Наслаждение

Этого никогда не случалось раньше, и Николя удивлен не меньше, чем возбужден: перед ним открылась бездна, о которой он и не подозревал, бескрайнее исступление, в один момент поглотившее их обоих… Потом она говорит: «Кончай… Давай. Кончи в меня…» Она произносит эти слова медленно, как молитву. Сначала они звучат робко, но вскоре превращаются во властный призыв, которому у Николя нет сил сопротивляться.

Со времени их ссоры между ними стоял призрак этой Виктории – бесформенный, абстрактный образ: нечто, угрожающее благополучию всех женщин. Чтобы изгнать его, Полин прижимает Николя спиной к кровати и навязывает ему свой ритм: подстрекаемая новым чувством соперничества, она пытается силой вернуть себе положение единственно возможного объекта любви. Склоняясь над ним, погружая свой взгляд в его полузакрытые глаза, проникая за защитную пелену ресниц, она заставляет его быть только с ней. Николя даже кажется, что, стараясь быть похожей на других женщин, даже воображаемых, Полин пытается победить их всех, и его трогает ее любовный пыл.

Но Полин, едва оторвавшись от него, растягивается на краю кровати и рыдает. Что произошло? Он протягивает руку, чтобы дотронуться до ее щеки, но она отворачивается, встает с постели и выходит из комнаты.

23

После войны, в декабре 1945 года, Мишель Лейрис был в Гавре. Он поселился в номере отеля, поставил перед окном деревянный стол, чтобы любоваться видом на порт, и приготовился писать короткое вступление, которое редактор попросил подготовить для переиздания его книги «Возраст мужчины». Когда он отваживался выйти на балкон, то мог в полной мере оценить ужасные последствия бомбежек, превративших центр города в пустое место. Он был тогда охвачен тоскливым беспокойством, которое восхищает меня. «Личное горе поэта не имеет никакого значения перед ужасами войны и кажется зубной болью, не достойной даже стона». Его книга, в сущности, – сокровенная исповедь. Она была опубликована в 1939 году и получила довольно широкое признание. И вот Лейрис снова должен погрузиться в свои переживания, описанные на страницах этой книги, которая ему неожиданно кажется ничтожной, словно жалкие вздохи того, кто лицемерно жалеет себя, полный самолюбования.

Я часто думаю об этой ситуации. Я закрываю глаза и представляю себе Мишеля Лейриса, стоящего на маленьком балконе. Внизу – еще дымящиеся руины, и он размышляет о ценности не только литературы, но и личного горя. И я говорю себе: все, что причиняет мне страдания, угнетает и приводит в отчаяние, – все, что мешает мне принять императив радости Бетховена, – тоже могло бы показаться всего лишь зубной болью, если бы я сделал усилие и мысленно перенесся на тот балкон. И вот я стою рядом с Мишелем Лейрисом, и мы оба парализованы чудовищным воплем умирающего в мучениях мира.

Это называется: все относительно.

На балконе Мишеля Лейриса все проблемы Полин и Николя кажутся ничтожными. Но у них нет никакой возможности попасть туда – и вот тут-то и кроется проблема, потому что они живут вне Истории.

Я вижу, как Полин встает с кровати в тот момент, когда Николя протягивает к ней руку. Она плачет, и мне грустно за них.

24

В тот день Николя читает в гостиной, а Полин возвращается с работы раньше обычного. Она рассеянно здоровается с ним и исчезает в ванной. Николя хочется пойти к ней туда посмотреть, но скоро у него встреча (он должен встретиться за чашкой кофе с режиссером, который, возможно, даст ему работу в своем новом фильме). Да и что он может ответить на ее молчание? Он надевает куртку и, так как дверь в ванную заперта, уходит, не сказав ни слова. Прежде чем опуститься в ванну, Полин некоторое время стоит раздетая перед зеркалом. Она кладет руку себе на живот и закрывает глаза.

Накануне она наконец решилась купить тест на беременность. Полин чувствовала нечто особенное в минуту, когда произносила эти слова: «тест на беременность». Глядя ей в лицо, девушка за аптечной кассой старается сохранить равнодушие. Она деловито ищет маленькую коробочку на полках в углу, словно это шампунь или увлажняющий крем. В конце концов, неизвестно, станет эта новость долгожданным сюрпризом или началом катастрофы. Сама Полин не знает, на что надеется. Она думает об этом уже несколько дней, лихорадочно подсчитывая дни задержки, ругая себя за невнимательное отношение к таблеткам, мечтая то об одной черточке на тесте, то о двух.

