Наследник императора

– Нам надо бежать, – сказал Приск глухим голосом. – Даки нас не охраняют особенно тщательно. Уйдем ночью…

– Снег выпал, ты заметил? – усмехнулся Лонгин. – У нас нет проводника. И потом, я уже говорил тебе, центурион: пока не увижу укреплений Сармизегетузы, о возвращении не может быть и речи. …К тому же… – Лонгин помедлил. – Мне наверняка предстоит обстоятельная беседа с царем. Я хочу знать, что задумал Децебал, – это очень важно для будущей войны.

«Значит, так? Так, да? Сколько же Децебал тебе заплатил, а? – Приску стоило огромного труда не произнести это вслух. – Сколько же золота тебе пообещал твой старый друг?» – мысленно кричал легату Приск и все сильнее стискивал зубы – так что ломило челюсти и скулы.

Глава VII Столица Дакии

Осень – зима 857–858 годов от основания Рима [47]

Сармизегетуза [48]

Лонгин не ошибся: в конце концов дакам надоело кружить по горам, и они привезли пленников в свою столицу. В последнюю войну римляне так и не сумели подобраться к этой крепости – царь признал свое поражение прежде. По условиям мирного договора римляне имели право поставить свой гарнизон в крепости Сармизегетузы, а сам Децебал должен был разрушить стены столицы.

47

104–105 годы н. э.

48

Столица Дакии Сармизегетуза Регия расположена на холме Грэдиште-Мунчелулуй. Высота над уровнем моря 1200 метров.

Несообразность договора проступила сразу же, как только перешли к исполнению: какой смысл рушить стены крепости, если внутри должен стоять римский гарнизон? К тому же дакийская столица, поселения которой раскинулись почти на сотне террас, собственно крепость имела совсем небольшую. Места внутри ограды, чтобы разместить солидный гарнизон, попросту не было. Да и сам дакийский царь со своими домочадцами, сотрапезниками и телохранителями никуда выезжать из столицы не собирался. Порушили даки стены десятифутовой высоты или нет, так и осталось загадкой. Даки уверяли, что да, так и было, но никто обрушенных стен не видел. Потому как дальше Фетеле-Альбе, как выяснилось, никто из римлян не заглядывал. Гарнизон, которому надлежало стоять в Сармизегетузе, расположился в укрепленном лагере в низине на перекрестье дорог на Бистре: римляне не любили сидеть в горах, даки – опасались равнин. Так и разошлись в молчаливом согласии.

Сейчас, поднимаясь по склону к западным воротам крепости, центурион отмечал, что прав был Лонгин: не отыскал бы Приск с первой попытки дорогу к дакийской столице: густой еловый лес покрывал огромную гору, и казалось, что здесь вообще нет никакой дороги, только узкая тропка вдоль говорливого ручья – наверное, уже сотого по счету, что повстречались им в пути. Дымы поднимались там и здесь среди деревьев – дымы очагов на многочисленных жилых террасах. Сколько именно там обитает народу, можно было только догадываться. Когда, вильнув в который раз, тропинка вывела путников к воротам, Приск с изумлением уставился на каменную кладку и стены, окружавшие крепость. Впечатление было такое, что камни для дакийской столицы боги Дакии сбрасывали строителям с неба: как привезти их сюда по горной тропе, римлянин представления не имел. Уже вечерело, и над столицей поднималось алое зарево – это пылали плавильные печи Сармизегетузы.

– Децебал говорил мне однажды, что его столица построена на священной горе Когаионон, – сказал Лонгин. – Сам Замолксис жил здесь в пещере три года, пока все остальные считали его умершим. А потом он вновь объявился перед учениками и поведал им тайну своего учения.

– Так в толще Палатина укрыта священная пещера волчицы? – отозвался Приск.

– Что-то в этом духе, – кивнул Лонгин. – Эту гору теперь охраняет сам Замолксис-Гебелейзис. Так что простым смертным никогда ее не взять – бог испепелит их молниями.

– Тогда, прежде чем штурмовать гору, позовем Замолксиса жить к нам в Рим, – предложил Приск.

– Думаешь, Децебал так легко его отпустит? – усомнился Лонгин.

Приск невольно поежился, подходя к воротам. Кто знает – не поразит ли дакийский бог своей молнией Приска лишь за то, что он римлянин. Но опасался центурион напрасно: небо не разверзлось, и молнии не засверкали.

Пройдя ворота, центурион очутился на мощеной дороге. Здесь столпилось немало народа посмотреть на вновь прибывших. Сабинея и его спутников встречали радостными криками, Лонгина и Приска – грозным, почти звериным воем. Мальчишки выскакивали им навстречу, скалили зубы, вскидывали руки так, будто не руки то были, а звериные лапы с острыми когтями, приплясывали, изображая, что дерут добычу когтями. Какой-то человек сказал:

– Отсюда вам не уйти.

