Наследники Демиурга
Шрифт:
– Не бывал ни разу, – признался Маркелов, набрасываясь на второе – курицу под майонезом с рисовым гарниром. – А ты что не ешь?
– Да я пока готовил… – промямлил архивариус, упорно продолжая протирать ложкой дыру в столе.
Наконец он, видимо собравшись с духом, решительно отложил ложку в сторону.
– Саш, я поживу у тебя денька два, если не стесню, конечно. – Глаза он упорно от стола не отрывал. – А то с такой физиономией… У мамы точно инфаркт будет.
– Да живи ты хоть месяц, – от души заявил Александр, протягивая руку к кастрюле с компотом. – Места хватит.
– Правда?! – Геннадий расцвел, что, если принимать во внимание его «некондиционную» физиономию, выглядело прямо-таки устрашающе. – А я маме уже позвонил, что на пять дней в командировку еду, прямо с работы. В Новгородский архив. Да ты погоди с компотом,
– И что мы имеем на сегодняшний вечер? – подвел итог Александр, выходя из интернета и устало прикрывая ладонью глаза. – А имеем мы вот что…
Друзья сидели перед компьютером в комнате Александра, плотно прижавшись друг к другу плечами, и созерцали экран монитора, на котором все еще дергалась какая-то практически полностью обнаженная красотка с рекламного баннера какого-то стрип-шоу.
Информации по Сотникову Георгию Владимировичу, родившемуся 17 декабря 1906 года, оказалось до обидного мало. Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинских и Ленинских премий, ряда зарубежных, автор четырех десятков книг, по семи из которых сняты художественные фильмы (одна экранизирована даже дважды: в пятидесятые и в начале восьмидесятых снят телевизионный сериал), поставлены спектакли и радиопостановки. Книги переведены на двадцать восемь иностранных языков, и суммарный их тираж превысил сто миллионов экземпляров. Родился Сотников Г. В. в деревне (вот ты и прокололся, Плутоний Сергеевич!) Столбовская, Ерохинского уезда Тамбовской губернии. С юных лет участвовал в революционном движении, советскую власть принял восторженно, посвятив ей в 1918 году повесть «Свобода» (в двенадцатилетнем возрасте!). В том же 1918 году бежал из дома и прибился к одному из полков Красной Армии, уходившему на Южный фронт. Сражался с Деникиным, Врангелем. Во время штурма Перекопа был тяжело ранен в позвоночник, по выздоровлении поступил в институт… Одним словом – обычная для того времени биография. В 1928 году тяжело заболел (сказалось ранение, полученное в юности) и несколькими годами позже, в результате частичного паралича нижних конечностей оказался прикованным к постели. «Но не сломленный тяжелой болезнью писатель не сдается: одна за другой выходят его книги: „Великое начало“ (1929), „Напряжение“ (1932), „Несгибаемый большевик“ (1936), „В атаку!“ (1939), „Огненные рубежи“ (1940), за последнюю из которых ему в 1941 году вручают Сталинскую премию…» Последняя книга, данные о которой удалось найти, относилась к 1985 году и называлась «Ровесник века». Далее следы писателя Сотникова терялись.
– Неплохо пожил – семьдесят девять лет! – подытожил, посчитав по пальцам, Александр, закончив прокручивать статью, скачанную из литературной энциклопедии.
Геннадий задумчиво грыз кончик карандаша, уставившись на присутствующего тут же, правда в половинчатом виде (спал, зараза, как сурок, развалившись на мониторе), кота Маркиза.
– А с чего ты взял, что семьдесят девять? – невинно поинтересовался он у друга, что-то про себя решив.
– Да вот же, – не понял Маркелов, тыча пальцем в текст на мониторе. – Родился в девятьсот шестом, последний роман вышел в восемьдесят пятом, как раз под перестройку, больше ничего…
– Вот именно, что под перестройку! – победно, словно маршальский жезл, поднял вверх изгрызенный карандаш Геннадий. – Его просто перестали печатать! Помнишь, какая буча поднялась при Горбачеве? Как крыли и самого Сталина, и всех «сталинистов». Чего только не болтали про них, каких только помоев не выливали, и на Гладкова, и на Фадеева, и на Шолохова… Так те-то покойники уже к тому времени были, а Георгий Владимирович как раз и живой, и самый настоящий «сталинист». Мы тут с тобой, помнится, на сайтик заходили супердемократический, «Мемориал ГУЛАГа»… Вот он. Читай: «Активно участвовал в травле „не соответствующих“ партийной линии писателей, певец сталинской эпохи». Так и написано «певец сталинской эпохи». Думаешь, кто-нибудь стал бы его печатать после 1985 года?
– В таком случае получается, что он умер совсем недавно?
– Почему умер?
– Ты думаешь?.. – изумился Александр. – Да не может быть… Девяносто девять лет?! Нет, не может быть!
