Наследники Виннету

Тут Душенька хлопнула в ладоши, воскликнув:

— Значит, они оба могут ехать?

— Могут, — ответил я, вздохнув. — Молодой Орел возьмет третьего жеребца. А Папперман получит трех мулов с палаткой. Он будет нашим мажордомо 26 . Его дело вести хозяйство и, разумеется, присматривать за женщиной!

Осчастливленный старый вестмен рассыпался в благодарностях. Индеец же оставался совершенно спокоен.

После еды мы прежде всего позаботились о палатке: собрали ее, пристегнули и со всеми принадлежностями перенесли в дом.

26

Мажордом (фр. majordome) — домоправитель, дворецкий.

Вдруг Папперман указал рукой на улицу и закричал:

— Смотрите туда! Кто это там бежит?

— Мул, четвертый мул! — обрадованно воскликнула моя жена.

— Да! Он все же ускользнул от мошенников! Возвращается назад, к своим друзьям. Сейчас приведу его сюда.

Итак, мы увеличили тягловую силу и собрали вместе всех животных, украденных у Олд Шурхэнда.

Я снова отправился в город, чтобы купить Молодому Орлу ружье и револьвер — у него не было даже ножа. Потом я с большой неохотой продиктовал доброму Папперману письмо. Оно было адресовано Гарриману Ф. Энтерсу и гласило: «Я сдержал слово и явился сюда. Познакомился с вашими друзьями Корнером и Хоуи. И теперь мне придется отправиться значительно дальше, чем я собирался. Несмотря на это, наш договор остается в силе. Если я обнаружу в Вас честного человека, я отведу вас туда, куда вы так стремитесь попасть. Но только если вы будете честны!»

Написать такое письмо для Паппермана оказалось делом нешуточным. Он вспотел, как будто колол дрова. Из-за ошибок, помарок и клякс ему столько раз приходилось начинать заново, что он в конце концов в бешенстве завопил:

— Что за наказание! Лучше обратиться в прах, чем марать чернилами белую бумагу!

После всего происшедшего не имело смысла оставаться в Тринидаде. Нам предстояли куда более важные дела. Мы так и не сказали никому, кто мы на самом деле и куда направляемся.

Вечером того же длинного дня преследователи конокрадов вернулись домой ни с чем. А уже следующим утром мы покинули город. Несмотря на краткость пребывания в Тринидаде, оно оказалось для нас плодотворным. Нас стало четверо, а палатка и снаряжение позволяли нам совершить дальнее путешествие с гораздо большими удобствами, чем можно было ожидать. Моя жена, я и Молодой Орел скакали на белых пятнистых жеребцах, а довольный Папперман восседал на лучшем из мулов; на трех других мулов мы навьючили палатку и кожаный тюк индейца. Что там, внутри, мы пока не знали. Да и не спрашивали. Судя по весу, предмет был металлический и довольно ценный. Такой вывод мы сделали, видя, с какой осторожностью владелец обращался со своим грузом.

Дорога вела нас через горы Ратон, за хребтами которых покоилась великолепная долина Пургаторио, разделенная гигантскими скалами Спаниш-Пик.

Мы скакали навстречу величественным горам. Час за часом мы приближались к ним, пока не достигли их подножий, не уставая удивляться дивной красе природы, чудесам которой, похоже, не было конца. Моя жена раньше посмеивалась, когда я говорил, что красоты Гарца, Шварцвальда или даже Швейцарских Альп просто сравнить нельзя с красотой горных массивов Соединенных Штатов, но теперь ей пришлось изменить свое мнение, хотя внешне она оставалась невозмутимой.

На третий день нашего путешествия, около полудня, когда мы отдыхали у чистого водного потока, разговор зашел о природе равнины и гор.

— Всю разницу вы ощутите завтра, — пророчествовал Папперман, — на весьма красноречивом примере. Мы достигнем Озера Равнины, которое расположено между высокими горами.

— Я должен его знать? — уточнил я.

— Не уверен, — ответил он. — Это озеро Кануби.

— Слышал о нем. Его аналог находится в штате Массачусетс, недалеко от Лоренса. Так вот, то озеро Кануби сыграло важную роль в истории некоторых индейских племен, особенно сенека. Его широкие и живописные острова и берега как нельзя лучше подходили для мирной жизни любого племени. Я знаю, что одному из здешних высокогорных озер дали такое же название, и мне было бы любопытно взглянуть, насколько оно заслуженно.

