Наследники Альберты
Шрифт:
– Я уже все слезы выплакала,- ответила ему воспитанница Альберты.
– Полли-и!
– пронзительно крикнула Лиселотт Люнден.- Мы ненадолго уходим!
Парадная дверь захлопнулась, и одновременно комиссар Вийк закрыл дверь веранды, ведущую в сад. Полли уже немного успокоилась.
Она, не дрогнув, встретила взгляд комиссара.
– Не выношу эту Лиселотт. Только и думает что о наследстве. До Альберты ей дела нет. Иногда мне кажется, будто ее смерть их всех даже обрадовала. А по ночам нет-нет да и мелькнет мысль: а что, если кто-нибудь из них…- Не договорив, она деловито
Вслед за Полли комиссар пересек холл и поднялся на второй этаж.
– Здесь пять комнат,- безучастно объясняла она.- В каждой по балкону. А в комнате для музыкальных занятий - даже два.
Спальня, куда она привела его, располагалась над кухней, балкон и окна смотрели на запад, на живую изгородь из сирени, тянувшуюся вдоль всей Хюттгатан.
Главным предметом в этой на диво маленькой комнате была кровать карельской березы, стоявшая у торцовой стены.
– По-моему, раньше спальня была не тут,- заметил комиссар Вийк.- Эта комната слишком мала для двоих.
Полли показала на соседнюю комнату.
– Да, при жизни дяди спальня находилась там. Но, когда Альберта осталась одна, в той спальне ей было не по себе. Поэтому мы убрали кровати и сделали там комнату для музыкальных занятий, а спать Альберта решила здесь. Эта комната казалась ей самой уютной. Здесь не слышно завывания ветра с озера, а уличный шум ей не мешал.
Такие детали, как темно-зеленый ковер во всю комнату, цветастые обои и покрывало с таким же узором, не интересовали комиссара. Зато он сразу отметил, что роковая печь находится далеко от изголовья кровати.
Круглая изразцовая печь с бледно-зеленым растительным орнаментом и блестящими латунными дверцами стояла в углу, напротив постели. До нее ничего не стоило добраться и из соседней комнаты, и из коридора. От двери до шнурка печной вьюшки было меньше двух метров.
– Дверь, разумеется, была закрыта,- сказала Полли.
– Почему «разумеется»? Ведь Альберта была одна в доме.
– Ну и что? Она часто говорила: пойду и закроюсь в своей теплой берлоге.
– У Альберты был хороший слух?
– спросил комиссар.
– Да,- мрачно ответила Полли,- слух у нее был хороший. И спала она очень чутко. Если б кто вошел ночью в ее спальню, она бы обязательно проснулась.
– У кого были ключи от виллы?
– У меня и у твоей матери. Но ключи тут ни при чем. В доме три входные двери. И Альберта обычно забывала проверить, все ли они заперты. Она вообще была довольно небрежна.
– Например, с печкой.
– Да,- призналась Полли.- Я знаю, что медицинская экспертиза не обнаружила ничего подозрительного и полиция расценила это как несчастный случай. Наверно,
только я по глупости продолжаю сомневаться. Сама Альберта не одобрила бы такого переполоха вокруг ее смерти. Умерла она дома, на вилле, как и все. А она только об этом и мечтала.
– Как и все?
– удивленно переспросил комиссар.- Кто «все»?
– Те, кто жил здесь раньше. Еще до того, как дом достался Альберте и она выкрасила его в розовый цвет. Например, судья…
– Рикардсон?
– Да. Он упал в холле и был найден уже мертвым. Потом его жена
заболела какой-то таинственной лихорадкой и скоропостижно умерла, ее даже в больницу не успели отправить. И дядя Франс Эрик недолго мучился, тоже обошлось без «скорой помощи», капельниц и кислорода. Альберта надеялась, что и ее ждет легкая смерть.– Так и случилось,- сказал комиссар Вийк.- Она просто уснула, не испытав ни страха смерти, ни страданий. Если не всплывут новые обстоятельства, можно
утешаться хотя бы этим.
Они спустились вниз. С улицы донесся пронзительный голос пасторши, и комиссар малодушно взмолился, чтобы Полли выпустила его через черный ход.
– Спасибо,- тихо сказала она ему с крыльца.- Спасибо за поездку и за человеческий разговор. Я понимаю, почему Камилла не жалеет о гастролях.
Из всей беседы с Полли комиссара особенно поразили эти слова.
Полли сразу поняла, что настроение изменилось к лучшему, когда, появившись в кухне, Лиселотт Люнден возвестила:
– Пора ужинать. Как думаешь, найдем мы здесь что-нибудь съедобное?
Холодильник и морозильник, фанерованные под дерево, были куда изысканнее и полнее, чем в пасторской усадьбе. Лиселотт достала яйца, замороженные котлеты, консервированные грибы, банки с омарами и спаржей.
– Сделаем омлет,- решила Лиселотт, заворачивая белые манжеты.- Может, даже два разных омлета.
– Давай я приготовлю,- предложила Полли.- На тебе такое нарядное платье..
Ничего себе нарядное, подумала фру Люнден. Девочка и не подозревает, что эта черная тряпка служит мне уже много лет. Сколько раз приходилось то укорачивать, то удлинять юбку.
– А мы будем готовить вместе,- весело сказала она.- Где-то у Альберты должен быть передник. На рождество я подарила ей передник с мережкой. Не этот,
другой, этот с нотами. Он, я смотрю, еще позатейливей. Кажется, это из «Дон Жуана» Моцарта. В самый раз для Альберты.
– Зачем моей сестре Дон Жуан?
– пошутил пастор, усаживаясь за стол.
– Он был богохульником и распутником.
– Остряк! Не Дон Жуан, а музыка Моцарта! Тебе, какой омлет - с лисичками или с шампиньонами?
– Да, да, благодарю.
– Тебя не поймешь…
В дверь нетерпеливо и требовательно позвонили три раза.
– Прощай, покой,- вздохнул Рудольф Люнден. Не часто бывал он так прозорлив.
В кухню впорхнула Мирьям Экерюд, главный редактор еженедельника «Мы-женщины»: белокурые, чуть небрежно уложенные волосы, модный бежевый брючный костюм в клетку, кремовая блузка из натурального шелка.
– Мы решили, что удобнее приехать вечером и переночевать здесь, а утром сразу взяться за дело. Эдуардо домчал нас в одну минуту…
– Э-ду-ард?
– Пастор взревел от негодования.- Зачем ты притащила его сюда? Ему-то что здесь делать во время описи? Он человек посторонний.
Мирьям надменно поглядела на круглое розовое лицо дяди Рудольфа.
– А зачем ты сам вечно таскаешь за собой своего оруженосца Лиселотт? Какая разница?
– Не забывайся,- ледяным тоном процедила пасторша.- И имей в виду, ту комнату для гостей, где стоит двуспальная кровать, уже заняли мы с Рудольфом.