Насмерть

— Нет, Миша, даже и пытаться не стал бы. Чревато…

— И я о том же. А если к нормальным людям наняться нельзя, а жрать все равно охота, то что? В выродни подаваться? Да ну его в баню, уж лучше к Полковнику.

— Гляди, Миша, тебе жить. Вот только послушай старого, много повидавшего в жизни бывшего мента — не намного это лучше.

Глубокомысленно молчу в ответ и понимаю, что тему эту пора сворачивать. Особых доводов за вступление в банду Полковника у меня нет и необходимость этого поступка я аргументировано доказать не смогу даже сопливому мальчишке. А вот приказ есть. И выполнить его мне проще всего будет примкнув к самой сильной здешней банде. Вот только приказ этот в качестве довода в разговоре использовать не получится. Прохоров мое молчание истолковал верно, и больше этой темы не касался. Я перевел разговор на другое, попросив его никому не распространяться о том, сколько на самом деле стоили Нефтянке услуги нашего отряда. Торговцы будут знать только свои расходы, сколько сверх всего этого нам отстегнул начальник стражи для них — большая военная тайна. Вот пусть так и остается, а то еще решат местные, что мы, словно таджикские гастарбайтеры моего времени, готовы на любую работу согласиться за копейки. Прохоров смысл просьбы понял сразу и заверил, что будет молчать, как рыба об лед. Ну, вот и ладушки. А потом и вовсе стало не до разговоров.

Сразу после возвращения в Нефтянку он куда-то ушел, а уже минут через двадцать к нашей, выстроившейся на площадке перед воротами, технике подъехали два дряхлых бензозаправщика, а еще минут через пять-семь трое крепких ребят лет, примерно, двадцати пяти, прикатили на груженной боеприпасами подводе, которую тянула смирная серая кобыла. Так, похоже, с платой все будет без обмана, что не может не радовать. Пока объясняюсь с водителями бензовозов и старшим из парней, оказавшихся приказчиком и грузчиками из местной оружейной лавки, внезапно чувствую, как кто-то деликатно теребит меня за рукав. Ага, это сразу двое торгашей снаряжением пожаловали, размерами одежды и ростовкой моих подчиненных интересуются. Перенаправляю их к Шурупу. Зря я его, что ли, завхозом, в смысле — зампотылом, назначил? Вот пусть и отдувается! А то взяли, понимаешь, моду — свалили все на маленького беззащитного меня, на шею сели и ноги свесили. Вон, где-нибудь у нормальных людей, начальники вообще ни черта не делают, только приказы отдают в самой общей форме, а потом за неисполнение подчиненных гоняют особо извращенным образом, ну, или в случае выполнения, делают вид, что так все и должно быть. А тут вертишься, как белка в колесе… Нечего! Пусть тоже немного удовольствия получат! И поторопить их всех нужно, нам еще к Полковнику в этот его Рощинский полсотни каме по хреновой дороге плюхать…

М-да, плюхать нам никуда не пришлось, не успели мои парни распихать по десантным отсекам бронетранспортеров тюки с полученными в качестве оплаты вещами, как часовой с вышки у ворот начал так намахивать руками стоящему рядом со мной Прохорову, словно хотел выиграть главный приз на конкурсе «Кто лучше всех изобразит ветряную мельницу». Причем, как Сергеич объяснил, он не просто хаотично своими граблями вертел. Тут у них, оказывается, что-то вроде флотской флажковой азбуки имеется. Рации в этом плане, конечно, намного удобнее, но на них еще у Полковника разрешение получить нужно. Пробовали — их светлость не соизволили. За что, кстати, и пришлось расплачиваться сожженным хутором и его страшной смертью умершими жителями. М-да, не прибавит это событие у селян любви к Полковнику, точно вам говорю.

Кстати о птичках, в смысле — о Полковнике, именно о приближении его кортежа Владимиру Сергеевичу и доложил с вышки глазастый рукокрыл.

— Так, парни, заканчиваем погрузку! — командую я своим. — Боевая тревога! Выводим машины за ворота и ждем вон на той лужайке. Мало ли чего его полковничьей светлости от нас нужно. Поэтому — булки не расслаблять и быть в готовности. Но первыми огня не открывать ни в коем случае — возможны провокации. Только по моей команде или для конкретной, обоснованной самозащиты.

— Из города-то зачем уходишь? — с недоумением в голосе спрашивает Прохоров.

