Наследники по прямой.Трилогия
Шрифт:
– Значит, я глупая.
Господи, Господи, подумала Ирина. Господи Боже мой, Гур, если бы ты знал, как здорово быть глупой, – с тобой. Только с тобой, понимаешь? Слушать тебя и понимать, какая я дура невозможная, и от счастья становиться еще глупее…
– Ты и вправду у меня дурочка, Иришка, – Гурьев погладил девушку по волосам и улыбнулся.
– У тебя?!
– У меня.
– Действительно, – Ирина вздохнула и опустила голову. – Действительно. Я совершенная дурочка, но мне ни капельки не стыдно. Это оттого, что я…
– Что ты – у меня. И это здорово.
– Ты думаешь?
– Уверен. Вот совершенно.
Какой
Раскатистый перезвон трамваев сделался реже. Словно истончился, подобно апрельскому утреннему ледку на поверхности луж. Ирина поднялась со скамейки, поправила юбку:
– Проводи меня до остановки, поздно… У меня завтра первый урок.
– Почему только до остановки?
– Так… Тебе же ещё домой ехать.
– Рассказывай.
– Что?
– Ира, – Гурьев покачал головой. – Рассказывай. Я весь – внимание.
– Гур!
– Я уже шестнадцать лет Гур. Давайдавай, говори, зайчишка.
– Я не зайчишка. Я же не за себя… Ох!
– Ну, продолжай, продолжай. Зайчишка.
– Ладно, – у Ирины вырвался долгий вздох. – У нас сосед есть такой, Колька Силков. Настоящий бандит. Всё время с финкой ходит. Его даже участковый милиционер побаивается!
– Айяйяй, – Гурьев прищёлкнул пальцами в воздухе – так неожиданно громко, что Ирина непроизвольно вздрогнула. – С финкой, да? Какой кошмар. Просто с ума сойти.
– Не паясничай. Он действительно бандит. У него шайка целая…
– Час от часу не легче, – Гурьев всплеснул руками. – Ещё и шайка. И что?
– Он… поклялся, что никого ко мне не подпустит. И не подпускает! Как будто я его собственность!
– Кошмар, кошмааар, – Гурьев широко раскрыл глаза и прижал тыльную сторону ладони ко рту. Вобрал голову в плечи и, затравленно озираясь, шмыгнул носом. Потом заглянул под скамейку. – Странно. Нет никого, а я уж подумал, – Он выпрямился и с весёлым удивлением посмотрел на девушку. – Иришка, ты, наверное, и в самом деле утомилась. Колька, шайка, лейка, клятвы на крови, марьинорощинские страсти. Поехали домой. Действительно поздно.
– Это гораздо серьёзнее, чем ты думаешь!
– Ну, будет, будет. Идём.
– Ты хочешь, чтобы мы поругались?
– О? – изумился Гурьев.
Ирина снова обмерла – это было произнесено так! Такое взрослое, совершенно настоящее взрослое – мужское – изумление. Не наигранное, такое не сыграешь, Ирина почувствовала это спинным мозгом, печёнкой, – но демонстративное. Специально для маленькой девочки. Расставляющее всё по местам. Окончательно. Раз и навсегда. Ей стало жутко. И хорошо.
– Ира. – Гурьев устало опустил веки. Может, он и хотел рыкнуть, как следует, но, видно, передумал. Или только сделал вид, что хотел? В следующий миг его голос зазвучал тихо, увещевающеласково: – Ира, ну, это же несусветная глупость. Ты даже не представляешь себе, какая это дичь. Ты всерьёз полагаешь, будто я отпущу тебя одну в первом часу ночи только изза того, что какойто психсосед с ножом караулит твою дверь? А если он тебя приревнует к телеграфному столбу?! Ты ведь понимаешь, что это чушь собачья, не так ли?
– Не ругайся. Я боюсь за тебя.
– Всё, Ириша. Всё. И вообще, мы поедем не на трамвае, а на извозчике. Вот и он, кстати.
Гурьев поднял руку, тормозя экипаж. Когда пролётка остановилась, он сделал приглашающий жест:
– Прошу!
–
Ненормальный! Во двор я тебя всё равно не пущу!– Там видно будет, – Гурьев назвал адрес.
Дорогой Ирина молчала, украдкой поглядывая на него. Возле дома они сошли, и Гурьев отпустил извозчика. Девушка упёрлась ладонью Гурьеву в грудь и легонько оттолкнула его от себя:
– Дальше я сама.
– Да, как же, – он подхватил Ирину на руки, словно она не весила ничего.
– Сейчас же прекрати, слышишь?! Немедленно! Отпусти меня! Яша! Гурьев! Гур! Отпусти сейчас же! Я кому сказала?! Ну Гур, ну пожалуйста же!
– Спокойно. Вопрос на контроле.
Во дворе он осторожно поставил Ирину на землю:
– Ну, что? – Гурьев улыбнулся. – Дурочка моя, я тебя люблю. Иди домой. Завтра я возьму билеты, сходим в Большой, на балет. А в воскресенье поедем в Архангельское. Или в Кусково, как захочешь. Сейчас я тебя ещё один долгий разочек поцелую и отпущу. Идёт?
– Нет. Здесь не надо.
– Опять?!
– Да. Смотри!
Ему не нужно было смотреть – он и так видел. Состроив обречённую мину на лице, Гурьев громко и печально вздохнул. Шевеление в беседке посередине он определил, едва они с Ириной вышли аркой во двор. Просто не хотел пугать Ирину, понадеявшись, что у кодлы достанет мозгов не лезть к нему под окнами соседей и при девушке. Но, похоже, эти рыла чувствовали себя здесь хозяевами. Теперь они покинули свою беседкуберлогу, где только что бренчали на расстроенной гитаре и гнусавили какието нескладушки с претензией на звание городских романсов. Гурьев вздохнул, воздел очи горе и одним движением переставил девушку себе за спину. Кодла приблизилась:
– Нагулялисси? – один из парней увесисто сплюнул и смерил Гурьева взглядом, исполненным приблатнённой неги и лени. – Ирка, хиляй домой. Ща с этим разговор бует!
Гурьев стеклянно улыбнулся:
– Вопервых, исполать [100] вам, добры молодцы. А вовторых, не Ирка, а Ирина Павловна. Как можно чаще и с поклоном.
– Ты хто такой?! – вскинувшись, оскалился парень и загнул пальцы веером. – Ты грамотный, да, фраер?! А вот это ты видал?!. – перед носом Гурьева мелькнул блестящий клинок длиной в полторы ладони.
100
Исполать, устар. междометие (в восклицательном обращении). Слава! хвала! От греч. ’ ’ – на многие лета.
Гурьев внимательно проследил за угрожающим движением:
– Правило номер один, – улыбка застыла у него на лице, словно на боевой маске самурайского доспеха. – Обнаживший клинок ради бахвальства заслуживает не поединка, а смерти.
– Чёо?!.
Больше парень ничего не успел ни сказать, ни сделать. Удар – или бросок – впечатал его в землю с такой силой, что изпод тела со всех сторон выстрелили пыльные струйки. Ирина вскрикнула. Это не было похоже на драку. Это было вообще ни на что не похоже. Ей показалось, что Гурьев не шевельнул ни рукой, ни ногой – только чуть качнулся вперёд. На самом деле ни её органы чувств, ни забитые алкогольноникотиновой отравой рецепторы «пацанов» просто не в состоянии были зафиксировать движения Гурьева. Пока любой из них замахивался бы для удара, Гурьев мог его убить раза тричетыре. Разными способами. Если бы захотел.