Сказал на латыни. Приск обернулся на этот тихий хрипловатый голос. И невольно вздрогнул – лицо незнакомца было страшно изувечено двумя ударами фалькса (что именно фалькс, центурион определил безошибочно, ни гладиус, ни спата не оставляют таких шрамов). Человек помедлил и отступил. Потом опустил седую голову, накрыл ее полой плаща и исчез в толпе.

Еще одна дорога уходила влево – к царскому дворцу на холме, что господствовал над вершиной. Но самое высокое место в крепости занимал не дворец, а деревянная смотровая башня – с нее наверняка вся гора была видна как на ладони. Дворец Децебала вряд ли мог поразить римлянина роскошью: каменный фундамент, бревенчатый верх, крыша из массивной дакийской черепицы. Пожалуй, только терраса с резными столбами выглядела по-царски внушительной. Ниже дворца и ближе к восточной стене стояли вплотную друг к другу три деревянных казармы царских телохранителей. Дворец Децебала окружали круглые домики с крышами, крытыми дранкой. Возле стен крепости расположились мастерские, в основном плавильные, как и в Фетеле-Альбе. На территории маленькой в общем-то крепости народу собралось в избытке, гул голосов заглушал звон молотов по наковальням, ржание лошадей, блеяние, лай. Возможно, часть выселенных с равнин даков перебралась именно сюда, в столицу: Приск заметил, что в толпе возле крошечного импровизированного рынка и возле мастерских полно женщин и детей. Ему сделалось вдруг неуютно, зябко: вспомнилось, как самому пришлось бежать из родного дома после смерти отца. Он очень хорошо понимал неприкаянность этих людей. Впрочем, в одном они сильно отличались от римлянина: изгнанники с надеждой, почти с обожанием смотрели на Децебала, юному же Приску в те дни вот так не на кого было смотреть.

Царь, давно опередивший отряд Сабинея, теперь встречал гостей-пленников, стоя на террасе дворца, – огромный, сутулый, будто придавленный к земле непосильной тяжестью. Длинные, седые уже волосы рассыпались по плечам, мешаясь с завитками еще хранящей рыжеватый оттенок бороды. Снова Приск отметил холодный, почти безумный блеск в глазах повелителя даков: как будто Децебала изнутри медленно сжигал неугасимый огонь.

– Рад приветствовать тебя, легат Гней Помпей Лонгин. – Децебал говорил так, будто не видел Лонгина и его спутников у подножия Баниты, и только теперь они встретились впервые. Царь сделал широкий жест в сторону распахнутой дубовой двери. – Приглашаю на трапезу тебя и твоего центуриона.

Один из коматов тут же оттеснил вольноотпущенника.

– А также Асклепия, – уточнил Лонгин.

Царь глянул на дрожащего то ли от страха, то ли от холода грека.

– Не сотрапезник для воинов, – заметил царь. – Лишь избранные допускаются к трапезе царя, с рабами, даже бывшими, царь за один стол не садится, в отличие от вас, римлян. Я велю накормить его, но в другой комнате.

Лонгин помедлил и кивнул, Асклепия тут же увели на кухню.

Во дворце было не только тепло, но и дымно; видимо, нелучшая печь стояла на царской кухне. Столовую же обогревали три бронзовых жаровни с алыми, слабо тлеющими углями, волны мягкого тепла растекались от них и ласкали, будто женские руки. Один из прислужников все время подносил из очага новые угли.

После холода дороги обволакивающее тепло царской трапезной погрузило Приска в состояние почти сладостное – смесь легкой дремы и блаженной сытости.

За столом, кроме царя, восседали еще четверо даков. Подле Децебала было место его младшего брата Диега. Диег – испытанный воин, о котором сказывали, что он командовал армией даков в битве близ Дуростора [49] . За столом Диег почти все время молчал, лишь иногда вставляя пару слов, и к концу обеда Приск так и не понял, что у него на уме. Однако помнил, что человек этот дрался рьяно. Его фалькс пустил столько крови, что ею можно было наполнить целую амфору.

49

Битва при Адамклисси. Место, где теперь установлен Трофей Траяна.

Рядом с дядей расположился младший сын царя Котизон – годами и силой уже воин, но лицом еще мальчишка. По другую руку от Децебала сидел немолодой знатный дак в суконной шапке, круглолицый, толстогубый, с выдающимся вперед лбом и тяжелыми надбровными дугами. Этого человека Приск вроде бы видел прежде, но не мог вспомнить, как того звать. Когда царь, обращаясь к нему, назвал дака Везиной, Приск вспомнил наконец, что видел этого человека на поле боя, когда пилеат швырнул в атаку на римские легионы плохо обученных крестьян и охотников, бездарно построенных по римскому образцу. Приск был уверен, что это отец того парня, что пытался принести центуриона в жертву Замолксису.