Настоящая фантастика – 2019

Мы не первые, кто вошёл. Но мало кто вышел, Собор пожирает своих посетителей. Ещё там, за воротами, я сложила пальцы левой руки в дулю – а назло всей нечистой силе. И так, с дулей, и следую шаг в шаг за Петей, за мною Гло. Гло сильный, с ним надёжно. Он первый поверил нам и убедил остальных.

Из узких продолговатых окон, обрамлённых зубьями разбитых витражей, сочится рассветный поток; растолкать тьму силёнок не достаёт, колышется причудливой светотенью. А ведь нету ветра, с чего ему колы… ох. Я обмякла, наткнувшись взглядом на её взгляд. Твари.

Дальше в памяти провал. Лишь обрывочные видения. Оскаленные пасти, свистящий рык, мелькание дубин и – кровь. Много крови. Мы несёмся вдоль всего этого, подталкиваемые сильными руками Гло, вверх по винтовой узкой лестнице, вдоль балкона, и снова по лестнице.

Осознание реальности возвращается лишь на самом верху, у входа в Башню. Башня – наша цель. Воины задачу выполнили: доставили нас с Петей. Но сами не дошли. Это не значит, что полегли: держат оборону на подступах… если живы. Проклятье. Из отряда с нами один Гло – ободранный, помятый, но кости целы, раз движется.

От цели нас отделяет дверь. Обшарпанная, подрагивает туда-сюда, двери в Соборе не запираются, замки все повыдраны. За нею, не сомневаюсь, тоже тварь.

Гло отодвигает нас, обжигая взглядом «замереть и не двигаться». Тварь – по его части. Что мы можем, училка и ученик, жмёмся к стене плечо к плечу. Проговорено сто раз что за чем, и всё равно из памяти выпало.

Гло стоит с дубиной и щерится, большой и лохматый. И – уже не стоит, исчез; дверь за ним глухо тукнула.

Страх разрастается, парализует… уж и дыхание по-собачьи мелкое. Чего он так долго?

«Он там сражается, а ты тут в штаны кладёшь», – пробивается откуда-то из подсознания мысль, простая как пробка, и – гонит страх! Дышать становится легче. Шевельнула рукой – шевелится!

– Гло-о! – позвала неуверенно. Тишина в ответ. – Гло-о! – усилила громкость. По-прежнему тихо.

Надо идти, вдруг ему помощь нужна. Только шагнула, как дверь дёрнулась и плавно пошла открываться.

А за ней…

«Кыс-кыс», – хриплю. Хочу глядеть смерти в глаза. Если уж всё равно помирать. Моя очередь. А Петька – он должен пройти. И воплотить идею. Чтобы не зря мы тут все… лежать остались, растерзанные.

– Кы-ыса, хоро-ошая… – семеню к твари на подгибающихся в коленях ногах, тяну ей навстречу подрагивающую левую руку. Всё ещё со скрюченными в дулю занемевшими пальцами. Ну не разгибаются они никак, и вместо открытой призывно ладони дёргается фига. Сознание ясное, мозги как часы работают. Держусь левой стены, освобождая правую для Пети, чтобы в дверь прошмыгнул.

Тварь медленно приближается, ритмично вздымая боками. Взглядом упёрлась в фигу, венчающую мою белую руку, обнажённую по локоть. Будто заворожённая этой фигой. А я – заворожённая её немигающим взглядом, остальное словно в тумане.

В тумане-то в тумане, но боковым зрением засекаю: бочком-бочком Петя трётся вдоль стеночки… и – исчезает за дверью. Молодец. Теперь ему нужно время, чтобы разобраться, оценить, исправить. Я должна дать ему это время, задержать тварь. Как сделать так, чтоб не за один присест меня съели, а по кусоч…

Вот и всё. Она вбирает в жуткую клыкастую пасть мою фигу. Зажмуриваюсь. Тепло и влажно руке. Сейчас, вот сейчас… пронзит болью… Что за… теперь лицу тепло и влажно. Меня едят? Но почему я не чувствую боли?!

