Наследие. Трилогия

А имя блистательного — Итемпас.

А мое…

Я нахмурилась, ничего не понимая. Подняла руки к лицу и долго смотрела на них, словно никогда не видела. По правде говоря, так оно и было. Во мне теперь пребывал серый свет, прежде такой ненавистный, но теперь он вернул краски обделенному творению. И сквозь кожу я видела, как эти цвета танцуют в моей крови и моих нервах, они скрыты, но оттого не теряют в силе. Сила — не моя. Но плоть-то моя? Так кто же я?

— Йейнэ, — изумленно прошептал Нахадот.

Я вся задрожала — во мне тоже установилось равновесие. И вдруг я все поняла. Это моя плоть — и сила тоже моя. Я была тем, чем меня сделала жизнь смертной женщины. И тем, чем меня сделала Энефа. Но все это осталось в прошлом. А сейчас я могла быть, кем пожелаю.

— Да, — улыбнулась я ему в ответ. — Это мое имя. Йейнэ.

*

Однако пришло время для других изменений.

Мы с Нахадотом развернулись к Итемпасу. Он смотрел на нас холодными глазами цвета топаза.

— Ну-ну, — процедил он, обращаясь к Нахадоту, хотя вся ненависть в этом золотом взгляде предназначалась мне. — Поздравляю с удачным переворотом. Я-то думал, что достаточно будет убить девчонку. Но нет, ее следовало полностью уничтожить.

— Для этого тебе бы понадобилось больше силы, чем у тебя есть, — отозвалась я.

Он сердито свел брови. Ах, как легко читать в его душе… Интересно, он сам это понимает? Итемпас все еще видит во мне смертную женщину, а смертные для него ничего не значат.

— Ты не Энефа, — презрительно бросил он.

— Нет, я не Энефа, — с улыбкой подтвердила я. — А знаешь, почему душа Энефы так и оставалась здесь все эти годы? Вовсе не из-за Камня.

Чем сильнее он злился, тем мрачнее хмурился. Хм, какое вспыльчивое существо… И что такого Наха в нем увидел? Нет, не буду ревновать. Это опасно. Нельзя, чтобы прошлое повторилось.

— Цикл жизни и смерти берет начало во мне и ко мне возвращается, — проговорила я, дотрагиваясь до груди.

Там что-то — не совсем сердце — часто и ровно билось.

— Даже Энефа не понимала своего могущества. Возможно, ей изначально предстояло умереть, и теперь я — единственная из нас, кто никогда не будет подлинно бессмертной. Но благодаря этому же свойству я никогда не умру. Меня можно уничтожить, но часть меня все равно пребудет в мире. Моя душа, мое тело, возможно, лишь память — и этого будет достаточно, чтобы вернуть меня обратно.

— Значит, мне следовало тщательнее спланировать твою смерть, — с ненавистью проговорил Итемпас.

В голосе слышалась неприкрытая угроза.

— В следующий раз я ничего не упущу, не надейся.

И тут вперед выступил Нахадот. Черный ореол, колыхавшийся вокруг него, потрескивал, как лед в холод, а за ним оседали на пол снежинки — его аура вымораживала влажность из воздуха.

— Следующего раза не будет, Темпа, — с пугающей нежностью проговорил он. — Камня больше нет, и я свободен. И сейчас я разорву тебя в клочья — ибо именно об этом я мечтал все долгие ночи, пока был пленником в этом дворце.

Аура Итемпаса вспыхнула белым пламенем, глаза заполыхали, как два солнца-близнеца.

— Некогда я сокрушил тебя, братец, и сбросил на землю, и я смогу сделать это снова…

— Хватит, — четко проговорила я.

Нахадот злобно зашипел. Он пригнулся и вдруг выпустил чудовищные когти. Что-то мелькнуло, и Сиэй уже стоял за ним — кот, выгибающий спину. Курруэ двинулась было к Итемпасу, но Чжаккарн приставила дротик ей к горлу.

