Наследие

Она вжалась в стену, тряся головой, подтянула колени к груди, обняла их и стала раскачиваться из стороны в сторону. Браслеты кандалов врезались в ее голые ноги.

– Нет, нет, нет-нет-нетнетнет. Нет. Только не мой милый. Только не моя любовь. Он бы не покинул меня. Он меня любит. Любит. Он бы не бросил меня.

– В данном случае у него не было выбора, – сказал причетник, кладя руку на ее колено.

Она опустила свою руку на его. Секунда фальшивой нежности – и женщина, оскалившись, вонзила длинные ногти-когти в не успевшую отдернуться кисть, раздирая кожу. Рану защипало. Жрец сжал кулак, и кровь потекла по пальцам.

В комнату вошел кто-то еще.

– Избавь сучку от ее горестей, жрец, – грубо бросил прибывший.

Причетник обернулся и увидел Людвига, претендента на имперский престол, малодушного и трусливого человека, явившегося со своим личным телохранителем.

– Тебя не приглашали в храм Сигмара, претендент, – сказал жрец, отворачиваясь от пары. – Ни тебя, ни твоего головореза.

– Ты забываешься, жрец. Помни, в светском мире я человек влиятельный. В частности, в моей власти пожаловать титул верховного теогониста тому, кого я сочту достойным преемником старика. Если ты питаешь какие-нибудь надежды в связи с этим, то, полагаю, быстро одумаешься! А теперь, повторяю, избавь шлюху фон Карстена от печали, прикончи ее – и делу конец.

Игнорируя претендента, причетник потянулся к цепям женщины. С величайшим состраданием, отчасти вызванным тем, что она выглядела такой уязвимой, отчасти из-за терзавшего его, выжившего, чувства вины перед тем, кто был лучше него, но погиб, отчасти из-за зверств в темнице, свидетелем которых он стал, священник взял ее за руку. Хотя демоническая сторона ее натуры внушала жрецу отвращение, он какое-то время сжимал хрупкие пальцы.

– Позволь мне освободить тебя, ты не животное, с тобой нельзя так обращаться.

– Ты знаешь, где мой милый? – спросила она снова, и по щекам ее, смешиваясь с кровью, побежали уже настоящие слезы. – Ты поможешь мне найти его? Мне надо вернуть его домой. Если я верну его домой, все будет хорошо.

Без ключей причетник не мог ничего сделать.

– Держи. – Людвиг протянул старику заостренный деревянный кол. – Избавь тварь от страданий. У нас есть проблемы и поважнее. А эту мерзость надо искоренять.

Причетник непонимающе уставился на деревяшку.

– Давай же. Она не женщина. Все это обман. Она зверь. Хуже того, она зверь, который вот-вот взбесится.

– Убийство никогда ничего не решает, – сказал причетник.

– Не думай об этом как об убийстве, жрец. Считай, что спасаешь ее, – посоветовал претендент. – Ты возвращаешь ее своему драгоценному Сигмару или, по крайней мере, указываешь путь в Нижний мир Морра.

С неумолимым лицом он сунул кол в руки причетника.

Превращение Изабеллы фон Карстен было внезапным и шокирующим. Лицо женщины исказил свирепый оскал; острые резцы, на глазах превращающиеся в звериные клыки, отодвинули назад сочные пухлые губы, скривившиеся в рычании, спина выгнулась дугой, лоб и височные кости удлинились. Ноздри Изабеллы раздувались, глаза излучали чистейшую ненависть. Она бросилась на жреца, когтями пробороздив на морщинистой щеке кровавые полосы.

Причетник отпрянул, упал на спину и откатился от твари, которая только что была графиней. А ведь она легко могла убить его. Она отнюдь не невинная жертва, которую нужно спасти, она – монстр, которого необходимо убить. Она зверь по природе своей. Ее нельзя приручить. Ее уже не вернешь в мир света любовью благословенного Сигмара. Более того, она не желает быть спасенной. Женщина, которой она была, давно умерла, а то, что осталось, – оскорбление естества, ублюдок смерти, демон.

Он знал, что должен сделать, и все же рука его дрожала.

– Давай, воткни это в ее сердце, убей ее.

Жрец опустил взгляд на кол, орудие убийства, и развернул его для удара. Несмотря на звериную силу, женщина была беспомощна. Они же не на бойне. Он не хладнокровный мясник. Эта мысль остановила руку старика. Он ведь жрец – он лелеет жизнь и все ее творения, они святы. Он не может сеять смерть. Он не какой-нибудь грязный слуга бога-убийцы. Он отдал свою жизнь служению Сигмару. Он обязан взращивать, сохранять, спасать, а не уничтожать.

– Что, струсил? Она не человек. Она – все, что ненавидит твоя вера. Неужели ты не чувствуешь, как проникает тебе под кожу ее скверна? Она зло! Бей! Очисти мир от ее мерзкого существования.

– Она не та, кого необходимо убить, претендент.

– Как ты смеешь?!

– Я смею, потому что я не убийца, – мягко сказал он. Жрец не мог это сделать. Кол выскользнул из его пальцев, и старик медленно поднялся. – Думаю, для нее можно сделать исключение.

Людвига претендента чуть не хватил удар. Лицо его побагровело от ярости, вены на лбу опасно пульсировали. На губах, поносивших жреца, пенилась слюна. А стоящий рядом телохранитель сохранял поразительную невозмутимость – он, по-видимому, привык к припадкам негодования своего хозяина.

– Насколько я помню, именно ты предлагал сдать Альтдорф вампирам и умолял верховного теогониста открыть ворота, чтобы спасти свою бесценную шкуру. Так что из нас двоих ты больше подходишь на роль труса, претендент.

– Ты поплатишься за свою дерзость, жрец!

– Не сомневаюсь, – согласился причетник. – Но только не своей бессмертной душой.

– ГДЕ ОН? – вдруг взвизгнула женщина, сражаясь с цепями с яростью, вполне сравнимой с яростью претендента. Она дергала, рвала, пинала, лягала снова и снова, пока ножка кровати не треснула с хрустом ломающейся кости. – ГДЕ МОЙ МУЖ?

Схватив оставленный причетником кол, она прижала его к своей груди. Поток слез струился по ее лицу. Кровь превращала Изабеллу в порождение мрачнейшего из ночных кошмаров. Женщина знала ответ, но ей нужно было услышать его.

– НЕТУ! СДОХ! ГНИЕТ В ГРЯЗИ! – взвыл претендент, отступая за надежную спину своего охранника. Даже в злости он оставался трусом. – ГДЕ И ТЕБЕ САМОЕ МЕСТО!

В эту секунду невозможно было сказать, кто из этих двоих не человек. Ярость претендента была омерзительна.

Голос женщины надломился, она перешла на шепот:

– Где он?

– Он ушел, – ответил причетник.

– Где он?

– Ушел, – повторил жрец, но слова его не доходили до сознания женщины. – Он мертв. Правда мертв. Он – прах.

– Нет… я не верю… Он бессмертен.

– Все живое должно умереть.

– Нет.

– Да, – грустно сказал старик. – Мир беспристрастен. Ему все равно. Мы всего лишь пылинки в глазу времени. Все мы рождены из праха и в прах возвратимся. Он ушел, женщина.