Настасья Алексеевна. Книга 4

– Командир приглашает вас, если хотите, в кабину. Там лучше видно.

Настенька была счастлива. Её первый полёт и в кабине, в кресле второго пилота, откуда открывался прекрасный обзор. В первое мгновение ей показалось страшным сесть в кресло, которое, казалось, зависло в воздухе. В кабине под ногами тоже было прозрачное стекло, поэтому ощущение было такое, что ты находишься в воздухе и вот-вот упадёшь. Но падения не происходит, и к этому постепенно начинаешь привыкать.

После самолёта, летящего на высоте девять тысяч метров, откуда проплывающая земля выглядела большой развёрнутой картой с малюсенькими домиками вдоль тонких речушек, вертолёт виделся летящим совсем близко от земли. Правда, сейчас у Настеньки под ногами были потемневшие воды фиорда, а слева неторопливо проплывали высокие стены гор. Это потом уже она узнала, что они называются Столовыми горами, так как в отличие от остроконечных гор, эти завершаются плоскими крышами, то есть равнинами, словно огромные столы, накрытые белой снежной скатертью, как сейчас, и расцветающей цветами в летнюю пору. Столы сидели прямо в морской воде, и лишь кое-где можно было заметить узкие лоскутки побережья, покрытого снегом.

Но это было слева. А с правой стороны залив омывал собой плоскую равнину, тоже белую от снега, и где-то подальше начинались горы, прятавшие за собой недавно зашедшее солнце, след от которого в виде яркой оранжевой полосы отчётливо наблюдался, вызывая в душе восторг.

Увлечённая изумительными видами, необыкновенными сочетаниями белого и тёмно-синего цветов, заметившая даже плывущий под ними кораблик, Настенька всё же не могла не думать о сидевшем слева через небольшой проход командире, который назвал себя Иван крестьянский сын. Его уверенная посадка за штурвалом, спокойные руки, не могли скрыть какую-то непонятную Настеньке грусть в его глазах. Шестым чувством начиная понимать, что что-то должно случиться, она боялась этого. Боялась даже думать об этом человеке, но не могла.

А, собственно говоря, почему нельзя думать? Вот он сидит в шлеме и наушниках, героическая личность. Она видит его профиль. Продолговатое лицо с прямым носом, чуть впалой щекой. Взгляд устремлён вперёд. Он не боится лететь над бездной. Конечно, он герой. Сейчас её жизнь всецело принадлежит ему, зависит от движений его рук. Стоит ему что-то неправильно сделать, и она рухнет в чёрную пропасть. Да, внизу уже темно, хотя над горами справа ещё виден ускользающий быстро свет.

Вот такой героический человек мог бы заботиться о Настеньке и её сыне. Она представила себя с Женечкой на своих коленях, в этом же вертолёте, и она объясняет сыну, что ничего страшного в полёте нет, когда за штурвалом сидит папа. А малыш весело смеётся, показывая ручкой на пролетающих далеко внизу чаек.

Может ли Ваня с такими грустными глазами быть отцом её сыну? Настенька поймала себя на мысли, что назвала пилота по имени, словно всё давно решено, когда он ни слухом, ни духом об этом даже не догадывается.

Вот он отрывает правую руку от штурвала и подносит её к голове, поправляя наушник. И тут, будто какой-то невидимый огонь внезапно ожёг Настеньку. Она не могла отвести взгляда от этой руки. До её сознания внезапно дошло, чего она внутренне боялась. И это произошло. На безымянном пальце правой руки Ивана блеснуло золотое обручальное кольцо. Парень был женат, а она готова была определить ему главную роль в своей жизни.

Открытие оказалось столь неожиданным, что у Настеньки ёкнуло сердце, и она часто задышала, пытаясь справиться с собой. А пилот, краем глаза наблюдавший за пассажиркой, мгновенно понял по устремлённым на его руку глазам причину её внезапного волнения, и как-то поспешно охватил рукой штурвал, пряча за ним опять кольцо на пальце. Но было поздно. Настенька замкнулась. Щёки уже не горели той радостью, что охватила их при виде восхищавших её пейзажей, при ощущении необычности полёта в кабине пилота и всего нового, что её окружало. Глаза потухли. И ей захотелось быстрей прилететь на землю, чтобы уйти от так предательски обманувшихся чувств.