— Вероятно, заслуженно, — с видом знатока засвидетельствовал Папперман. При этом он глубоко вздохнул.

— Вы не раз бывали там?

— Частенько!

Снова последовал его глубокий вздох. Возможно, с этим озером у него были связаны какие-то отнюдь не радостные воспоминания… Я промолчал, чтобы не делать ему больно. После долгого молчания вестмен сказал:

— Там, на этом озере, в меня подло выстрелили и обезобразили лицо. Это отравило всю мою жизнь!

— Кто? — спросил я.

— Некий Том Мадди. Вы, может, когда-нибудь слышали об этом негодяе?

— Нет.

— Хотя его настоящего имени я не знаю.

— Вы потом встречались с ним?

— К сожалению, нет. Но ищу его всю жизнь, как нищий рыщет в поисках доллара. Я неохотно вспоминаю об этом, но стоит увидеть озеро, как воспоминания начинают преследовать меня. Может быть, я расскажу вам что-нибудь сегодня вечером. Замечу лишь, что насчет племени сенека — это правда.

— Что?

— Что они жили в Массачусетсе, на озере Кануби. Вы знаете, как они сами себя называют?

— Сенонтована.

— Верно. Сенеками их нарекли белые. Одного из выдающихся их вождей звали Са-Го-Йе-Ват-Ха. Он похоронен в Буффало.

— Но перед смертью он просил похоронить его только среди своих краснокожих братьев, а не среди бледнолицых! — вступила в разговор моя жена.

— Так вы знаете его? Слышали о нем? — оживился Папперман.

— Мы были на его могиле, — ответил я.

— Бог благословил вас на это! Думаю, что сделали вы это не из любопытства, а по велению сердца. У меня совершенно особое отношение к народу сенека!

— По какой причине?

— Потому… потому что… хм! Я расскажу об этом вечером, но не сейчас. А пока помолчу, а то мои старые струны снова задрожали. Моя душа не успокоится, пока мы не выйдем к озеру.

После привала мы двигались в гору, пока не достигли к закату перевала, откуда открылся вид на обширное плоскогорье. Солнце садилось. Последние лучи солнца играли на поверхности озера, расположенного в центре равнины, целая россыпь бриллиантов, обрамленных венком зеленых мерцающих изумрудов.

— Это озеро Кануби, — произнес Папперман. — До него не так близко, как кажется. Три часа отсюда до того места, где я заночевал, когда впервые забрел в эти края.

Когда мы пришли к назначенному пункту, то убедились, что лучшего места для лагеря и пожелать трудно. Мы быстро соорудили палатку и разожгли костер. Палатка, естественно, предназначалась только для женщины. Мы, мужчины, предпочли спать на свежем воздухе. Стояло чудесное индейское лето 27 , ночи даже на такой высоте были еще теплыми.

27

Индейское лето — имеется в виду «бабье лето».

Во время ужина взошла луна. Воздух здесь оказался настолько чист, что видимость была почти как днем, только контуры предметов стали немного размытыми. Бриллиантовая россыпь озера превратилась в серебряный жемчуг. И вот Папперман без наших просьб начал свой рассказ:

— Как и сегодня, передо мной тогда лежало это озеро. Его великолепные берега притягивали меня как магнит еще издали. Проснувшись в ранний час, я так и не смог больше заснуть и отправился дальше. Утро выдалось очень холодным, поэтому я пришпорил лошадь и достиг озера с восходом солнца. В траве я обнаружил следы индейцев. Спрятав лошадь, я осторожно пошел по следу и за деревьями увидел хижины, точнее, дома. Не примитивные вигвамы или шалаши, а самые настоящие дома, из бревен, брусов, досок и гонта! Такие были у индейцев еще до прихода белых. У берега на воде качались лодки. Вокруг висели и сушились рыбацкие сети. Везде чистота, не видно ни отбросов, ни кровавых остатков дичи. Полное безмолвие вокруг. Казалось, жизнь остановилась. Вижу, двери закрыты. Люди, похоже, беззаботно спали, поскольку не было видно ни одного часового. Подкравшись ближе, я за кустами увидел… увидел… прекрасную девушку. Такой красы мои старые глаза никогда не видели! Прошу поверить мне! Она сидела на каменной глыбе и смотрела на восток, откуда только что выглянуло солнце. Она была облачена в мягкую, сыромятную кожу, отороченную красной бахромой, а ее длинные темные волосы, украшенные цветами и перьями колибри, рассыпались далеко за спиной.