— Да мало ли… Вдруг у господина Полковника к нам претензии. А то вдруг он на нас обиделся, аж кушать не может? Короче, возможны взаимные упреки и недопонимание вплоть до стрельбы. Вы, как ни крути, ко всему этому — никаким боком. Так на кой черт мне вас под молотки подставлять? А на той полянке, даже если они нас, а мы их убивать начнем, до вас только если совсем случайные пули долетят. И те в стене застрянут.

В глазах начальника стражи снова удивление и даже уважение. Или мне только показалось? Прохоров явно что-то хочет сказать, но лишь качает головой и повторяет совсем недавно сказанные мне слова:

— Зря ты в это дерьмо лезешь, Миша. Ой, зря!

Кортеж Черного Полковника, что называется, внушает. Мы с нашей парой «коробочек» и четырьмя внедорожниками на его фоне конкретно теряемся. Если со стороны глядеть — просто мотострелковый батальон на марше в «горячей точке». А уж пылищи-то подняли — просто дым коромыслом. Сквозь просветленную оптику бинокля картинка смотрится еще внушительнее: головным дозором — обычный «бардак», в смысле БРДМ, следом за ним, держа дистанцию метров в двести, — четыре бронетранспортера, таких же «восьмидесятки», как у нас, только понакручено на них дополнительного железа — мама не горюй. Здорово напоминает грузовики болгарских торговцев оружием, которые я еще в Червленной видал. Выглядит агрессивно и устрашающе. БТР он и без того не шибко красавец, а уж в таком вот «тюнинге», так и вообще совершеннейшим чудовищем смотрится. Замыкают колонну две БМП-«копейки». В смысле, БМП-1, те, что пушкой калибром в семьдесят три миллиметра вооружены. Серьезный противник. Таким наши бронетранспортеры не противники. Наш КПВТ бьет на два километра, а у этих орлов предел — почти четыре с половиной. Понятно, это при условии, что наводчик — профи, ну так нам и не профи хватит, если он с трех километров херачить начнет. А вот это что за зверь невиданный? Пытаюсь разглядеть мелькающий в клубах пыли между бронетехникой внедорожник. На «Тигр» не похож совсем, и на американские машины вроде «Шеви-Тахо» или «Юкон» — тоже. Чем-то отдаленно смахивает на американский армейский «хамвик», но тоже не он. И при этом машина явно не самопальная, знакомы мне ее обводы, видал я ее где-то еще в прошлой жизни… Точно! «Комбат» [63] это. Вот только как он тут оказаться мог? Их же, вроде, в Питере клепали в каком-то чуть ли не частном КБ. Вроде пытались создатели его армейцам предложить, но что-то у них там не срослось… С другой стороны, частники есть частники — не подписали военные контракт, могли для каких-нибудь толстосумов по индивидуальному заказу делать. Помнится, много среди наших доморощенных олигархов было любителей больших брутальных машин: и «Хаммеров», и «Тигров» в гражданском исполнении, и даже переделанных внутри почти до полной неузнаваемости БРДМ. Так что, вполне мог себе кто-то и «Комбата» заказать. А потом благополучно склеить ласты. Ну, а машинку Черный Полковник к рукам прибрал. Не пропадать же добру?

63

«Комбат» — бронированный внедорожник, созданный в г. Санкт-Петербурге в КБ Дмитрия Парфенова. Изначально планировался как VIP-броневик для передвижения представителей высшего командного состава в зоне активных боевых действий. Имеет несколько вариантов бронирования. По максимальному классу защиты способен выдержать попадание пули калибром 12,7 мм. В армии к «Комбату» интереса не проявили, и сейчас он производится для частных заказчиков единичными экземплярами.

Так, ладно, хватит лирики, пора здешнему хозяину навстречу топать. Почему топать? Да потому что, вполне возможно, сердит на нас Полковник. А человек, вышедший в поле один, выглядит куда менее опасным, чем подъехавший на крутом внедорожнике с пулеметом, да еще и с «броней» на прикрытии. Поэтому — пешком и в гордом одиночестве.

