Наследники Демиурга

Что-то знакомое почудилось юноше в голосе хозяина кабинета.

– За что загребли, начальник? – развязно спросил он, разваливаясь на скрипучем стуле и лениво чвыркнув тугой струйкой слюны на пол: за месяцы, проведенные в воровской среде, не перенять манеры «московского дна» было невозможно, да и опасно. – Чистый я аки ангел небесный, вот те крест!..

– Ай-яй-яй! – укоризненно покачал головой одутловатый мужчина в горчичного цвета английском френче без знаков различия, сидевший напротив Георгия. – Как время меняет людей… А я ведь запомнил вас совершенно другим. Тоже гордым, дерзким, но другим…

– Чего?.. Не шей фуфло, начальник! Не встречались мы с тобой, – на всякий случай открестился Сотников, лихорадочно соображая, откуда ему знаком голос следователя.

Неужели довелось встретиться на полях гражданской? Тогда дело – швах… Или кто-то знакомый по «прежней жизни», по Петрограду?

– Какая же короткая у вас память, Георгий Владимирович, – усмехнулся следователь, снимая очки в металлической оправе. – Всего три года прошло…

– Дмитрий Иринархович?!!..

Разговор продолжился на частной квартире, куда бывший жандармский полковник отвез своего старого знакомца, освободив его из «кутузки» по всем правилам. Георгий воспринимал все действия будто во сне, не в силах поверить в происходящее. Вот уж кого он никак не ожидал увидеть здесь, так полковника Кавелина, особенно в его нынешней ипостаси.

– Знаете, господин полковник, – сообщил он своему спасителю, когда тот, скинув ненавистную глазу униформу и переодевшись в домашнее, пригласил к столу, ломившемуся от роскошных, по меркам того времени, яств, – меня бы ничуть не удивило, встреться мы с вами года полтора-два назад где-нибудь в штабе генерала Деникина. Но тут… В большевистской Совдепии…

– Во-первых, не господин, а во-вторых – уж точно не полковник, – усмехнулся Кавелин, разливая из хрустального запотевшего графина в крохотные рюмочки ледяную водку. – И вообще, постарайтесь-ка забыть все это и как можно крепче. Думается мне, что в ближайшие годы подобные слова прочно исчезнут из нашего с вами лексикона… Кстати, дорогой мой, можно ли вам употреблять столь крепкие напитки? Помнится, по бумагам, вам всего шестнадцать!

– Ничего-ничего, наливайте… – махнул рукой Сотников. – За два года войны, знаете ли, приходилось пить и не такое…

В приятной, ни к чему не обязывающей беседе протекло два часа.

Порой Сотникову, слегка захмелевшему от непривычно вкусной еды, не говоря уже о полузабытом качественном алкоголе, казалось, что на дворе не сумасшедший двадцать первый год, а старый добрый семнадцатый или вообще четырнадцатый. Стены домов и тумбы украшают не декреты и варварские плакаты, а милые глазу театральные афиши, а под окном шуршат шинами не чадящие «моторы», наполненные ощетинившимися штыками красноармейцами, а мирные пролетки и фаэтоны…

– А вас не удивляет, господин Сотников, – кашлянув, проговорил внезапно Кавелин, отставляя в сторону наполовину опустошенный графин, – что я вас разыскал в тюрьме? Это ведь было совсем непросто…

* * *

«…Встречу с этим человеком мне устроили примерно через неделю.

Каюсь, мне самому было интересно взглянуть на того монстра, который был рожден силой моего воображения и воплотился в плоти и крови, словно чудище Франкенштейна. Уверяю тебя: описывая его в четырнадцатом году, я понятия не имел, что он существует на белом свете! Так что те полтора-два часа, что мне пришлось провести в какой-то незнакомой квартире, куда меня привезли в закрытом авто с наглухо зашторенными окнами, я чувствовал себя не то невестой на выданье, не то нетерпеливым женихом…

И вот он вошел. Невысокий, едва ли выше меня, довольно субтильный, рыжеватый, с лицом некрасивым, изрытым оспинами… Да что я тебе его описываю – образ этого человека давно расписан в миллионах репродукций, и с верноподданнической любовью, и с мстительной ненавистью… Только не с равнодушием скрупулезного историка.

