Наследство

Однажды жара была особенно удушливой, и Кэролайн поняла, что вот-вот сойдет с ума, если не найдет избавления. Войдя в спальню и заперев за собой дверь, она расстегнула блузку, расшнуровала корсет, швырнула их на пол. Какое-то время она посидела на кровати, наслаждаясь прикосновениями относительно свежего воздуха к мокрой липкой коже. Головокружение, изводившее ее с самого утра, начало отступать. Воздух был таким влажным и тяжелым, а небо таким ослепительно-ярким, что Кэролайн стало казаться, будто кровь в ее сосудах сгущается и закипает. Одеваясь, она отбросила корсет. Никто этого не заметил, да и нечегобыло замечать, говоря по правде. От жары и собственной стряпни аппетит у нее совсем пропал, да и работа не прошла даром. Там, под сбруей корсета, Кэролайн совсем исхудала.

В конце недели прошел дождь. Лило так, как будто небеса разгневались на землю и решили ее уничтожить. С неба, из враждебных черных туч, низвергались целые потоки, не отдельные капли, а мощные струи — они неслись вниз стремительно, как копья, и разбивали землю, превращали верхний ее слой в кашу, смывали его в Жабий Ручей. Хилый ручеек превратился в бурную порожистую реку. Лошади держались стоически, только жались друг к другу, по гривам стекала вода. Коровы на выпасах ложились, прикрывали глаза. Корин был в Вудворде с Хатчем, перегонял семьсот голов скота. Вечером Кэролайн легла рано и что было сил молилась, чтобы Норт-Канейдиан не разлился, чтобы вода поскорее сошла и не помешала Корину вернуться домой. Она не стала закрывать ставни и лежала, прислушиваясь, как барабанит дождь по крыше. Раскинув руки, она ждала, когда же из окна подует воздух попрохладнее, когда вода смоет, унесет жару.

В дверь робко постучали, появилась Сорока.

— Что-то случилось? — отрывисто спросила Кэролайн, садясь на постели.

— Ничего, миссис Мэсси. Я вам принесла кое-что. Чтобы вам полегчало, — ответила индианка.

Кэролайн вздохнула, откинула со лба мокрые волосы.

— Мне уже ничто не поможет, — шепнула она.

— Выходите, попробуйте, — настаивала Сорока. — Нехорошо слишком долго лежать. Так вы никогда не привыкнете к здешней жизни.

Она требовала и добилась своего: Кэролайн заставила себя подняться и следом за индианкой вышла на кухню.

— Арбуз. Первый в этом году! Попробуйте. — Сорока протянула Кэролайн широкий ломоть: кроваво-красный полумесяц, липнущий к пальцам.

— Благодарю, Сорока, но я не голодна…

— Попробуйте, — повторила Сорока уже тверже. Кэролайн взглянула на нее, встретилась взглядом с ее черными глазами и увидела в них только желание помочь. Она взяла арбуз, откусила кусочек. — Правда, хорошо?

— Хорошо, — признала Кэролайн, жадно вгрызаясь в ломоть.

Арбуз не был ни приторно-сладким, ни кислым. Вкус оказался нежным и приятным, каким-то земным, он успокаивал саднившее горло.

— И это выпейте, — Сорока протянула ей чашку с водой, — это дождевая вода. Прямо с неба.

— Да, сегодня в ней не было недостатка, — улыбнулась Кэролайн.

— Эта вода от земли, эта вода — от неба, — пояснила Мэгги, указывая на арбуз и на чашку. — Если есть и пить такие вещи, можно… можно обрести равновесие между землей и небом. Понимаете? Тогда у вас не будет чувства, что вас наказывают. Вы станете чувствовать себя частью этой земли и этого неба.

— Хорошо бы. Не чувствовать, что тебя наказывают, — чуть заметно улыбнулась Кэролайн.

— Ешь еще, пей еще, — подбодрила ее Сорока, тоже с улыбкой.

