Наследник из морга

– Да-да, конечно, я сейчас. – Люба зашла в ванную, включила душ. Потом побежала в комнату, нарыла в шкафу одежду поприличней, не забыла прихватить полотенце.

– Вот, – протягивая ему охапку белья, сказала она. – От покойного мужа осталось.

– Тьфу ты, – сплюнул Максим и покрутил у виска пальцем. – Какого ещё покойного? Типун тебе на язык.

– Ой, что-то я совсем растерялась.

Максим скинул с себя простыню, перехватил у Любы одежду и ушёл в ванную.

Горячие струи воды окончательно привели его в чувства. Теперь он помнил всё. Ну, почти всё. Не помнил только то, как очутился в морге. Свадьба была ещё вчера, двадцать третьего июля. На сегодня был назначен второй день в доме у тёти Нади. У тёти Нади… Да, да, да. Последнее, что он помнил, это их прощание в её доме. Подвёз их Серёга Верёвкин, чтобы договориться на счёт второго дня. Серёга-то совсем не пьёт, завязал два года назад. А Максим под конец торжества оттянулся по полной. Требовал у тёти Нади на посошок. Та вынесла ему какую-то диковинную настойку, привезённую полгода назад из Таиланда. Ещё с самой настоящей змеёй внутри. Он выпил и… И всё. На этом дыра – и пробуждение уже в холодильнике.

Он посмотрел на себя в зеркало. А подглазины-то, подглазины. То ли с похмелюги такой синий, то ли от перенесённых невзгод. Голова, однако, нисколько не болела, словно и не пил вчера вовсе. Максим наскоро побрился, помыл голову и вернулся, чуть порозовевший, к жене в спальню.

– Никому не звонила? – спохватился он.

– Когда?

– Пока я мылся, никому не звонила?

– Нет. Да я и вчера ещё позвонить никому не успела, рассказать, что ты того… Ну… Что ты скоропостижно скопытился.

– Люба, выбирай выражения. Мы ведь теперь женаты.

– Да, прости, милый. Сама не своя. Не знаю чего леплю. В общем, никто пока не знает ни о твоей смерти, ни о твоём воскрешении.

– Это хорошо. А скажи мне, как я оказался в мертвецкой?

– Довёз нас Серёга от тёти Нади домой. Ты пошёл в душ, протрезвел немного. Собрался было уже ложиться в постель, но не дошёл трёх шагов до кровати и рухнул на ковёр как подкошенный. Я, конечно, скорую сразу вызвала. Минут двадцать они ехали. А ты, смотрю, синий весь, уж и не дышишь. Бегаю по комнате, как дурочка, всё «господи» да «господи» бормочу. В общем, приехали, взглянули на тебя… И сказали, что уже поздно… Минут через десять приехала труповозка. Прикинь. Работают быстрее, чем скорая. Загрузили тебя. Я мужикам бутылку дала, чтобы присмотрели за тобой чин по чину. Говорят, жди завтра ментов. То есть уже сегодня.

– А времени сколько?

Люба посмотрела в мобильник:

– Половина шестого.

– Слушай, – вспыхнула у Максима догадка. – А ту настойку, которой потчевала меня на посошок тётя Надя, кто-нибудь пил ещё, кроме меня?

– Пил. Мишка Сотов. Он к тётке с нами увязался.

– А он жив?

– А ты что… Это… Тётю Надю что ли подозреваешь? Думаешь, она тебя отравить хотела?

– Да я не знаю уже что и думать. Я же здоровый всегда был, как бык. С чего бы мне вдруг с семи стопок в кому впадать? Хоть и недолгую.

– Да всякое ведь бывает. Вон Димка Сопрыкин. Помнишь? Так он, когда отцу веранду помогал строить…

– Ой, только не надо сейчас, – перебил её Максим. – При чём тут Димка Сопрыкин? Я себя как облупленного во всех подробностях знаю. Не с чего мне жизни было лишаться.

– Ну, тебе виднее.

– Вот именно. Так жив Мишка-то?

– Да кто ж его знает. Они с Егором вчера с вечера на рыбалку укатили на Святое озеро. Говорили, что дня на три.

– Надо позвонить, узнать.

– Не получится.

