Наследие

— Я понял, Макс Са, больше не подведу! — Прас покраснел ещё сильнее: кончик его носа от волнения стал лиловым.

— И ещё, Прас, — я остановил лошадь, — прекращай пить ячменку, иначе пропустишь и следующие сражения, — пришпорив лошадь, пустил ее рысью. Хохот сзади у ворот подсказал, что словами о ячменке угодил в десятку.

Не успели мы доскакать до центральной площади, как из боковой улицы вылетел полуголый юноша, в нем я признал Гурана.

— Макс Са! — импульсивный парнишка едва не попал под ноги моего испуганного парнем жеребца. Взвившись на дыбы, животное чуть не сбросило меня на землю; не знаю, каким чудом смог удержаться.

— Гуран, клянусь Главным Духом-Богом: собственноручно отхлестаю тебя, если ещё раз повторишь такое, — спешившись, обнял парнишку. И, клянусь, в этот момент я словно чувствовал, что обнимаю сына, настолько этот неугомонный подросток стал мне родным.

Глава 3. Будь ты проклят

Трудные времена требуют решительных мер — Никон не знал этого выражения, но нашел в себе силы покинуть свою опочивальню, чтобы провести Общий Совет в Зале Иисуса своей резиденции. За всё время его правления как Патриарха это был второй Общий Совет. Первый он провел, когда назрела необходимость принятия радикальных мер, связанных с распространением сторонников секты «Возвращение». В ту пору он только вступил в должность Патриарха и прекрасно понимал, чем мягкие меры к сторонникам возвращения мифического Макс Са грозят всей их системе власти. Но Макс Са оказался не мифическим, а вполне реальным и осязаемым.

"Будь ты проклят, гори в аду, еретик", — мысленно пожелал Никон своему врагу. Опираясь на Данка, преодолел около семидесяти метров от своей комнаты до Зала Иисуса.

Общий Совет являлся высшим органом среди «христоверов». Когда-то его прадед и дед потребовали созвать Общий Совет, чтобы покинуть чужую страну и возвратиться на Родину. В итоге они обрели новую Родину, где их власти ничто не угрожало, — не угрожало до возвращения проклятого Макс Са, ставшего настоящей занозой в заднице.

Никон знал, что он рискует, созывая Общий Совет — не сумей он переубедить членов Совета в своей позиции, его могли сместить, отправив на заслуженный покой. Но взятие и сожжение Будилихи стало последней каплей: если не принять решительных мер, эти новости могли выбить из-под них стул, на котором зиждилась вся власть «христоверов».

Зал Иисуса был полон: при появлении Патриарха все собравшиеся встали, низко склонив головы. Добравшись до Кресла Наместника Иисуса, Никон тяжело опустился, устраиваясь поудобнее. Перед ним стоял стол, накрытый зеленым сукном с кубком воды для утоления жажды. Штатный писарь сидел слева за небольшим приставным столиков, разложив белые листы бумаги и приготовив чернильницу.

— Уважаемые Члены Совета, — прекрасная акустика усиливала голос Никона, давая возможность услышать каждое слово даже на последних рядах. — Я созвал Большой Совет, чтобы мы сегодня вынесли Решение, от которого зависит наше существование. Как вы уже знаете, оплот нашей Веры — город Будилиха — предан огню нечестивым еретиком, его мы сами и возвели в ранг Сына Бога, пытаясь заполучить расположение местных жителей. Было это сделано ещё при первом императоре Тихоне и моем деде, бывшем в то время Патриархом. Их расчет, что местные, называвшие себя Русами забудут своего идола и обратятся к истинной Вере, оказался верным только наполовину.

Никон сделал паузу, давая осмыслить сказанное: по рядам прокатился легкий гул. Собравшись с силами и сделав глоток воды, Патриарх продолжил:

— Сегодня мы собрались для того, чтобы исправить ошибку наших предков. Мы должны прийти к единому мнению: стоит ли и дальше искажать нашу религию для умиротворения дикарей — или же признать Макса Са еретиком, предать его анафеме и объявить награду за его голову.

