Наследники Скорби

Пленника обережница посадила на собачью цепь. Пес все равно был мертв, а цепь держала крепко, особенно на нашептанном ошейнике. Парень так и скорчился на земле, подальше от разорванной собаки. А Лесана тем временем пошарила в леднике старостиного дома. Нашла скисшее молоко, мясо, в избе отыскались зачерствелый хлеб, крупа. Скоро и похлебка сготовилась. На костерке, разведенном прямо во дворе.

Белян зарылся носом себе в локоть, но очень скоро не выдержал:

— Охотница…

— А? — она повернулась.

— Пахнет вкусно.

— Ты хочешь есть? — девушка смотрела задумчиво.

— Я ел давно. Еще вчера.

— Кого?

— Рыбу.

Она подошла к нему и опустилась рядом на корточки. Красивая стройная девка, только худая и со злыми глазами, которые глядят так пронзительно и пристально, что у Беляна вздрагивает сердце.

— Рыбу?

Ему стало страшно. Она ничего не знает. Совсем ничего не знает о таких как он… И парень пояснил:

— Человечиной кормятся только Дикие.

— Вон оно что… — протянула она. — Долгая ночь у нас впереди, верно?

Он тоскливо кивнул. Но она все-таки принесла еды, от запаха которой у пленника мутился рассудок. И дала ему ложку.

— Сколько тебе весен, Белян?

— Не знаю… — он старательно дул на похлебку. — Девятнадцать. Может, меньше. Может, больше.

Вдруг он поднял глаза от миски и спросил, глядя девушке в глаза:

— Что вы со мной сделаете?

— Отвезем в Цитадель.

Ложка со стуком упала в тарелку.

…Из деревни они выехали глубоко за полдень. Тамир продрал глаза, когда солнце уже стояло в зените. Он слез с сушил на запах стряпни:

— Мира на постое, — сказал он помешивающей кашу Лесане.

— Мира… — отозвалась она. — Садись, поешь. Да трогаться надо.

Беляна колдун увидел возле будки, посаженного на собачий ошейник. Правда, рубаха на парне была чистая, хотя и с чужого плеча.

— Надо было меня разбудить, — упрекнул Тамир спутницу.

— А если там, дальше, еще одна такая же деревня? — возразила девушка. — А ты еле ноги таскаешь…

Пришлось кивнуть, признавая ее правоту.

— Что с этим-то делать будем? — ткнул наузник ложкой в сторону пленника.

— Повезем в Цитадель. Жилу я ему затворила. Наузы на руках и ногах не дадут убежать. А нам надо еще Вестимцы проверить и через Невежь проехать.

— Невежь? Туда-то зачем? — Тамир прикинул в уме расстояние.

— Там Осененного забрать. Да и по пути поглядим, что к чему.

* * *

Когда они увидели привязанного к дереву человека, то так резко натянули поводья, что едва не поставили лошадей на дыбы. Дорога в этом месте делала крутой поворот, за изгибом которого стояли две старые, перевитые меж собой сосны. И у подножия мощных деревьев…

Лесана спешилась, а бредущий за Зюлей Белян споткнулся и не удержался на ногах.

Девушка бросилась вперед.

Человек стоял на коленях.

Руки его были заломлены за спину и задраны так высоко, что, вероятно, вывернулись из суставов.

— Милад… — Лесана на нетвердых ногах подошла к мужчине в черном облачении ратоборца. — Милад…

Она узнала его по смоляным, круто вьющимся волосам. А больше ничего от того Милада, которого она помнила — не осталось. На месте левого глаза — кровяная дыра, лицо разбито, нос сломан, губы превращены в запекшееся месиво, отвисшая челюсть перекошена, от передних зубов остались одни осколки. Тело черно от побоев и ран. Но самое страшное… ко лбу воя был прибит оберег. Наговоренный на защиту от Зова кровососа.

— Тамир… — шатким голосом сказала Лесана, отказываясь узнавать в этих страшных останках прежде живого человека, того, с кем ела в темноте Цитадели вяленую рыбу и ворованные пряники.

Колдун встал рядом.

— Чего стоишь? Отвязывать давай. Надо упокоить и похоронить. — Он наклонился, разглядывая тело, а потом сказал: — Убили вчера. И ты погляди, руки до костей обглоданы…

Последние его слова она не дослушала, повернулась к сидящему на земле Беляну, и парень сжался, закрывая голову и лицо руками. Потому что в глазах Лесаны была смерть. И черная жуть, обещающая страдания.

— Стой, — колдун удержал обережницу, — не тронь его. Надо могилу рыть. Дай ему заступ. Пусть работает.

У Беляна дрожали руки, когда он поднимал с земли брошенный ему девушкой заступ. И лицо все ходило мелкой дрожью. Мягкая лесная земля поддавалась легко. Пленник копал яростно и торопливо, боясь оглянуться на двоих Охотников. Страх бился в животе тугим клубком, и сердце колотилось так, что в глазах темнело.

Парень уже по пояс зарылся в землю, когда на него сверху упала тень. Он испуганно вскинулся, щурясь против солнца.

— Это тоже Серый? — спросила она.

Белян сглотнул застрявший в горле комок:

— Я не знаю наверняка… но наши бы не стали… — сказал он.

Девушка наклонилась, сгребла его за грудки и дернула вверх:

— Не стали? НЕ СТАЛИ?

И она трясла пленника, словно тощее деревце.

— Зачем нам?! — испуганно выкрикнул он.

— Лесана…

Тамир отцепил ее от парня.

— Оставь. Он-то тут при чем?

— Мы сторонимся Серого. Он бешеный… Зачем нам Охотники? А он выманивает вас в леса. И оберег этот — нарочно!

— Заткнись и копай, — посоветовал колдун.

Девушка перевела взгляд на спутника:

— Этот урод убил обережника. Не просто убил. Схватил и мучил.

— Его ели, — спокойно сказал колдун, — выцедили до капли. Крови не осталось.

Эти слова упали в тишину леса, и Белян судорожно всхлипнул, уткнувшись лбом в кромку могилы.

* * *

Полностью Клёна так и не оправилась. Хотя окрепла. Однако голова часто болела, а к вечеру начинала кружиться. Обережники разъехались, и девушка осталась предоставленной самой себе. Полян отправился в отдаленную весь, откуда прислали вестницу, Фебр повел обоз до соседнего города, Орд приходил с треб поздно вечером, ел и замертво валился спать.

Дни тянулись для Клёны однообразные и монотонные. Она немного округлилась. Зажили синяки и ссадины, и однажды вечером целитель, осматривая ее, заключил:

— Фебр вернется — можно будет тебя к бате отправлять. Теперь доедешь.

Из всего этого Клёна услышала только: "Фебр вернется". И сердце в груди обмерло. А отчего, она не поняла. Вспомнила только, как на вторую седмицу, когда все еще под вечер лежала в полубреду, то забываясь тяжелым сном, то вновь выныривая в явь, услышала разговор обережников.