– Это почему?

– Да там связи никогда нет. Помнишь, мы тоже как-то с Егором ездили. Ни до кого не могли дозвониться.

– Да я местами вот помню, а местами туман в голове. Но думаю, если б что-нибудь с Михой случилось, то Егор уж всяко нашёл бы за это время способ связаться с большим миром.

– Я попозже жене его позвоню.

– Позвони. Но только обо мне не говори пока никому.

– Хорошо. А ты что-то задумал?

– Тётку съезжу проведаю. Поговорю с ней. Она ведь всю жизнь была с прибабахом. С неё станется.

– С каким ещё прибабахом?

– С таким. Писательница она у нас. По полгода колесит по задворкам закордонным, а потом полгода отшельничает у себя в доме, отключив телефоны. Романы пишет.

– Хорошие хоть романы-то?

– Не читал, не знаю.

– Так ты её и сейчас не застанешь дома.

– Почему? Второй же день у неё отмечать собирались.

– Собирались. Да обломала она нас. Сказала, что с утра улетает в Камбоджу. А без присмотра в доме нам находиться категорически запретила.

– Надо же, – огорчился Максим. – А я этого вот не помню. Но всё равно поеду. Может, ещё застану.

– А мне что делать? – встрепенулась жена.

– Ничего пока не делай. Отмени второй день. Скажи, что сильно я захворал, в больницу увезли областную. Что-нибудь типа того. И жене Егора позвонить не забудь. Я старый мобильник, который на твою маму записан, возьму. Позвоню тебе ближе к полудню.

– Почему не свой?

– Менты же придут. Сама сказала. Им тоже не говори ничего. Делов, мол, не знаю. Вчера в морг забрали, с утра сижу, слёзы горькие лью по супругу.

– О божечка ты мой. – Люба уткнула лицо в ладони. – Я ж врать не умею. Нагорожу какого-нибудь не дела.

– Ты горюющая вдова. Спросу с тебя не будет. Лепи горбатого и не парься. Ладно. Я полетел, пока соседи не расшастались.

***

Огородами добравшись до гаража, Максим раскочегарил свою старую «Ниву» и просёлочными дорогами добрался до трассы, по которой до тётушкиного дома ехать было минут пятнадцать. Оставив автомобиль на пригорке, поросшем молодыми тополями и елями, он метров триста прошёл пешком, стараясь не попадаться никому на глаза. В основном в этом районе дома использовались как дачи, и только аккуратный домик тёти Нади выглядел среди соседних построек этаким элитным особнячком, явно не предназначенным для временного в нём пребывания. Здесь надлежало именно жить, а ещё лучше не просто жить, а громко заявлять об этом завистникам и зевакам.

Максим зашёл с тыла. Добравшись до двери, позвонил. Тишина. Постучал. Внутри не были слышно никаких движений. Значит, всё-таки не успел. Ну ладно. Может, это оно даже и к лучшему.

В детстве мать часто отправляла Максима к тёте. Бывало, что и на целое лето, если у той на этот сезон приходился период отшельничества. Тётя Надя не отличалась особой разговорчивостью, погружённая в своё творчество. На скорую руку готовила завтраки и обеды, всякий раз забывая, что существует ещё и ужин, и снова исчезала в своём рабочем кабинете, так что Максим большую часть времени был предоставлен самому себе. Да он и не огорчался своему одиночеству и отсутствию ужинов. Он наслаждался предоставленной ему свободой и обставлял окружающее пространство миражами, со всей детской пылкостью воображая себя то пленником замка Иф, то капитаном Бладом, выброшенным чудовищным штормом на необитаемый остров. Ему здесь было хорошо. Дом, несмотря на свои скромные по меркам таких строений размеры, казался ему огромным, наполненным тайными комнатами, зигзагами лабиринтов и монстрами, поджидающими неопытного скитальца в каждом тёмном углу. Может, силой своего воображения он пошёл как раз таки в тётю Надю. А может, это присуще всем детям. Этого он пока не знал, поскольку о своих собственных детях им с Любой думать пока не хотелось, – года два они решили ещё пожить ради самих себя, притереться, так сказать, характерами и обрасти семейным жирком.

Конец ознакомительного фрагмента.