Конец фразы Никона потонул в громком гуле — треть зала открыто протестовала даже против постановки такого вопроса. Патриарх с сожалением смотрел в зал: случилось то, чего он боялся. За долгие годы вдалбливания дикарям в голову, что Макс Са — Сын Иисуса, многие священнослужители и сами поверили в это. Особенно это касалось священников мелких церквей и соборов, расположенных в окрестностях империи Русов. Для таких служителей Церкви, по их мнению, в Зале Иисуса происходило святотатство.

Подняв дряблую высохшую руку, Никон призвал зал к тишине.

— Я расскажу вам, как и когда Макс Са стал Сыном Бога нашего Иисуса. Слушайте меня и не перебивайте, мне трудно говорить при шуме.

Говорил Никон долго — обстоятельно рассказал предысторию «христоверов», поведал про их переселение в Латинскую Америку и желание части из них возвратиться на Родину. Для большинства из присутствующих его слова были кощунственны, особенно в части, что первый Патриарх решил преднамеренно объявить Макса Са Сыном Бога. Гневные восклицания собравшихся то и дело прерывали речь Патриарха. Но Никона трудно смутить — больше половины собравшихся он знал лично — именно через него происходило назначение священнослужителей.

Один из молодых и ретивых священников не выдержал. С криком «Ты оскорбляешь Сына Бога» он вскочил с места и метнулся к Патриарху. Огромный Данк схватил его, поднимая в воздух: хрустнули сломанные ребра и позвоночник. Молодой безумец безвольной куклой опустился у ног Патриарха. Случившееся несколько образумило горячие головы, Никон больше не слышал прямых оскорблений.

Говорил он не меньше часа, иногда делая минутные передышки.

Закончив свою речь, обвел глазами зал: ему удалось переубедить часть собравшихся. А, может, на это повлияла смерть молодого священника, не совладавшего с эмоциями. Теперь только голосование могло решить участь и Макса Са, и самого Патриарха. Отпив воду из кубка, Никон решительно проговорил в зал:

— Нам осталось голосовать, братья — Закон вы знаете. Если большинство проголосует за мое предложение, остальные примут наше Решение. Если проголосует меньшинство, я оставляю свой пост, сразу будем выбирать нового Патриарха. Всё, что я вам сказал — Истинная Правда, клянусь Господом Богом нашим Иисусом.

Один за другим поднимались руки: некоторые в зале голосовали сразу, остальные поднимали, увидев реакцию соседа. Молодой священник из его резиденции вел подсчет. Закончив, викарий громко объявил:

— За предложение Патриарха объявить Макса Са еретиком, вероотступником и предать анафеме проголосовало сорок семь человек.

Никону удалось скрыть улыбку — количество Членов Большого Совета всегда оставалось неизменным: шестьдесят шесть. Голосовать против не имело смысла, здесь не было важно, сколько против, если большинство голосовало за предложение Патриарха.

— Властью, данной мне от Бога, пользуясь поддержкой большинства Общего Совета, я объявляю… — голос Никона сорвался, он закашлялся. Данк услужливо протянул ему кубок, придерживая голову Патриарха.

Отдышавшись, Никон продолжил:

— Макса Са не считать более Сыном Бога, объявить его вероотступником и еретиком. Макс Са предан анафеме. Все, кто его поддерживает, даёт ему кров и пищу, объявляются вероотступниками, подлежащие убийству любыми доступными методами. Объявить за живого Макса Са, доставленного на Церковный Суд, награду в тысячу рублей, за голову мертвого вероотступника — пять сотен рублей. Награда будет выдана незамедлительно. Поймавшему или убившему еретика будет предоставлена охрана, если он посчитает ее нужной.