Наследство одной ведьмы
Шрифт:
— Я беседовала с докторами. — призналась Василиса, рассказав о своей беде, — Медицина не в силах объяснить этот факт.
— Он здесь? — спросил Витя.
— Здесь, — ответили я и Василиса хором.
Хотя я не думаю, что он услышал два голоса.
Разговор продолжался уже в комнате. Окно было занавешено тяжелыми шторами, поэтому не смотря на ранний час в комнате было довольно мрачно.
— Я думаю… — начал Витя…
— Думай, думай, глядишь, и понравится, войдет в привычку…
— Думаю… Думаю, что надо провести обряд очищения, может это порча, и если бы уцелело
Василиса кивнула.
Витя тут же принялся за дело. Вовсе зашторил окно, выключил свет, зато зажег ароматические свечи. Они были тонкими, света давали мало, больше дыму.
Специальную свечку, низкую но толстую вложил в череп, поджег ее от зажигалки. В глазницах заиграл огонь.
— Халтура, — подытожил я, осмотрев ближе, — череп керамический-то…
Застенчиво ковыряясь пальцем в ухе, Виктор спросил:
— Приступим?
Из кармана он достал маленькое зеркальце на цепочке и начал его раскачивать перед глазами Василисы.
— Сам-то хоть не засни, — заметил я зевая.
Воздух в комнате стал тяжелым. Я видел — от дыма у Василисы стали слезиться глаза.
Но то ли действительно от зеркальца на цепочке, то ли все от того же дыма Василиса стала вялой. Витя же вероятно, к подобным запахам был привычен — на меня копоть не действовала вовсе — я призрак, я чувствую вонь но могу обходиться и без воздуха.
Пользуясь этим, Витя протянул к Василисе руки.
— Сольемся в экстазе, — шептал он станем едины! Войдем в дым, станем дымом. Я окончил пятидневные курсы тантрического секса!
— Руки от нее убери, урод прыщавый! — прокричал я, и уже привычно ударил его под коленку. И, странное дело, у меня опять получилось. Он упал на Василису, но совсем иначе, чем хотел.
Василиса вздрогнула, будто очнулась, ударила коленкой в челюсть, а изящной ножкой в пах.
Незадачливый ухажер завыл на вдохе и скатился вниз, упал на давно неметеный пол.
Я ударил по свечам, по черепу. Тот скатился на землю, воск залил огонь.
Одна свеча упала не потухнув, огонек перебежал на стол, поджег водку, вероятно пролитую вчера вечером. Загорелись тетради.
— Свет, да будет свет! — хохоча кричал я.
И Василиса и Витя вскочили. Василиса смела в охапку вещи и рванула к двери. Витя схватил полотенце и стал сбивать огонь со стола.
— Ведьма! — кричал он ей вслед.
— Мерзавец! Придурок! — отвечала она.
Я бежал за ней вслед, думая, что в общих чертах, они оба правы.
Остановилась она уже далече от общежития, в маленькой аллее. Сперва просто стояла, пытаясь отдышаться, затем присела на лавочку. Я сделал тоже, но сел выше, на спинку лавочки.
Она молчала и говорить пришлось мне:
— Каков подлец? Вот если б ты в меня поверила, не пришлось бы к нему ходить.
В ответ она кивнула.
— Есть еще какие-то варианты, — продолжил я, или будем мириться.
Она опять кивнула, не покачала головой, а именно кивнула.
— Мир? — переспросил я.
— Мир…
— Я все же убедил тебя в том, что я реален? Или это одолжение?
Она поднялась с лавочки и неспешно пошла к остановке.
— Ну да, убедил.
— Чем же, позвольте узнать?
— Ты говорил мне то, чего не знал Своими шутками.
Только человек может шутить. Так как тебя зовут?— Франц. Франц Раух к вашим услугам.
Я со щелчком свел каблуки и выбросил руку в самом щегольском салюте за всю мою жизнь.
В ответ она протянула руку, но поняв, что я не смогу пожать, тут же одернула:
— Василиса… Будем знакомы.
Ну что за глупость, — подумал я, — ведь мы уже давно знакомы.
Целую неделю…
Вите мы все же отомстили. Василиса пошла на почту и выписала на его имя какой-то журнал дурного качества и «клубничного» содержания, написанного скорей на подростка. Надо ли говорить, что нашему многострадальному знакомому не удалось убедить остальных, что журнал, ожидающий его на вахте общежития — досадное недоразуменье. Лишь после четвертого номера у него хватило сходить на почту и аннулировать подписку. Но Василисе этого показалось мало — я достал ей подшивку журналов «Вестник холодной штамповки» за 1972 год. Журналы расшили и раз в месяц Василиса стала подкидывать ему в почтовую ячейку.
Что было с несчастным Витей после этих журналов — я не уточнял.
Впрочем, я значительно забежал вперед.
И мы стали дружить. Я приходил без приглашения, входил в ее квартиру без ключа.
Когда ее не было, смотрел телевизор — она нарочно оставляла пульт так, что я мог переключать каналы.
Когда она переодевалась, я послушно выходил из комнаты. Я мог бы подсмотреть, зайдя в какую-то стену, но я оставался верен своему слову.
Я любил, когда она варила кофе. Призраки не могут пить, но странное дело – чувствуют запах. При жизни я, оказывается, любил кофе. О чем-то хорошем и теплом напоминал его запах.
Черное кофе и черное пиво — кровь черной ночи. Еще неплохо из смешать и пить до черноты в глазах…
Поэтому когда, я гостил у Василисы, она ставила чайник, готовила себе чай, а мне кофе. Запах кофе наполнял комнату, и чашка стояла нетронутой, пока жидкость в ней не остывала.
Бывала она и у меня в гостях. Институт особенно строился в разгар холодной войны, поэтому рос не сколько вширь и в высоту, сколько вниз. И действительно, на поверхности находилась хорошо если треть всего. Не то, чтоб экономили землю, ее в округе было предостаточно. Строители ожидали ракету, что прилетит из-за океана, сотрет все наземные строения, ну а тут внизу можно будет жить и работать. Прорыли даже два туннеля, длинной в три и пять километров к ближайшим заводам.
Ракета так и не прилетела, подземными лабораториями пользовались все реже — не было достаточной вентиляции, от сырости оставленный лист бумаги уже через неделю покрывался плесенью и превращался в размазню.
В подвалах обитал одно время начальник гражданской обороны института, но ему скоро надоело сидеть при гуле электрического света, он затосковал по солнцу, по ветру в форточку, а не сквознякам подземелья. И написал прошение о переводе.
Этот человек примечателен тем, что он порой меня видел. Не постоянно, как Василиса или ее прадед, а только время от времени. Жаль, но в это время он едва ворочал языком, не мог сосредоточить внимание на мне, потому что в то же время его отвлекали желтые мыши и группа зеленых чертей, пляшущих на его столе.