Наставники
Шрифт:
– Так дела не делаются, Найтингейл, – повторил Кристл.
– Обделывать всякие делишки я предоставляю зашей клике, – сказал Найтингейл. Он встал и, не попрощавшись, пошел к двери. На этот раз он даже не оглянулся.
– Ничего не понимаю, – проговорил Кристл. – Что это с ним творится?
– Ладно, бог с ним, – сказал Браун.
– Неужели его нельзя образумить? – недоумевал Кристл.
– Безнадежно, – ответил я.
– Откуда у вас такая уверенность?
– Должен сказать, что я, пожалуй, согласен с Элиотом, – заметил Браун. – Да и вообще, если мы будем готовиться к худшему, а жизнь покажет,
– Да, наверно, вы правы, – сказал Кристл.
– Не наверно, а наверняка, – уточнил я.
– И у вас нет ни малейших сомнений? – все еще не желая верить в неудачу, спросил Кристл.
– Тут я готов целиком положиться на мнение Элиота, – проговорил Браун.
– В таком случае, – резко перестраиваясь, сказал Кристл, – нам необходимо сейчас же повидаться с Джего.
– Вам этого хочется? – спросил Браун; до сих пор я ни разу не замечал, чтобы он пытался увильнуть от дела.
– Нет, конечно. Но его нельзя оставлять с неведении.
– Вы правы, не стоит искушать судьбу…
– Если мы не сообщим ему об этом сегодня вечером, то завтра или послезавтра его обязательно просветит какой-нибудь доброжелатель. Прискорбно, конечно, но ничего не поделаешь – он меньше расстроится, если услышит эту новость от нас.
– Да, дьявольски неприятно…
– Ладно, я схожу к нему одни, – сказал Кристл. – Если уж вам невмоготу.
– Спасибо, Кристл. – Браун улыбнулся и, немного поколебавшись, добавил: – Нет, будет лучше, если мы сходим к нему все вместе. Пусть он лишний раз удостоверится, что его партия не распалась.
Нам с Брауном очень хотелось отсрочить визит к Джего – хотя бы всего лишь на десять минут. Однако Кристл, всегда склонный действовать решительно и как бы черпающий в решительных действиях свежие силы, почти насильно увел нас из профессорской.
20. Честолюбие
Мы знали, что жопы Джего дома нет. Сам он сидел в своем кабинете и читал. Когда мы вошли, его глаза тревожно вспыхнули; он казался очень настороженным, в его приветствии прозвучала преувеличенно радостная горячность.
– У нас плохие вести, – прервав его на полуслове, объявил Кристл.
Джего даже не попытался скрыть свои чувства.
– Предвыборная борьба всегда изобилует приятными и неприятными событиями, – стараясь смягчить удар, сказал Браун. – Нас, конечно, ждет еще много неожиданностей.
– Да что случилось? Что случилось? – вскричал Джего.
– Найтингейл переметнулся к Кроуфорду, – объяснил ему Кристл.
– Понятно…
– Ни печалиться, ни удивляться тут нечему, – сказал Браун. – На мой взгляд, он по недоразумению стал нашим союзником, а теперь закономерно перешел в партию Кроуфорда, и силы распределились так, как мы могли ожидать с самого начала.
Джего, по-видимому, даже не услышал успокоительной реплики Брауна.
– Это все потому, что я по пообещал назначить его наставником, – пробормотал он. – Но я же не мог! Я не мог согласиться на эту недостойную сделку. Решительно не мог. А сейчас уже ничего не исправишь. Сейчас было бы трудно сделать первый шаг…
Браун смотрел на Джего с тревогой.
– Забудьте
про Найтингейла, – твердо сказал он. – Просто выкиньте его из головы.– Ведь если б я пообещал ему эту должность, он наверняка остался бы в нашей партии! – жалобно воскликнул Джего.
– Сомневаюсь, – сказал я.
– И всего-то было надо – дать ему самое неопределенное обещание!
– Послушайте, Джего, – вмешался Кристл. – Если б вы дали ему обещание, он-то, может, и не переметнулся бы к Кроуфорду, но вы зато потеряли бы всех остальных сторонников. Так что выбора у вас не было.
– Неужели мы не попытаемся его удержать? – воскликнул Джего. – Неужели его нельзя переубедить?
– Безнадежно, – сказал Кристл.
– А может быть, мне самому надо с ним поговорить? – спросил Джего.
– Ни в коем случае, – ответил Кристл.
– Это бесполезно, – решительно поддержал Кристла Браун. Потом по-дружески добавил: – Он очень упрям. Ваша встреча, скорей всего, только осложнила бы положение. Перебежчики, знаете ли, становятся самыми ожесточенными врагами. Так что вам, по-моему, надо поставить на нем крест.
– Иначе я не смогу поручиться за последствия, – сказал Кристл.
Браун с Кристлом говорили сейчас, как солидные, основательные, твердо стоящие на земле люди, и Джего – клубок напряженных нервов – был вынужден их слушать. Они утверждали – хотя и не прямо, а косвенно, – что он но должен пытаться удержать Найтингейла, не должен даже намекать ему на возможность сделки.
А Джего-то как раз надеялся, что мы его поддержим, жаждал услышать от нас макиавеллиевский совет, который прозвучал бы примерно так: «Обещать Найтингейлу вы, разумеется, ничего не должны, однако будет совсем по плохо, если ему покажется, что он все же получил обещание… потом, обнаружив свою ошибку, он, конечно, разозлится – ну, да и бог с ним». Услышав что-нибудь подобное, Джего немедленно побежал бы к Найтингейлу и в беседе с ним, полагаясь на свое обаяние, застраховался бы только очень неопределенными оговорками. Да, при малейшей возможности он заключил бы в тот вечер сделку с Найтингейлом. Но его остановила угроза Кристла.
Когда Найтингейл впервые предъявил нам свои требования, Джего оскорбился больше всех, а сейчас он был готов пойти на такие позорные уступки, какие никому из его сторонников не пришли бы и в голову. Тогда, солнечным февральским утром, он думал с горделивой надменностью: «Так вот, значит, до какой низости может довести человека честолюбие?» Но в то утро он считал, что его-то честолюбию ничто не угрожает. А сейчас, когда рушились его собственные честолюбивые надежды, он, мучимый отчаянием, не погнушался бы прибегнуть к хитрости, коварству и прямой лжи.
Но он услышал угрозу Кристла. Он внимательно посмотрел на него – и встретил твердый, неуступчивый взгляд. Тогда он мельком глянул на меня и несколько секунд вглядывался в огорченное, исполненное сочувствия, но непреклонное лицо Брауна.
Внезапно Джего опомнился. Ему стало непереносимо стыдно. Он, видимо, по достоинству оценил свои намерения.
– Я должен снять свою кандидатуру? – сломленно спросил он.
Улыбка Брауна засветилась дружелюбным облегчением, а его заботливая воркотня показала мне, как сильно он волновался.