– Почему? Ты где-нибудь видел дату его смерти?
– Но и упоминаний после 1985 года – никаких.
– Это еще ничего не значит. Михалков, вон, не только живой, но и новый российский гимн написал, а ведь немногим моложе Сотникова.
– Ладно, –
согласился Александр. – Спорить не будем. Я по своим каналам попытаюсь пробить информацию: жив ли еще писатель Георгий Владимирович Сотников и, если жив, его адрес. А тебе предоставляю полную возможность связаться с Союзом писателей и выяснить там. Должны же они интересоваться своими членами, пусть и престарелыми. А Сотников-то не какой-нибудь Пупкин-Тюпкин – герой, лауреат и все такое…На том и порешили.
Александр отдал надутой кассирше две сторублевки, сгреб с тарелочки три мятых десятки и щепотку мелочи, снял с никелированных трубок направляющих треснутый с краю пластиковый поднос непонятного буро-зеленого цвета и направился к своему любимому столику в углу.
В столовой, несмотря на обеденный час, было совсем мало народу – большинство сотрудников предпочитало сытному, но не отличающемуся особенным разнообразием управленческому меню чашечку кофе в какой-нибудь забегаловке по соседству, «Макдоналдс», а то и сомнительного происхождения шаурму из еще более сомнительной чистоты рук уличного торговца. Маркелов же, даром что принадлежал к холостяцкому племени, о здоровье своем заботился, отличался крестьянской обстоятельностью и разумной бережливостью. Поэтому полусинтетические заморские «фаст-фуды» отвергал навскидку, а любителей шашлыка и шаурмы презирал: кто может поручиться, что те же руки, что сейчас срезают с огромного мясного «веретена» шматки жареной говядины, в недавнем прошлом не сжимали автомат или снайперскую винтовку? Слишком памятны были майору месяцы, проведенные под жаркой сенью Кавказских гор… Замена же полноценного обеда из трех блюд чашечкой коричневой бурды и сухим рогаликом его просто повергала в недоумение – неужели здоровому мужику, в желудке которого завтрак давно уже испарился без следа, хватит подобного суррогата еды до вечера?
– Привет, Маркелов!
Володька Шацкий из оперативного отдела, как всегда жизнерадостный и громогласный, махал майору из-за своего столика, словно потерпевший кораблекрушение проходящему мимо кораблю.
– Давай ко мне!
Отказаться было немыслимо. Не то чтобы Александр так уж сильно дружил с общительным оперативником – так «привет», да «как жизнь?», – но и обижать человека по пустякам не стоит. Какая, собственно, разница: поглощать столовские шницеля в одиночестве или в компании? Майор раздумывал ровно секунду, а потом резко изменил курс и направился к столику Шацкого, который суетливо сдвигал свой поднос, освобождая место.
– Привет, Шацкий, – Александр ответил на крепкое рукопожатие. – Давно тебя не видел. В командировке был?
– Да-а… Были дела… – уклончиво ответил широкоплечий, стриженный ежиком оперативник. – Ты-то как? Слыхал, что отдел тебе дали?
– Какой там отдел… Весь мой отдел из одного меня и состоит. Да еще из компьютера.
– И все равно – поздравляю. Чем меньше над головой начальства – тем легче дышится. Это дело надо бы отметить.
– Да я, вроде, проставлялся…
– Куркуль ты рязанский, Маркелов! – заржал Шацкий, сноровисто четвертуя на тарелке здоровенный бифштекс. – Так и знал, что повышение зажмешь!
– Ну почему сразу «зажмешь»? Давай как-нибудь пивка попьем… Я, кстати, Плутонию ящик должен. О! Не знаешь, где чешские «Крушовицы» купить?
– Да ты эстет, смотрю! Небось, темное?
– Точно. Как угадал?
– А наш химический бог всегда его в качестве бакшиша требует. Не всегда получает, правда…
– И все же.
– Да в любой супермаркет загляни – там его навалом. И светлого, и темного. Не в Совдепии, чай, живем.
Маркелов молча сглотнул неприятное для себя словечко коллеги. Не то чтобы он был горячим приверженцем почившего в Бозе Союза Советских, но в нем он родился, в нем вырос и возмужал, получил профессию, за него пролил первую кровь… Подобного ерничанья по отношению к родной стране он не одобрял. Хотя и в спор никогда не лез: все равно прошлого не вернешь…
Некоторое время за столиком царило сосредоточенное молчание, нарушаемое лишь лязгом вилок и ножей.
– Слушай, Маркелов, – первым нарушил молчание опер, из-за временной форы быстрее коллеги расправившийся с обедом и перешедший к сладкому, которым сегодня выступал консервированный компот из ананасов «Made in Thailand». – А что это за дело тебе поручили? Я краем уха слыхал, что рукопись какая-то старинная… Не из библиотеки Ивана Грозного, часом?
– Кто тебе это сказал? Голобородько?