Наследство
Шрифт:
По другую сторону шоссе, в тени цветочного ларька, стоял коренастый старик, с густыми волосами цвета талого снега и такими же усами. Поняв, что его заметили, старик вышел из тени и еще несколько секунд разглядывал Нину откровенно и бесцеремонно, будто неведомую зверушку в зоопарке. А затем, махнув пробегавшему мимо, на миг притормозившему рейсовому автобусу, запрыгнул внутрь. Но даже сквозь пыльное стекло Нина чувствовала удалявшийся взгляд незнакомца.
«Придурок какой-то, – раздраженно подумала Нина. – Белые тапки пора заказывать, а все туда же… Старый извращенец».
Из ворот, коротко посигналив, выехал черный «БМВ» Асима.
Конкурс
– О, черт, – прошептала Нина, чувствуя, как голова начинает раскалываться от свежей порции вариантов. Она нащупала сигареты, попросила секретаршу сварить кофе покрепче и, откидываясь на спинку, с наслаждением зажмурилась.
– Ну, как? Тяжко бремя власти?
Разумеется, это Асим. Ей не нужно открывать глаз, можно даже не слышать голоса, чтобы догадаться о его присутствии. Достаточно звука приближающихся шагов, характерного скрипа дверной ручки. От прикосновения Асима она скрипела как-то особенно. Еще в детстве Нина безошибочно угадывала шаги родителей за входной дверью. За очень толстой дверью, сквозь которую почти не проникали посторонние шорохи.
«Абсолютный слух, музыкальный…»
С возрастом она научилась так же чувствовать посторонние взгляды…
Взгляды?
Отчего-то Нине вспомнился странный старик около цветочной лавки. Нет, все-таки он не производил впечатления престарелого ловеласа, пускающего слюни на любую особь женского пола моложе тридцати. Он смотрел как-то иначе… Как? Да хрен с ним!
– Ты что, заснула? – удивился Асим.
– Ага, – открывая глаза, буркнула Нина. – И как это ты попал в мой сладкий сон?
– Что-нибудь подобрала?
– Пока нет.
– Да что ты хочешь, можешь объяснить?
Нет, она не может. Для того ей потребовалось бы рассказать про то, как
Непорочно-белые стеныУтопают в розовом солнце…В общем, выставить себя слегка чокнутой. Ей это совсем ни к чему.
– Не могу, – упрямо сказала Нина. – Отстань. Я не архитектор. Когда увижу – покажу.
– Если верить легенде, гласящей, что все люди произошли от каких-либо животных, то ты – от ослицы.
– А ты от кобеля.
Нина отхлебнула кофе, успевший немного остыть. Но так было даже лучше.
– Интересно, какой ты была в детстве? – проигнорировав и эту дерзость, покачал головой Асим.
– Маленькой и глупой.
Лучше бы он рассердился. Именно эта позиция – добродушной иронии – Нину злила и обезоруживала одновременно.
– И не надо так смотреть.
– Как?
– Так… – буркнула Нина. – На меня почти так же пялился на днях какой-то старый козел. Седой, с усами. И выражением «С чем же тебя едят, детка?» на лице.
– И где же? На пляже?
– Не угадал. Напротив отеля. Прямо за воротами. Если бы я страдала паранойей, то непременно решила бы, будто он меня долго выслеживал.
Неожиданно Асим заинтересованно прищурился, усаживаясь напротив.
– Невысокого
роста, такой приземистый, широкоплечий, лет семидесяти?– Вроде. Вы что, знакомы?
– Не уверен, но может быть…
– Не тяни кота за хвост.
– Какого кота? – удивился Асим.
– Это такая поговорка. Русская. – Нина отчаянно грызла кожу на уголке указательного пальца. – Означает: скорее выкладывай, что знаешь.
– Это может быть старик Аванди. Он абсолютно безобиден. Наверно, ему было просто интересно взглянуть на единственную наследницу сыновнего состояния.
– Кто? – подавшись вперед, переспросила Нина. – Отец Алекса?
– Ну да.
– Так что, он ничего не получил?
– Ни песеты.
– Неслыханно, – прошептала девушка. – Почему?
– Они были в ссоре. И знаешь, что больше всего задело старика Аванди? То, что даже перед смертью сын позвонил не ему. Мне. И не оставил ни строчки. Я помню его записку наизусть:
«Я, Селами Аванди, находясь в полном уме и добром здравии, заявляю, что виновен в гибели Надежды и Сергея Кузнецовых, застреленных в Москве десятого июля сего года нанятым мною киллером. Я не могу жить с этим и потому ухожу. Асим, пожалуйста, позаботься об их дочери, Нине. Ей только двенадцать. Пусть все, что у меня есть, будет принадлежать ей. Прости, что опять разочаровываю тебя. Прощайте все. Может, еще встретимся. Алекс».
И все. Я пытался отчинить старику какую-то сумму, но тот уперся, как баран. «Если сын не нашел для меня ни одного слова перед смертью, то больше мне ничего не нужно. Даже его памяти». Я убеждал его, что в том состоянии, когда писалась записка, вряд ли Алекс вообще что соображал. «В полном уме…» Да ни один псих не признает себя таковым… Бесполезно. Старик даже упрямее, чем ты.
– Невероятно, – покачала головой Нина. – Просто невероятно.
Она резко поднялась, зашагала от стены до стены, на обратном пути остановившись у окна.
– Что ты мечешься?
– Что?! – Она извернулась, как змея, готовая к броску. – Выходит, я еще и обобрала старика. Скажи, к их ссоре тоже прекрасная Надежда ручку приложила?
– По-моему, у тебя пунктик, – рассердился Асим. – Скоро ты начнешь обвинять Надежду в аварии на вашей подводной лодке. Послушай, кажется, твоя бабушка – мать Надежды? Почему ты тогда не осталась с родителями отца?
– Хороший вопрос. – Губы девушки дернулись, болезненно искривившись. – Да, за меня была тяжба. И на суде я узнала все тонкости происшедшего. Когда моя мамочка, с кем и сколько раз… Просветили по полной программе.
– Неслыханно! – подскочив, воскликнул Асим. – Заставлять двенадцатилетнего ребенка выслушивать подобные мерзости! Это… – Он запнулся, не находя нужных слов, беспомощно разведя руками.
– Это жизнь. – Нина потянулась за сигаретой. Пламя зажигалки мелко вздрагивало. – Все было на стороне папиных родителей. Юрист и экономист против какой-то медсестры детской поликлиники. К тому же их было двое, а бабушка одна. С дедом она давно развелась, и к тому времени он окончательно спился. Меня судья все спрашивала: «С кем ты хочешь остаться?» Это потому, что мне уже исполнилось двенадцать, и я имела право выбирать. А я молчала. Мне было все равно. Может, я еще была в шоке после гибели родителей? Точно не знаю. Бабушка показывала меня каким-то врачам, мне выписывали таблетки, но от них постоянно хотелось спать, а снилось одно и то же: папа и Надежда на земле… К тому же от тех таблеток я плохо соображала, стала заторможенной, как зомби, и потому выбросила их в унитаз.