Но вертолёт и так уже совершал посадку, зависнув на мгновение над широкой вертолётной площадкой с недлинной лётной полосой, обозначенной по бокам посадочными и заградительными огнями, просторным ангаром, в котором прячутся на ночь вертолёты, и по другую сторону площадки трёхэтажным продолговатым зданием, где разместился кабинет командира вертолётного отряда, вся его бригада бортмехаников и пилотов, включая метеорологическую службу с башней наблюдения, жилыми помещениями штата сотрудников и даже столом для игры в настольный теннис. Напротив этого здания, поближе к начинающемуся отсюда Грин– Фьорду, где он встречается с Ис-Фьордом, на самом мысу, уставившимся своим носом на возвышающуюся на противоположной стороне залива гору Протектор, названную так (в переводе с английского означает «защитник»), поскольку она как бы защищает собой в какой-то степени от северных ветров, расположились док для технического обслуживания вертолётов, склад горюче-смазочных материалов, проще ГСМ, котельная и небольшая электростанция для автономного обеспечения энергией.

Разобравшись с вещами, Настенька вместе с Василием Александровичем и Евгением Николаевичем сели в подкативший прямо к вертолёту ГАЗ-69 и поехали в Баренцбург, в новую жизнь. И хорошо, что всё вокруг было новым, отвлекающим от мыслей о том, что перед тем, как идти к машине, Настенька протянула на прощание руку Ивану крестьянскому сыну, снявшему с головы наушники, след от которых всё ещё пролегал дужкой по густой шевелюре русых волос, и вновь обратила внимание на обручальное кольцо на правой руке, которой он мягко пожал ей руку, сказав, как ей показалось, многозначительно:

– Желаю хорошо устроиться. Надеюсь, мы скоро встретимся.

Мысли о его словах быстро ушли сами собой, перекрываемые впечатлениями от совсем рядом находящегося заснеженного пространства между тёмной поверхностью вод фьорда справа и горами, кажущимися высокими, совсем близко слева.

Василий Александрович посадил Настеньку рядом с водителем из уважения к её женскому полу, а сам несколько грузно забрался на скамейку в кузов, так что ей было хорошо всё видно, а начальник за её спиной комментировал:

– Тут вам захочется иногда погулять, но будьте осторожны, с гор может сойти лавина. Правда, снег только недавно выпал, но всякое может быть.

И в подтверждении слов об осторожности заговорил водитель Женя, невысокого роста, но крепенький паренёк в кепке фирменном тулупчике:

– Я на днях тут столкнулся с медведем. Ехал как раз на ГРЭ, а снег шёл сплошной стеной, вдруг смотрю – прямо перед носом туша белая движется. Я ему в зад упёрся машиной и засигналил, тогда он свернул с дороги налево к берегу.

– А куда вы ехали? – спросила Настенька скорее машинально, потрясённая тем, что здесь вот так просто можно встретиться с медведем.

– Да, сюда же, откуда мы сейчас едем. Мы это место называем ГРЭ. В недавнем прошлом здесь обитала геолого-разведочная экспедиция. Вот это место и прозвали ГРЭ. Так и сейчас зовётся, хоть экспедиции давно нет.

Но Настеньку волновал вопрос о медведе, и она почти испуганно спросила:

– И что же, эта зверюга часто здесь ходит?

– Нет, Настасья Алексеевна, – вмешался в разговор всё слушающий Василий Александрович, – я здесь третий год, а видел белого медведя всего несколько раз, да и то не в Баренцбурге. Просто сейчас время миграции. Но маршруты их проходят в другом месте. На Пирамиде они чаще бывают. Нас ГСВ оберегает. Они следят за фьордом и горами. Если медведь появится, жителей посёлка сразу предупреждают по радио, а бойцы ГСВ отгоняют зверя от посёлка.

– А если не заметят? – встревожено поинтересовалась Настенька. Женя, вы же встретили?

– Да, это редкость, – смеясь, ответил водитель. – Обычно медведь в посёлок боится заходить. Вот когда наступит полярка, тут они посмелее.

– Что наступит?

Настенька встречалась с терминами, значение которых ей было непонятно, и она спрашивала.

– Полярка – это полярная ночь. Она уже приближается. В конце октября солнца уже почти не видно, – пояснял Василий Александрович со смехом в голосе и добавил: – Жаль, что ваш спутник Евгений Николаевич спит, сидя тут. Много пропускает.