Она нервно читает инструкцию – уже не первый раз она проходит через это. Когда ей было восемнадцать, она стояла в ванной рядом со своей комнатой и, едва дыша, открывала такую же маленькую белую коробочку. Когда стало ясно, что результат положительный, ее охватила паника. Мать ее успокаивала, и Полин даже сейчас помнит, как они стояли, обнявшись, несколько долгих минут. Она ничего не сказала мальчику, с которым встречалась, и пошла к врачу, чтобы сделать аборт.

Выходя в тот день из больницы, она поразилась простоте картины, развернувшейся перед ней: люди шли по тротуару, мимо проезжали машины, дети возвращались из школы, а несколько подростков стояли в сторонке, дымя сигаретами, – жизнь продолжалась. Нехитрый механизм этого мира раскрылся перед ней во всем своем блеске: жизнь продолжалась, и она, только что расставшись с живой частичкой своего тела, больше, чем когда-либо, хотела снова стать частью общего движения, словно ничего и не произошло.

Много раз в последующие годы она вспоминала этот момент, и сегодня снова его вспоминает, когда принимает ванну и гладит себя неуверенной рукой по животу: она повторяет себе, что жизнь может продолжаться, как будто ничего и не было, – она не обязана оставлять этого ребенка, и все забывается. Все забывается.

Утром, когда Полин убедилась, что результат положительный, ее охватили противоречивые чувства. У нее было ощущение, что это событие, это прекрасное событие произошло в неподходящий момент. Разве их отношения не рушились у нее на глазах? Она ушла на работу, ничего не сказав Николя, но весь день думала только об этом. Даже ее шеф, заметив, как она бледна и рассеянна, забеспокоился и отослал ее домой пораньше.

Что ей теперь делать?

Вода из крана больше не льется. Она с головой погружается в ванну и какое-то время лежит неподвижно, слушая тяжелое биение своего сердца, доказательство того, что она существует и что все это реально.

25

Она надела халат. Теперь Полин ждет, когда он вернется со встречи. Вдалеке за окном она видит кладбище Монпарнас. Она вспоминает, что Николя всегда, с того момента, как они переступили порог этой квартиры, говорил, что им выпал нежданный шанс жить напротив кладбища. Никогда нельзя забывать, что жизнь коротка.

– Мне не нужно кладбище рядом, чтобы помнить об этом, – ответила она ему тогда.

В этот момент появляется Николя. Он удивлен, что она стоит вот так, упершись лбом в стекло, и спрашивает, все ли в порядке. Тогда Полин поворачивается к нему. И первый раз за много дней улыбается.

– Николя…

– Что?

– Мне нужно тебе кое-что сказать.

Часть третья Тирания

1

В самом начале книги «Возраст мужчины» Мишель Лейрис рассказывает, что одна из важнейших неразгаданных тайн его детства – каким образом на Рождество игрушки через камин попадают в комнату. Я вот лично не помню, чтобы задавался этим вопросом. Но признаю, что эта техническая проблема должна озадачить всякого внимательного и вдумчивого ребенка. Давайте представим себе, например, кораблик. Каким образом он появится внизу, если его размер слишком велик для дымохода? Лейрис пришел к выводу, что все это дело рук бога: он творит игрушки сразу в том месте, где их находит ребенок. Поэтому им не нужно вообще попадать в дымоход.

Хитроумно.

По его мнению, эта проблема связана с другой загадкой: «Поскольку я знал, что такое беременность, – пишет он, – передо мной вставала проблема появления младенцев на свет, которая казалась мне такой же сложной, как и вопрос появления в комнате игрушек: как игрушки проходят через дымоход? Как дети выбираются наружу?»

Мне эта ассоциация кажется великолепной, потому что точнейшим образом отражает то, как воспринимает ребенок тайну мироздания. Но тут встает и другой вопрос: можно ли всерьез сравнивать младенца с подарком?

2

Живот Полин вырос. Она смотрит на себя в зеркало и тоже чувствует, что столкнулась с великой тайной – такой знакомой и неизвестной. В определенной мере, так же, как и Мишель Лейрис, она считает это Божьим промыслом. В какой форме проявляется это вмешательство, она не уверена. Но ей вдруг хочется, например, пойти в церковь и зажечь свечу. Николя, который считает ее суеверной, узнав об этом, улыбается.

– Зачем тебе это? Разве ты веришь в Бога?

Она только пожимает плечами.