Настоящая любовь или Жизнь как роман

— Конечно, восстановят! — сказал я уверенно. — Если поставили вопрос в повестку дня — значит, восстановят.

Иначе — зачем обсуждать? Исключить из партии второй раз, что ли?

— Не так все просто… — задумчиво продолжал Бочаров. — Они вызвали в Киев на заседание бюро ЦК кого бы ты думал?

— Данченко, наверное? Кого еще? Секретаря парткома пароходства?

— Куварзина, — сказал Бочаров и посмотрел мне прямо в глаза. — Слушай, ты сегодня ничего странного не заметил вокруг себя?

И вдруг меня как пронзило. Сегодня начальника Одесского управления КГБ полковника Куварзина вызвали в Киев, на заседание бюро ЦК КП Украины. Конечно, он приехал в Киев не к самому началу заседания, не к шести часам вечера, а с утра. И чтобы он мог подготовиться к своему выступлению, ему еще с утра (если не вчера) дали копию нашей статьи о капитане Кичине. Под статьей стоят две фамилии: «Геннадий Бочаров, Эдуард Тополь, спецкорреспонденты «Комсомольской правды». Вот откуда Куварзин уже знает о существовании этой статьи, знает фамилии ее авторов!

— Заметил… — ответил я Бочарову на его вопрос. — Но я думал, что это так — совпадение… А что — за тобой тоже?

— Угу… — сказал Бочаров и кивком головы пригласил меня к окну.

Мы подошли к широкому окну, и Бочаров кивнул вниз, на мостовую, где вдоль небольшого сквера были припаркованы штук десять машин.

— Вон та, крайняя «Волга», видишь?

Я усмехнулся: они стояли рядом — черная «Волга», которая следовала за мной от дома Бакаева, и черная «Волга», которая сопровождала в тот день Бочарова по всей Москве. Пассажиры этих машин сидели в кабинах, лицом к зданию «Правды», так, чтобы им были видны все три редакционных подъезда.

— Конечно, оторваться от них можно, — сказал мне Бочаров. — Через типографию…

— Слушай, это уже Кафка! — сказал я. — Как может какое-то вшивое одесское КГБ организовать слежку в Москве?! Да еще так быстро! И зачем? Ну, написали статью — ну и что? Что с нас взять?

— Организовать слежку можно одним телефонным звонком, — сказал Бочаров, все еще глядя вниз на эти неподвижные черные «Волги». — У Куварзина наверняка есть приятели в московском ГБ. Одного звонка достаточно… А зачем? Скажем, для шантажа. Если ты сегодня вечером будешь с Кичиным в ресторане, я могу поспорить, что вас арестуют как пьяниц и дебоширов. Даже если вы будете пить только минеральную воду…

— Знаешь что? — сказал я. — Пошли к главному! Пусть ставит статью в завтрашний номер! Это лучшая наша защита! Пошли!..

— Статья уже стоит, — сказал мне Бочаров. — На второй полосе. Теперь нужно только молиться, чтобы она проскочила цензуру.

Я от изумления открыл рот. Бочаров сделал почти немыслимое — уговорил главного поставить статью в номер, даже не имея еще визы Бакаева.

— Закрой варежку, — усмехнулся Бочаров. — Я знал, что ты не выйдешь от Бакаева без визы. Я так и сказал главному: если Тополь придет от Бакаева без визы, вообще можете не печатать эту статью. Чем я рисковал? Ничем!..

Теперь представьте этот сумасшедший вечер в редакции газеты «Комсомольская правда», на шестом этаже издательства «Правды». Представьте это медленное, как пытка, течение времени, это ожидание, когда за окном стоят две гэбэшные «Волги», когда в редакционном буфете Кичин, фанфароня, угощает редакционных машинисток и секретарш шампанским, а тем временем в Киеве, в ЦК КП Украины, решается его судьба. А рядом, на пятом этаже издательства, в кабинете цензора, лежит на столе, в папке свежих газетных оттисков, оттиск нашей статьи…

Куря одну сигарету за другой, мы с Бочаровым поминутно подходили к окну, смотрели вниз. Эти две черные машины уже включили габаритные огни и подъехали поближе к ярко освещенным подъездам редакции. Один из их пассажиров вышел из машины и прогуливался на противоположной стороне улицы, задрав голову вверх и разглядывая окна верхних этажей издательства. «Комсомольская правда» занимала последний, шестой этаж, выше нас была только столовая…

— Ну их в жопу! — взорвался Бочаров. — Все! Я больше не подойду к окну!..

Но через пять минут мы с ним снова смотрели из этого окна вниз, словно что-то притягивало нас там как магнитом. И только телефонные звонки отрывали нас от этой слежки за нашими преследователями.

Каждый телефонный звонок, конечно, срывал нас с места — ведь мы ждали звонка из Киева. Но после семи-восьми вечера лавина телефонных звонков в редакцию стихает, а после девяти телефоны вообще замолкают.

Я помню, как после девяти вечера я, Бочаров и Кичин, не зажигая света в кабинете, стояли в темноте у окна и смотрели вниз. Я помню, как в этой тишине гулко тикали тяжелые штурманские часы на руке у Кичина и как медленно ползла по их светящемуся циферблату зеленая светящаяся секундная стрелка.

А внизу в такт гулкому тиканью этих часов вышагивал по тротуару гэбэшник — сорок шагов в одну сторону, сорок шагов в другую…

О чем мы думали в эти минуты? О чем думал Бочаров? Кичин? Я?..

Резкий телефонный звонок заставил нас вздрогнуть.

Мы оба — Бочаров и я — бросились к телефону. Бочаров снял трубку на одном аппарате, я — на параллельном.

— Товариш Бочаров? — прозвучал в трубке мужской голос с украинским «ш» вместо «щ» в слове «товарищ».

— Гм… Да… — поперхнулся своим собственным голосом Гена Бочаров.

— С вами говорит помощник первого секретаря ЦК КП Украины… Мне поручено сообщить вам, что Бюро ЦК партии Украины приняло решение восстановить капитана Кичина в партии с вынесением ему строгого выговора за грубое нарушение финансовой дисциплины. Мне поручено просить вас отразить это решение в вашей статье.

— Спасибо, — сказал Бочаров. — Конечно, мы отразим. Спасибо.

— Добра нич…

— Спокойной ночи, — сказал Бочаров, осторожно положил трубку и вдруг изо всей силы стукнул кулаком Кичина по плечу и закричал радостно: — Еб твою мать! Мы тебя таки вытащим из этого дерьма! Ебать этого Куварзина! Ты будешь плавать! — Тут он щелкнул стенным выключателем, включил в кабинете свет и подбежал к окну: — Вот вам!

Он стоял на фоне ярко освещенного окна, показывая в ночь вниз крепко сжатый кулак, поднятый в однозначном международном жесте.

Телефон за его спиной зазвенел еще раз. Я снял трубку.

— Бочарова и Тополя — к цензору, — холодно произнес голос дежурного секретаря редакции.

— Кто такой следователь А.? — спросил нас цензор.

— Ну… следователь А. есть следователь А… — попробовал увильнуть от прямого ответа Бочаров.

— Неужели? — насмешливо сказал цензор. — А «следственные органы» есть просто «следственные органы»? Да? Кого вы собирались надуть?!