякой девчонкой еще унижаться! Давай бери!

Мальчики подтянули к стене столик, поставили на него табуретку, на табуретку - маленькую скамеечку. Все это сооружение скрипело и качалось, и верный Пинька должен был подпирать его спиной, как каменный Атлант.

Юра - далеко не спортсмен - кое-как еще взобрался на скамеечку, но дальше оказался совершенно беспомощным. Он то балансировал на одной ноге, то хватался за стену, то испуганно поглядывал вниз и никак не мог прикрепить плакат.

Лениво волоча ноги, в комнату вошел Леша.

Приходилось ли вам видеть, как люди переезжают на новую квартиру? Все таскают вещи, суетятся, хлопочут, что-то прибивают, самые маленькие ребята несут горшки с цветами, овчарка охраняет вещи, сложенные на улице, и вдруг из уютной корзиночки выпрыгивает раздобревший пушистый кот. Он презрительно смотрит на всю эту суетню, ни в чем не собирается принимать участия и только недовольно поводит ушами, раздраженный шумом и беспорядком. Вот так вошел и Леша.

– Леша, помоги!
– крикнул Юра, чувствуя, что он вот-вот свалится с заоблачных высот.

– Нашел дурака!

– Как тебе там, Юматик?
– жалобно спрашивает Пинька.- Держишься?

– Неуютно как-то наверху. Дай молоток.

– На.

– А гвозди?

– Держи.

Кое-как приспособившись, Юматик начинает прибивать плакат. "Строительные леса" качаются. Пинька краснеет от напряжения, а на его поднятое кверху лицо сыплется то известка, то гвозди.

Пинька с ужасом думает,- чего доброго, на него свалится и молоток, но он верный друг и не оставляет Юматика в беде.

Леша, засунув руки в карманы и широко расставив ноги, то и дело покрикивал командирским голосом:

– Не так, Юрка! Выше, теперь ниже! Пыхтишь, как паровой молот, крыса маринованная! Левей, левей!

– А теперь как? Прямо?
– с надеждой спросил Юра и, откинувшись назад, сокрушенно пробормотал: - Крен двадцать пять градусов.- От огорчения или от крена он пошатнулся, уронил молоток, гвозди, плакат и свалился к ногам огорченного Пиньки.

– Теперь великолепно,- иронически похвалил Леша.

И Пинька, глядя на Юру, который, морщась, растирал ушибленные места, изменил своему другу.

– Эх ты, шляпа! Надо бы сразу Хорри позвать. Хорри! Хорри!

Хорри вошел мягкими неслышными шагами, молча оглядел ребят, вспрыгнул на стол, быстро и ловко прибил плакат и привел все в порядок.

– Молодец!
– бросила Лиля и в первый раз за день приветливо улыбнулась.

– Благодарю вас, мадемуазель,- раскланялся Леша,- благодарю за похвалу. Он герой! Гвоздь вбил!

Хорри даже не посмотрел на кривляющегося Лешу и вышел из комнаты.