Нет, не едят! – по крайней мере в данный момент. Скорее, пробуют. Лижут. Она же сытая, Гло сожрала, раз пасть в крови. И это кровь моего мужчины. Моего, да. Так и не узнавшего о моих к нему… чувствах. Я только его… только о нём… Мной овладевает отчаяние. А-а, всё равно теперь, так и так хана.

Надо – тянуть – время. И я его протяну.

Встаю на цыпочки и треплю тварюгу за ухом, где кожа складками. Она трубно ответно урчит… понравилось? Взгляд мой скользит вниз… х-хы, а ведь она – это он. Самец. Женщин, похоже, не встречал раньше – пахну иначе, что ли, с чего он вдруг добрый?

– А ты красивый… – мягко, вкрадчиво шуршу гадскому отродью. Не сильно отклонившись от правды. Чёрный, короткошёрстный, совершенный в своём уродстве, мощь так и прёт от горы мышц, и мощь эта будто не от мира сего – величавая, плавная.

«Петя, включай голову, эмоции к чёрту, шевелись, работай!» – взмаливаюсь беззвучно, вдруг поможет.

И тут снизу появляются твари. Много, одна за другой. Размером поменьше, но и подвижнее; злобные, никакого величия и в помине нет, мой среди них – король. Едва не рухнула от испуга, вцепилась в короля и застыла. А они… Обошли кругом, принюхиваясь, и ни одна не рыпнулась в мою сторону, даже намерения не выказала рыпнуться. Он рыкнул – и они удалились. Понимать это, видимо, следует так, что я – законная добыча короля. А ведь так и есть – Король!

И что дальше?

Король недвусмысленно подтолкнул меня, икающую от потрясения, к двери. Но туда нельзя, там Петя!

Потянула ещё сколько смогла – принялась чесать его за другим ухом. А когда он вывернулся из моих прилипчивых объятий, припав на передние лапы, – трепанула его по холке, окончательно осмелев. Ему не понравилось. Он взял меня саму за холку и поволок. Холкой служили мои волосы, заплетённые в косу и свёрнутые в высокий пучок.

Я протестующе вскрикнула и огрела его по носу – больно же! Он выпустил из пасти несчастный пучок, тут же размотавшийся в косу, и рассерженно фыркнул. А потом ка-ак вдарит лапой… я отлетела и впечаталась в стену, сползла по ней на пол. Ну и силища. Закончились нежности. Из носа хлынула кровь.

– Урод! С женщинами нельзя так! С нами нежно надо! – хриплю ему, когда он, набыченный, прёт ко мне.

Выставляю отродью фигу – не боюсь тебя, мол.

И – он ложится подле. Лижет меня в нос.

– А-а, прощения просишь? – морщусь. Обоняние ни к чёрту при кровящем носе, но смрадное дыхание пробивает и мою воспалённую слизистую. – Ладно. Давай мириться.

А потом услышала свист – резкий, заливистый, ни с чем не спутаешь: Петя подавал отряду сигнал к отходу. Облегчённо выдохнула – наконец!

– Уговорил. Пошли в твою берлогу! – говорю твари. Королю тварей.

Поднимаюсь, опираясь на шершавую стену, шагаю – и едва не валюсь: голова кружится. Король милостиво разрешает опереться на себя, и мы входим в Башню.

Внутри пусто.

Петьки и не должно было быть, раз свистнул. Ушёл через окно. Все члены отряда обвязаны верёвками – и защита, и спасительный якорь. Якорь в прямом смысле слова – вон он, зацеплен за подоконник, от него верёвка наружу вьётся.

Но Гло! Где его останки? На полу по центру лишь лужа крови, обрывки каната да расщепленная в крошево дубина. Изнутри, откуда-то из области желудка, поднимается волна тошнотворного бешенства – его что, целиком сожрали? Единственного из мужчин, к кому я… и того… да ещё так…