Они сидели вдвоем за кухонным столом под звуки дождя, хлеставшего за окнами. По подбородкам у обеих тек арбузный сок. Вскоре Кэролайн ощутила прохладу — блаженное чувство, зародившись где-то внутри, хлынуло наружу, освежая ее измученную, обожженную кожу.

Кобылу мышастой масти, невысокую, со стройными ногами, компактным телом, широкой грудью, напоминавшей бочонок, и тонкой шеей, звали Кларой. Она была уже немолода и принесла Корину с полдюжины жеребят. Все они выросли и стали превосходными верховыми лошадьми, за единственным исключением — один жеребенок оказался совершенно диким. Никто так и не смог с ним справиться, и он успел поломать кости многим славным объездчикам мустангов, пока наконец сердце его не разорвалось, отравленное собственной яростью.

— В тот день, когда это случилось, Клара понурилась и загоревала, хотя жеребчик-то к тому времени жил на другом конце Вудворда, — рассказывал Хатч, пока Кэролайн боязливо поглаживала кобылу по костлявой морде.

Утреннее солнце сияло, в воздухе стоял едкий запах конского пота и кожаной упряжи. Кэролайн поглядывала на объездчика из-под капора. Глаза Хатча, казавшиеся блестящими щелками, прятались между кустистыми бровями и гусиными лапками морщин. Отметины на его лице были резкими и глубокими, а ведь Хатч был немногим старше Корина.

— Вы полагаете, она почувствовала, что ее дитя умерло? Как печально, — вздохнула Кэролайн.

— Думается мне, она почувствовала. Инферно, так мы его прозвали, жеребенка того. Он был огненный, а если кто к нему подходил, то смотрел в глаза, да так, что мужчины вздрагивали.

— Какой ужас! Такое кроткое животное, как Клара, произвело на свет такого злобного отпрыска. Как это возможно?

— У многих душегубов матери были добродетельными и богобоязненными женщинами. Сдается мне, это касается и людей и лошадей, — развел руками Хатч. — Но Клара-то и мухи не обидит. Можете сесть на нее верхом, кричать во весь голос и лупить ее стеком, а она все равно не затаит на вас зла.

— Ну и что? Я все равно не собираюсь делать ничего подобного! — рассмеялась Кэролайн.

— Непременно нужно сделать — сесть верхом, я хотел сказать, — добродушно усмехнулся Хатч.

— О нет! Мне казалось, сегодня я только учусь седлать ее? — В голосе Кэролайн послышалась тревога.

— Все верно, и это займет пять минут, не больше. А какой, скажите, смысл седлать лошадь, если никто не собирается сесть в седло?

— Хатч, я… Не знаю, получится ли у меня… — заикаясь, пробормотала Кэролайн.

— Проверить можно только одним способом — попробовать это сделать. — Голос Хатча звучал почти нежно. Взяв Кэролайн под локоть, он чуть подтолкнул ее к лошади: — Давайте, миссис Мэсси. Нельзя быть женой хозяина ранчо и не уметь держаться в седле. А бояться тут нечего. Не сложней, чем сидеть на стуле.

— Стулья не бегают! И не брыкаются! — возразила Кэролайн.

— Это верно, так ведь они и не доставят вас из пункта А в пункт Б вдвое быстрее, чем поезд, — хохотнул Хатч. Улыбка у него была хитроватая, но дружелюбная, и, когда он подал Кэролайн руку, она почувствовала, что просто никак не может не опереться на нее.

— Я все же не уверена, — промолвила она тоненьким от страха голосом.

— Через десять минут вы будете удивляться, из-за каких пустяков волновались, — уверил Хатч.

Подставив руку, он подсадил ее в дамское седло. Бледная от страха Кэролайн сидела не шевелясь, и боялась, что лошадь вот-вот сбросит ее на песок. Хатч показал ей, как упираться правой ногой в луку седла, а левой — в стремя, чтобы добиться равновесия и чувствовать себя увереннее.

— Вот теперь хорошо. Удобно? — спросил он.