Наставник
Шрифт:
Лейтенант частенько задавал себе этот вопрос, представляя, что именно у него чужаки исковеркали жизнь. Даже в самых кошмарных мыслях невозможно было вообразить, что он лишился отчего дома, что не будет больше
"Разве афганцы не люди? Разве они не так же болеют, страдают или плачут? Неужели у каждого в мире своя зубная боль?
– думал лейтенант.
– И неужели другие родители любят своих детей меньше, чем мои меня? Наверное, одинаково. А как по-другому? Ведь все мы люди", - приходил к выводу лейтенант, но мыслями такими ни с кем не делился.
Многие из его окружения ненавидели и презирали войну, но только не себя на ней. А лейтенант, проникаясь все большим отвращением к массовым убийствам артиллерией и авиацией людей, презирал еще и себя - за вынужденное соучастие.
Сейчас он снова был свидетелем наглости и пренебрежения к тем, чьей родиной является эта земля. Лейтенант краснел и отворачивался в сторону. Майор испытывал противоположные чувства.
– Посмотри,
посмотри, десантура!– он возбужденно хватал за рукав лейтенанта.
– Дом тот видишь? Тот, угловой. Окно справа, вверху, усекаешь? Так вот, во время восстания там пулемет стоял. Подавили гада. Ох, как мы бачей тогда крошили: самолеты на бреющем; танки в упор лупят. Бачи - кто куда, а потом оклемались и гадить исподтишка начали. Но мы им показали, орал майор, размахивая автоматом так, что прохожие бросались врассыпную. Еще как показали! Лупили и в хвост, и в гриву. Только яйца трещали...
"Когда все это закончится?" - с тоской думал лейтенант, которому казалось, что еще немного и произойдет какое-нибудь непоправимое несчастье.
Но через некоторое время бронетранспортер остановился на углу пересыльного пункта. Лейтенант быстро спрыгнул с машины.
– Пока, десантура, мы на пересылку, а потом обратно. Если что, так с нами!
– закричал майор, протягивая руку.
"Ни за что!
– подумал лейтенант.
– В следующий раз лучше пешком!"
"Мягковат парень. Не жилец. Скоро убьют" - без сожаления определил напоследок наметанным взглядом майор.