И никто даже не посмотрел в мою сторону. Я вздохнула.

Я знала, на что способна, чувствовала свою силу и умела ею управлять, как мы, не задумываясь, дышим. Прикрыв глаза, я зачерпнула из нее и почувствовала, как она тугой пружиной развернулась во мне. Я готова, и ей не терпится вырваться.

Ну что ж, время повеселиться.

Первый удар прокатился по дворцу мощной волной, и все зашатались, не в силах устоять на ногах — даже мои братцы-забияки. Они, кстати, разом прекратили браниться и удивленно примолкли. Я отвернулась от них и прикрыла глаза, зачерпывая и лепя клубящуюся во мне энергию — как же ее много! Если забыть об осторожности, я тут все разнесу… Сознание сообщало, что я окружена играющей разными цветами ночью: серый цвет грозовых туч, розовый заката и бело-зеленый рассвета. Волосы трепал нездешний ветер, по ним бежали искры. Платье обвивало ноги — как неудобно! Я пожелала — и оно превратилось в даррскую воинскую одежду: безрукавка на шнуровке и практичные брюки чуть ниже колен. Правда, цвет немного подкачал — непрактичный, серебристый, но я же богиня, в конце-то концов.

Вокруг нас возникли стены — необработанные, коричневые, покрытые древесной корой. Кольцо было не сплошным — тут и там оставались бреши, и мне приходилось их заполнять усилием воли. Потянулись ветки, они давали ростки, на них открывались почки, выпуская листья. Небо над нами еще просматривалось, хотя уже побледнело — все же теперь над головами колыхалась густая листва. А сквозь нее вздымался гигантский древесный ствол, покрытый наростами и очень старый на вид.

На самом деле верхние ветви этого дерева пронзали самое небо. Если бы я смотрела на этот мир сверху, то увидела бы белые облака, синие моря и коричневую сушу — и одинокое величественное дерево, пробивающее гладкую поверхность планеты. Подлетев поближе, я бы углядела подобные горам корни, в развилке которых угнездился целый город — Небо. Я бы увидела ветви длиной с полноводную реку. Я бы увидела, как мечутся внизу перепуганные люди, как они выбегают из домов и подскакивают, чтобы в благоговейном ужасе посмотреть на громадное дерево, обвившееся вокруг дворца Отца Небесного.

На самом деле я все это видела — даже не открывая глаз. И тогда я их открыла и увидела, что мои братья и дети изумленно смотрят на меня.

— Хватит, — повторила я.

В этот раз меня услышали.

— Этот мир не перенесет еще одной Войны богов. Я не позволю развязать ее.

— Ты — не позволишь?..

Итемпас сжал кулаки, и я почувствовала тяжелый, опаляющий жар его мощи. На мгновение я поддалась страху — и правильно сделала. В начале времен его воля изменяла вселенную, и его мудрость и опыт многажды превосходили мои. Я даже не знала, как боги сражаются. Он не набросился на меня, но лишь потому, что понимал: он один против двух, — и только это его останавливало.

Тогда у нас есть надежда, решила я.

Нахадот, словно читая мои мысли, осуждающе покачал головой:

— Йейнэ, нет.

Глаза его превратились в черные дыры, готовые затянуть и поглотить целые миры. Он истекал жаждой мщения, она тянулась от него, как удушливый дым.

— Он убил Энефу — хотя любил ее. И он убьет тебя — а тебя он даже не любит. Мы должны уничтожить его — или погибнем сами.

М-да, какое затруднительное положение. Мне нечего делить с Итемпасом — он убил Энефу, не меня. Но Нахадот страдал тысячелетиями — и эту боль необходимо избыть. Он заслуживал того, чтобы над его врагом свершилось правосудие. И хуже того — он был прав в этом споре. Итемпас безумен, и с ума его свели ревность и страх. Безумцы не должны ходить среди здоровых — ибо они причинят вред и себе, и другим.