Наследник для чемпиона
Шрифт:
— Не знаю, — брякаю, струсив. Сама не понимаю, что меня так сильно пугает. И совсем уж запутавшись в эмоциях, примешиваю крайнюю чушь: — Я его не помню.
На лицо Тимура будто тень набегает. Мышцы приходят в движение, пока он сжимает челюсти и, агрессивно расширяя ноздри, медленно втягивает кислород. А в глазах возникает, будто огненное зарево, какой-то неясный проблеск эмоций.
Все это длится лишь несколько секунд. Мгновение, и Тихомиров вновь до жути хладнокровен.
— Если тебе правда настолько похрен, с кем трахаться, почему ты отказываешь мне?
Шок
— Пошел ты к черту!
Хочу быть сильной, но злость почти сразу же отступает. Жгучая обида выталкивает куда больше эмоций. Глаза наполняются горячими слезами, а нижняя губа предательски дрожит.
Пытаюсь отвернуться от Тимура, но он не позволяет этого сделать. Сковывает ладонями мои плечи и, приближая лицо, вынуждает смотреть в глаза.
— Ты не помнишь, от кого родила сына. А этот червь… Костя твой… Не понимаю, что ты в нем нашла, — грубо поясняет свою позицию.
— А я не понимаю, зачем ты мне это говоришь! Моя личная жизнь тебя не касается!
Только спящий сын останавливает меня от того, чтобы всерьез повысить голос. Потому что мне хочется кричать! И высказать Тихомирову все, что накопилось за эти четыре года. Возможно, даже ударить его за то, что вскрывает старые раны и причиняет раз за разом боль.
— Я хочу тебя, — повторяет так же просто, как и в прошлый раз.
И пока я задыхаюсь и цепенею от нового наплыва эмоций, запускает одну ладонь мне в волосы и прижимается ртом к моему рту.
Вместо выдоха с моих губ срывается какой-то странный звук: то ли стон, то ли всхлип. Я ощущаю, как он формируется в груди, и как, преодолевая привычный путь, покидает мой рот, но обозначить его природу не получается.
Снова горит все мое тело. Снова меня трясет, будто от воздействия тока. Снова я не могу вовремя оттолкнуть Тихомирова.
— Пойдем со мной, — шепчет он практически мне в губы. — Я же чувствую, ты тоже этого хочешь.
— Нет… — выдыхаю задушенно. — Не хочу… Найди себе кого-нибудь другого… Потому что я скорее с Борисом пересплю, чем с тобой. И плевать на чертов контракт, — выдаю в надежде, что словами удастся его оттолкнуть.
И это срабатывает.
Ощущаю физически вспыхнувшую внутри Тихомирова ярость. Его мощная грудь высоко вздымается, оказывая давление и невольно вызывая какой-то необъяснимый первобытный страх перед тем, кто значительно превосходит тебя по силе.
— Только попробуй, — цедит таким тоном, что у меня мороз по коже идет.
Отпихнув, направляется к двери. А я еще долго стою, отчаянно пытаясь побороть пронизывающий и сотрясающий мое тело холод.
После душа, где мне кое-как удается согреться, несколько часов кряду верчусь с бока на бок в кровати. Переживаю и жалею о своих словах. Но и Тимур… Вот зачем он все это говорит и делает? Неужели не понимает, как это больно? И самое главное… насколько это опасно.
И все же кто-то сверху явно наслаждается, то и дело ставя меня в затруднительное положение и вынуждая копить перед Тихомировым долги. Едва я смыкаю глаза, как меня будит Миша.
— Мамочка, у меня горло болит… — тяжелое дыхание срывается на хрипы. Сердце
разрывается и мелкими частичками принимается стучать в каждом уголке тела. — Мне жарко и больно… Мама…Резко подавшись к сыну, трогаю ладонью его лоб и задыхаюсь от метнувшей черными крыльями по груди тревоги. Нет нужды тратить время на градусник, тактильно ощущаю высокую температуру.
Обычно, когда Миша болеет, мне удается взять под контроль эмоции и перейти к действиям. Но тут я теряюсь и никак не могу решить, что должна делать. Мы в чужой стране. Я не очень хорошо владею английским. Не знаю, в какую больницу обратиться. Не могу определить, хватит ли мне имеющихся в кошельке денег. Не в состоянии даже вызвать такси.
Все это вкупе буквально приводит меня в панику.
Как бы я не изворачивалась, но единственный человек, который способен мне помочь — Тихомиров. Хотя бы потому, что из всей компании он один не употреблял алкоголь.
Забыв о своей дурацкой гордости, сгребаю Мишу в охапку и едва ли не бегом несусь в западное крыло. Благо долго топтаться у двери не приходится. Тимур открывает, стоит только дважды постучать.
— Миша заболел. Очень высокая температура, — тараторю я дрожащим голосом, ощущая, как по щеке стекает крохотная слезинка. — Я не знаю, что делать. У меня нет никаких лекарств.
Любая нормальная мать пришла бы от такой безответственности в ужас. Я и сама бы так отреагировала. Дома всегда было жаропонижающее. И перед поездкой в Америку я собрала целую аптечку, но благополучно забыла ее.
— Мне жарко… — слабым голосом добавляет малыш. — И больно…
— Подожди, — коротко командует Тихомиров. — Накину что-нибудь, отвезем его в больницу.
— А Палыч не сможет помочь? — торопливо выпаливаю я.
— Его нет сейчас, — коротко сообщает Тимур. — Жди.
И уходит, оставляя дверь открытой.
Слава Богу, долго ждать не приходится. Через пару минут Тихомиров выходит из спальни с ключами и двумя мастерками.
— Оденьте, — отбивает так же сдержанно. — Ночью на улице прохладно.
Заворачиваю Мишу в одну из кофт и без раздумий передаю его Тимуру, чтобы накинуть на себя вторую. Обратно он сына не отдает. Подталкивая меня свободной рукой, сам несет его к выходу. Я не спорю. На это нет ни времени, ни сил.
— Садись, — подсказывает Тихомиров уже на улице, открывая дверь серебристого внедорожника. Только когда я забираюсь в салон, подает мне малыша. Я машинально нахожу губами его лобик и вновь прихожу в волнение. Наверное, это отражается на моем лице, потому что Тимур задерживается, чтобы сказать: — Все будет нормально.
И я ему верю. Не могу не верить. Иначе попросту свихнусь.
В дороге Миша засыпает, а я всеми силами стараюсь не накручивать себя переживаниями из-за его хриплого затрудненного дыхания.
— Часто болеет? — спрашивает Тихомиров, бросая на нас беглый взгляд.
Не знаю, действительно ли ему это интересно, или просто отвлекает меня.
— Вообще-то нет. Первый год в саду болел немного… А последнее время — совсем редко.
— Как с работой тогда поступала? Давали отгул? Или что там у вас?