Наследник

– Куда им спешить?

– Тогда пошли ко мне.

– Ничего, мы здесь постоим, а вдруг господа рассердятся.

– Иногда я готов тебя убить, Керимов.

– Хорошо, пойдем, напоишь меня чаем на кухне.

– Скажи извозчикам, что ты у меня. Если нужно, тебя позовут.

Они вошли в калитку. Электрические лампочки придавали саду карнавальный вид. Со стороны террасы доносились голоса.

В прихожей горел электрический свет. Андрей отворил дверь к себе в комнату и тут же услышал голос Глаши:

– Андрюша, ты куда? Ты к гостям иди.

– Я друга встретил, – сказал Андрей. – Нам с ним поговорить надо.

Глаша держала в руках поднос с маленькими тарталетками.

– Если ты голодный, – сказал Андрей Ахмету, – угощайся.

Он взял с подноса несколько тарталеток, нарушив этим всю композицию. Ахмет не осмелился последовать его примеру.

– Кушайте, – сказала Глаша, – не стесняйтесь. Вы же, наверное, весь день за рулем?

Глаша приняла Ахмета за шоффэра.

– Ахмет, мой приятель по гимназии, – сказал Андрей строго, как бы извлекая этими словами друга из пучины, в которой пребывает прислуга.

Глаша тем временем поставила поднос на столик и привела в порядок горку тарталеток. Андрей протянул тарталетку Ахмету.

– Мы не одеты, – сказал он. – А там знатные гости.

– Что ты, там все попросту! Ты же знаешь, Сергей Серафимович не выносит церемоний.

Но Андрей отрицательно покачал головой, буквально втолкнул Ахмета в свою комнату и показал ему на плетеное кресло.

– Знаешь, что я придумал? Пойду на кухню, согрею чаю, а ты снимай сапоги и ложись поспи.

– Это дело, – согласился Ахмет. – Как хорошо встретить скромного друга в высших сферах российского общества.

Вошел Сергей Серафимович.

– Глафира сказала, что ты пришел с другом, – сказал он.

– Да, Сергей Серафимович, – сказал Андрей. – Мой друг, Ахмет Керимов, мы с ним вместе учились в гимназии.

– Очень приятно. – Сергей Серафимович протянул Ахмету руку, и тому пришлось переложить в левую только что снятый сапог. – Разумеется, если вы устали, я не могу заставлять вас сидеть с гостями.

– Не знаю. – Андрей обернулся к Ахмету.

Тот сказал:

– Я одет не как положено…

– Я наблюдателен, – сказал Сергей Серафимович. – Но советую, для вашего же удобства, – снимите эти кожаные латы, и ваши работодатели не смогут раскрыть ваше инкогнито.

Андрей ничего не сказал, потому что перехватил загоревшийся взгляд Ахмета и увидел, как рука его друга уже тянется к пуговицам кожаного пиджака.

– Мы скоро придем, – сказал Андрей.

* * *

На террасе, очерченной каменным парапетом, над которым виднелись острые вершинки растущих на крутом склоне кипарисов, Глаша обносила гостей, сидевших в соломенных креслах либо стоявших у парапета, подносом с тарталетками. Терраса была освещена такими же фонариками, как аллея в саду. И ощущение карнавала снова овладело Андреем.

– Прошу любить и жаловать, – сказал Сергей Серафимович, увидев Андрея и Ахмета. – Мой пасынок и его гимназический друг.

Гости встретили пришедших негромкими разрозненными возгласами приветствия, впрочем, особого внимания молодые люди не удостоились. Высокий, довольно молодой мужчина с мелкими незначительными чертами красивого лица продолжил свою речь.

– Порядок может быть дурным или хорошим, – говорил он, грассируя. – Но это в любом случае порядок. Александр Михайлович, – кивок в сторону высокого мужчины в белом морском кителе, – говорил здесь о несправедливости нашего строя. Да, я согласен – он несправедлив. Он во многом порочен и требует исправления. Но исправления, господа, а не гибели. Потому что в нашем обществе нет иной силы, кроме самодержавия, которая смогла бы удержать наш народ от бунта. Помните, как сказал Пушкин: «Избави нас, Боже, от русского бунта – кровавого и страшного».

– Вы неточно цитируете, князь, – сказал Александр Михайлович.

– Важна суть. Общество наше, лишь недавно освобожденное от рабства и не избывшее его в душах, сразу же бросится искать нового царя, но царя крестьянского, страшнее Пугачева. Он же начнет косить направо и налево, пока не истребит не только слои господствующие, но и миллионы невинных.

– Мне кажется, что среди думских деятелей, – сказала пожилая дама с очень знакомым, виденным где-то ранее лицом, – есть немало интеллигентных людей, подающих большие надежды. В большинстве своем они хорошего происхождения.

– Только не говорите мне о Пуришкевиче, – улыбнулся Александр Михайлович.

– Зачем же, – обиделась пожилая дама. – Я имею в виду господ Набокова, Некрасова, Львова. Интеллигентных людей.

Она говорила с немецким акцентом. Сидевшая рядом с ней другая дама, того же преклонного возраста и той же немецкой отмытости, встречала каждую фразу соседки энергичным утвердительным кивком.

– В них самая страшная угроза, – сказал высокий господин с военной выправкой, который сидел в кресле прямо, не касаясь спинки. – Им кажется, что они ведут народ к свободе, а в самом деле они разжигают в нем самые страшные инстинкты. И если бы мне была дана возможность карать и миловать по справедливости, в первую очередь я бы покарал ваших интеллигентных протеже. Львов твердит о передаче земли труженикам. А на самом деле они тут же начнут жечь имения и убивать помещичьих детей.

Андрей узнал говорившего по фотографии в «Ниве»: это был Великий князь Николай Николаевич.

– Глаша, – сказал Сергей Серафимович, – подай гостям чаю.

– Да, уже поздно, – сказала пожилая дама. – Пора собираться домой.

– Погодите, тетя, – сказала девушка в розовом платье, – вечер такой чудесный, а у Сергея Серафимовича лучший вид в Ялте.

Девушка стояла у парапета, и Андрей тоже подошел к парапету, словно подчиняясь ее призыву.

– Вы студент? – спросила девушка.

– Я поступаю в Московский университет, – сказал Андрей.

– У Сергея Серафимовича так приятно. Совсем без церемоний. Здесь можно встретить очень интересных людей, правда?

– Я живу в Симферополе, – сказал Андрей. – Я редко здесь бываю.

Девушка взглянула на Ахмета, который подошел к ним, потому что старался держаться ближе к Андрею.

– Ваш друг магометанин? – спросила девушка.

– Я татарин, – сказал Ахмет.

– Я совсем не думала, что татары учатся в гимназиях. Не обижайтесь, я не хотела вас обидеть.

– Я не обижаюсь, – сказал Ахмет.

– И вы будете поступать в университет?

– Отец намерен послать меня в Сорбонну, – сказал Ахмет, и в тоне его прозвучал вызов, который уловила девушка.

– Татьяна! – окликнула ее пожилая дама. Девушка быстро отошла от парапета.

Глаша принесла самовар, поставила его на стол. Самовар смотрелся не на месте среди кипарисов и виноградных листьев.

– А ты правильно ответил, – сказал Андрей.

– Я не знал, сказать ей, что я кучер или о Сорбонне.