Наследник Осени

– Хорошо.

Виктерис разгладил платье и направился к двери, однако на пороге остановился.

– И вот еще что. Спрашиваю из чистого любопытства. Что такое ты предложил отцу Льюлему в обмен на его помощь против Фандира?

– Ему – ничего. Мое предложение было адресовано императору.

Виктерис удивленно вскинул брови. Обычное нагловатое выражение растворилось в обострившихся вдруг чертах.

– Что ты пообещал невидимому монарху?

– Я знаю, что случилось с пропавшими братьями, – как бы между прочим обронил Креллис. – Их это, похоже, заинтересовало.

– Разве братья еще живы? Я полагал, что они давно умерли от какой-нибудь кишечной болезни. Пустошь – вредное для здоровья место.

– Ошибаешься. Они живы. По крайней мере, некоторые были живы еще год назад. Эти глупцы считают, что оберегают наследие Эффтена.

Виктерис нахмурился. Креллис повернулся и посмотрел на брата с каким-то странным выражением.

– Император верит, что легенды говорят правду, – сказал Виктерис, напряженно, как следящая за рябью на воде кошка, наблюдая за братом.

– Наверно. Что ж, если император верит в сказки, я с удовольствием продам ему парочку историй.

Когда Виктерис наконец заговорил, голос его прозвучал непривычно тихо и устало.

– Ты хотя бы представляешь, что собираешься отдать? Ты должен был рассказать мне о пропавших братьях и о том, что именно они охраняют. Ты должен был сделать это сразу же, без промедления.

Креллис рассмеялся.

– Трент был прав. Тебя следовало отправить на Опаленный остров.

– Опаленный остров? Ты имеешь в виду остров Пепла? Я-то думал, что он в Пустоши.

– Последнее письмо пришло с острова. Они перевезли ребенка туда.

– Мы с матерью на протяжении двух поколений оберегаем наши силы, – прошипел Виктерис. – Но путь Зелани – лишь одна из тех десяти дорог, по которым расхаживали маги Эффтена.

– И что толку? Вспомни, чем все закончилось. Их перебили пьяные пираты. Пусть с этой игрушкой забавляется опаловый император – мне же она ни к чему.

Виктерис посмотрел на Креллиса холодными глазами кобры.

– А зря, братец. Очень зря.

ГЛАВА 13

Мерзкая рвотная слизь стекала с подбородка. Желчь забила нос, и дышать приходилось через рот. В животе вздымались и падали волны, как будто там бушевал весь Великий океан. Сумрачное помещение отзывалось на боль пульсирующим эхом. Низкий потолок качался, опускаясь ниже и ниже. Удивительно, как при таких страданиях человек еще мог оставаться в живых.

Он сидел на низеньком плетеном стульчаке в уборной. Стоило закрыть глаза, как все начинало вертеться и кружиться, и тогда его рвало – желчь исторгалась через рот, нос и даже – будь они прокляты – через глаза. Даже когда в желудке уже ничего вроде бы не осталось, его все равно рвало. Даже когда он отказывался от бульона, судороги рвали сухие внутренности, и тело дергалось и тряслось, как кукла на веревочках. Ничего противнее, омерзительнее и ненавистнее рвотной желчи в мире и быть не могло, однако ж пытка рвотой на пустой желудок оказалась еще хуже.

Он уже давно перестал молиться, взывать к силам всех четырех Перемен Года. Что толку от молитв? Спасения не было. Легче не становилось.

Внутри заклокотало. Волна поднялась к горлу, и он снова согнулся, изрыгая зеленоватую вязкую жидкость, которая была недавно супом, в стоящее перед ним ведро. Оссамир прислала три горшочка с наказом съесть как можно больше супа, а потом еще и еще.

Пока не получалось. Все проглоченное возвращалось гадкой кашицей. Атил был прав. Брофи было уже все равно, умрет он или нет. Он просидел здесь, в уборной, несколько часов. Егo принесли сюда прямо с арены, по которой он полз, оставляя за собой рвотный след.

В те редкие моменты, когда водоворот в животе затихал, Брофи думал о том, что сделает с Фи и его прихлебателями. Весь, с головы до ног, перепачканный тошнотворной слизью, он представлял, как сломает врагу руку. Только бы представился шанс. Хватит! Ему надоело быть простофилей. Надоело проигрывать.

– Переживешь эту ночь, получишь желудок как у крокодила, – произнес негромкий, с легким акцентом голос. – Пятнадцать лет назад я тоже хлебнул этой воды. Зато теперь могу выловить из сточной канавы дохлую крысу, проглотить и не поморщиться.

Брофи поднял голову. В дверном проеме стоял, расставив ноги и скрестив на груди руки, Косарь. Вся его одежда была в пыли, как будто он только что прошел всю Физендрию пешком. Край белой головной повязки болтался у щеки. Лицо в тусклом свете факела казалось еще более суровым, черты резкими, морщины глубокими. Брофи попытался ответить неприязненным взглядом, но тут его снова скрутило и вырвало.

– Что ты здесь делаешь? – едва шевеля слюнявыми губами, промычал он. – Еще не получил обещанное вознаграждение?

Косарь нахмурился. Помолчал. Покачал головой.

– Ты еще не готов. Ты на середине пути, а путь твой долог.

Трясущейся рукой Брофи ухватил ложку, зачерпнул супа из последнего горшка, поднес к губам и заставил себя проглотить содержимое. Что суп, что рвота – вкус был теперь один.

– Я не в том настроении, чтобы разгадывать твои загадки. Говори, зачем пришел, и уходи.

– Я только что вернулся из Огндариена.

Брофи вскинул голову. Желудок сжался, и все, что он только что отправил внутрь, выскочило наружу. Зеленоватая кашица расплескалась по полу в полуфуте от помойного ведра.

– Креллис провозгласил себя правителем города, – продолжал керифянин. – Факелы пропавших братьев потушены. Сестры под домашним арестом.

Брофи скрипнул зубами. Место Фи в воображаемой сцене мести занял Креллис.

– Тебе будет приятно узнать, что сестры перехитрили стражу и нашли убежище в зале Камня. Твоя подруга Шара с ними.

– Зачем ты рассказываешь мне об этом?

– Чтобы у тебя появилась цель.

В животе заурчало, но теперь уже в другом месте, ниже. Брофи едва успел выпрямиться. Его снова прочистило. Понос атаковал внезапно, так что он предпочитал не вставать. Не в первый уже раз Косарь заставал его в самые неподходящие моменты.

– Твоя тетя попросила меня вернуться в Физен.

– Зачем?

– Я должен заняться твоей подготовкой.

– Трудно поверить, что моя тетя могла довериться такому человеку, как ты, – проворчал Брофи. Уж лучше бы он умер. И тогда не было бы ни Косаря, ни Креллиса, ни его самого.

– И что же я, по-твоему, за человек?

– Жестокий. Грубый. Бесчувственный. Или уже забыл, как отрубил человеку голову?

Косарь пожал плечами.

– Все так. Я жестокий, грубый и бесчувственный. Но будь ты жестче и грубее, не сидел бы сейчас в дерьме.