Ага, там мой «жест доброй воли» явно заметили и поняли правильно: броня начинает разворачиваться в редкую цепь, фронтом на нас, а «Комбат», уверенно и солидно покачиваясь массивным кузовом на ухабах, катит прямиком ко мне. Встает грамотно, чуть объехав справа, своим корпусом закрывает и меня, и будущее место разговора от взглядов и прицелов моего отряда. А броня у этого почти четырехтонного броневика внушительная — без гранатомета не расковыряешь, да и с гранатометом не факт, что сразу получится. Негромко клацают замки дверей и из машины ловко и слаженно выскальзывают двое. Похоже — личные телохранители. Резкие ребятишки, явно очень хорошо тренированные и сработанные. Слегка разойдясь в стороны, они вполне профессионально берут меня в «клещи». Кто ж вас так натаскал-то, родные? Когда всему миру упитанная полярная лисичка пришла, вам ведь лет по семь-восемь было… Значит, хороший учитель имелся, старой школы. Возможно, инструкторы Краснодарского ЦСН и углядели бы в их действиях какие-то огрехи, но вот я — далеко не матерый офицер группы «В», и потому понимаю: случись что — эта парочка меня на кожаные ремни распустит раньше, чем я что-то мявкнуть в знак протеста успею. Одно радует — даже в мое время такого уровня профессионалы были товаром редким, можно сказать — штучным. А по здешней-то бедности, такие, наверное, вообще на вес золота. В прямом смысле. Так что, много таких хлопчиков у Полковника быть просто не может. А иначе… Иначе в бою очень и очень тухло нам будет.

Пока я разглядываю и оцениваю полковничьих «телков», из машины выбирается он сам. Серьезный товарищ… Невысокий, лысый, словно колено. Одет в темно-оливковую куртку, сильно похожую по пошиву на американскую М-65 и того же цвета тактические брюки с большими накладными карманами и утяжками чуть ниже колена, заправленные в почти новые щегольские замшевые берцы. Оружия вроде не видно, хотя, зачем оно ему при такой-то охране. Уже в возрасте, думаю, ему где-то к семидесяти, но фигура крепкая, этакий гриб-боровик. Я вообще одну интересную особенность подметил: этот мир — мир крепких стариков. Похоже, те, что здоровьем похлипче, до старости просто не доживают. Уровень медицины не тот, да и вообще, в целом, обстановка как-то к долголетию не располагает. Как в той стихотворной сказке Филатова про «чудодейственное лекарство» из заячьего помета?

Он на вкус, конечно, крут, От него бывало мрут. Ну, а те, что выживают, — Те до старости живут…

Вот-вот, если уж выживешь, то точно до глубокой старости протянешь. Одна проблема — выжить, а это тут ох как непросто! А главное — кажется я наконец понял, почему Полковника прозвали Черным. За цвет кожи лица, вернее, уродливого омертвевшего струпа на том месте, где у нормального человека — лицо. Темно-серого, почти черного, да еще и с глянцевым отблеском. Если смотреть издалека, похоже, будто человек случайно в поддувало печки влез и все лицо свежей золой перепачкал. А вот вблизи картинка предстает во всей своей неприглядности. Ни хера себе! Хорошо горел мужик когда-то! На мой профанский взгляд — ожог где-то между третьей и четвертой степенью был, на грани обугливания мягких тканей. И как он глаза сохранить умудрился?

— Ну, голубь, шо скажешь?

Произношение у Полковника мягкое, скорее всего — украинец или долго там прожил. В том же Ростове-на-Дону тоже «г» произносят очень мягко, почти как «х», но вот «шоканья» украинского там нет и в помине.

— Чего молчишь, глазами сверлишь? Как поцелуи мне передавать через посыльных — так и наглости и речистости хватало. А теперь шо? Язык в задницу провалился?

— Язык мой на месте. Просто думаю, чего вы от меня услышать хотите. О чем говорить-то?

— А обо всем, мил друг. О том, как и зачем сюда приперся незваный. Почему на встречу со мной не поехал, а заставил меня, старого человека за тобою кататься. Не до хрена ли чести? Ну, и наконец, какого рожна тебе от меня вообще нужно? Хватит вопросов для начала?

— Вполне, — киваю я. — О том, как и зачем — вопрос отдельный. Рассказать несложно, только долгая это история. Если вкратце — накосорезили мы там у себя…

— Серьезно накосорезили? — живые, внимательные, цепкие и какие-то пронзительные светло-голубые глаза Полковника на мертвом, гладком, будто целлулоидном лице выглядят чем-то чужеродным. И смотрится это со стороны, прямо скажем, жутковато.

— Очень, — морщусь я. — Примерно на военный трибунал и расстрел у ближайшей подходящей стенки.