Не скрою, что я, хотя видение в точности соответствовало личности, описанной мной, был несколько разочарован. И чего примечательного я нашел в этом плюгавом усатом кавказце?

– Позвольте представить, Иосиф Виссарионович, – почтительно склонился сопровождающий одного из главарей ненавидимой мной большевистской партии (тогда, правда, весьма невысокого ранга) Дмитрий Иринархович. – Молодой литератор Георгий Сотников. Тот самый, о котором я вам рассказывал…

– Хм-м, – задумчиво хмыкнул фантом, не протягивая руки, хотя тогда ритуальное рукопожатие было общепринято в Совдепии. – Совсем мальчишка… Вы уверены, Дмитрий Иринархович?

В его голосе совсем не слышалось грузинского акцента, и это меня несколько удивило. Лишь какое-то время спустя я вспомнил, что Коба-Сталин у меня лишь упоминался, так ни разу не произнеся ни слова.

Беседы не получилось, поскольку Сталин явно не был расположен вступать со мной в какой бы то ни было разговор. Он лишь буравил меня своими светло-карими, почти желтыми, тигриными глазами, и от этого взгляда становилось не по себе… Честное слово, я был рад, когда этот малоприятный человек вдруг круто повернулся и, бесшумно ступая по паркету мягкими кавказскими сапогами, покинул комнату. Хотя радоваться тут, похоже, было нечему. Судьба отвергнутых в то время решалась очень и очень легко…

Напротив, Кавелин, при Сталине чувствовавший себя скованно, после его ухода развеселился, часто похлопывал меня по плечу, шутил не в тему и без темы и вообще производил впечатление человека то ли крепко выпившего, то ли оглушенного неожиданно свалившейся на него удачей. Так же в закрытом авто меня отвезли назад и предоставили на некоторое время самому себе.

Признаться, меня уже стали несколько раздражать подобные приключения, обставленные в духе романов Александра Дюма-пэра или недостаточно известного сейчас Понсона дю Терайля. Однако выбирать не приходилось, и я, наконец-то за несколько последних лет обретший более-менее привычную обстановку, с удовольствием наверстывал упущенное: вдосталь спал в чистой постели, питался если и не деликатесами, то вполне приличной, по сравнению с голодным рационом тех лет, пищей, а главное – читал, читал и читал, глотая книги одну за другой, благо, что в огромной квартире, вероятно отобранной у занимавшего когда-то высокий пост человека, имелась обширная библиотека с книгами на любой вкус. Какой у меня тогда был вкус? Да примерно такой же, как и у сегодняшнего двадцатилетнего юноши: приключения, авантюры, любовь…

Все равно выйти из своей роскошной тюрьмы я не мог, поскольку охраняло ее несколько неразговорчивых типов, предупредительных, но неумолимых. Практически любое мое желание исполнялось беспрекословно, но все поползновения покинуть сей гостеприимный дом пресекались в зародыше.

Судя по акценту, сторожили меня прибалтийцы, вероятно из печально известных „красных латышских стрелков“, и я отлично понимал, что любезные „слуги“ в любой момент, повинуясь чьему-то приказу, превратятся в безжалостных убийц. Слишком хорошо я знал эту братию, которой в годы гражданского братоубийства сторонились даже свои, красные. Лучших карателей и палачей не пожелал бы себе и приснопамятный Малюта Скуратов [13] … Уж кто-кто, а я-то знал точно, что в Добровольческой Армии, когда такие монстры попадали в плен, разговор с ними был короток…

13

Малюта Скуратов (Малюта-Скуратов), Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, (?—1 января 1573) – думный дворянин, любимый опричник и жесткий сподручник Ивана Грозного.

Но всему на свете приходит конец, и как-то среди сладкой послеобеденной дремоты (за книгами я частенько засиживался до рассвета, и молодой здоровый организм брал свое) меня разбудил Дмитрий Иринархович.

– О! Вас и не узнать! – Кавелин просто лучился добродушием. – Поправились, румянец во всю щеку… Не пора ли вам, батенька, заняться делом?

– Это смотря какое дело… – Большевиков мне сейчас упрекнуть было не в чем, но так запросто идти в услужение врагу, лишившему меня всего на свете, я не собирался.