Настоящая попаданка

С Гиртаном мы опять не смогли поговорить: с утра некогда было, в дороге — неудобно. Короткий привал на полянке, во время которого мы подкрепились взятой с собой из таверны курицей — тоже не особо подходил для задушевных бесед. В душе я радовалась каждой такой задержке, и желала, чтобы момент беседы отодвинулся как можно дальше, хотя и понимала, что совсем разговора не избежать. Но что поделать: не хотела я больше видеть горечь в этих, ставших родными, глазах. Чувство было совершенно для меня новое: раньше я ни о ком не заботилась, не беспокоилась. Наоборот, это обо мне заботились, а я принимала родительскую заботу как должное. Сейчас же я готова была отдать что угодно, чтобы уберечь близкого человека от боли. И, если бы не понимание, что, промолчав, я сделаю только хуже, я бы не стала ему ничего говорить. Но я должна. Правда, порою, ранит, но она всегда лучше неведения, хоть и говорят, что в неведении счастье. Я с этим не согласна. Жить в счастливом неведении — значит жить в иллюзии, а иллюзии имеют свойство со временем разрушаться. И лучше раньше, чем позже — на мой взгляд. Если я когда-нибудь выйду замуж, и муж мне изменит — я предпочту знать об этом. Ведь если я буду знать, я смогу сделать осознанный выбор, смогу решить, надо ли дальше жить с этим человеком. Лучше прожить пару лет, разочароваться и разойтись, чем всю жизнь жить вместе, думая, что тебя любят, а под конец обнаружить, что это не так. В первом случае, есть шанс позже встретить настоящее счастье, во втором — получаешь только его суррогат. В конце концов, решение лучше принимать, когда ясно себе представляешь, что тебя ждёт.

Руководствуясь такими размышлениями, я и подсела к Гиртану вечером на стоянке, когда Гришка, завернувшись в шерстяной плед, улегся спать на лежанке из лапника, а Гиртан остался караулить, временами подбрасывая дрова в костёр. Какое-то время я молчала, исподволь разглядывая его профиль: гладковыбритый волевой подбородок, хищный нос с горбинкой, красиво очерченные твердые губы и бездонные черные глаза, в которых искрами вспыхивали отблеска костра. Игра света и теней делали картину поистине завораживающей, и я поймала себя на том, что уже несколько минут сижу, не отрывая взгляда от лица мужчины. Гиртан явно чувствовал мой взгляд, но ничего не говорил, видимо, считая, что я этот разговор я должна начать сама. Даже не повернулся ни разу, гипнотизируя взглядом полыхающие поленья. Наконец я решилась:

— Гир…

Он наконец-то взглянул на меня, медленно повернув ко мне голову и продолжая молчать.

— Мне надо сказать тебе кое-что, — продолжила я, прокашлявшись, так как внезапно охрипла.

— Я слушаю, — с этими словами Гир снова повернулся к костру.

— На днях я видела Славу.

— И? — безразличный тон. Либо ему действительно плевать, либо делает вид. Второе более вероятно.

— И её нового парня.

— Вот как? — приподнятая бровь — единственная реакция на мои слова.

— Гиртан, я боюсь, что Слава не верна тебе. И теперь у неё есть более, чем веская причина не возвращаться. Мне жаль. Я знаю, как тебе сейчас должно быть больно и неприятно, но я посчитала, что должна тебе сказать.

Чёрт! И почему я чувствую себя так, словно оправдываюсь? Я была уверена, что поступаю правильно, но сейчас, когда слова были произнесены, со стороны показалась сама себе какой-то коварной сплетницей, которая намеренно очерняет соперницу… Соперницу? Неужели я рассказала Гиртану об измене не потому, что так правильно, а потому, что хотела, чтобы он перестал думать о Славе и обратил внимание на меня? Это было моим настоящим мотивом? Не успела я как следует ужаснуться этой мысли, как Гиртан развернулся ко мне всем корпусом, и, взглянув мне в глаза, твёрдо произнёс:

— Спасибо. Но это не было для меня новостью.

— Ты знал? — удивилась я. — Но как?

— Нет, не знал, — покачал головой Гиртан, — догадывался. Я знал, что Слава ко мне не испытывает чувств, всегда знал, еще до того, как мы поженились. И годы совместной жизни ничего не изменили в этом плане. Я всегда знал, что она уйдёт, просто не хотел об этом думать, гнал от себя эти мысли. Но в глубине души понимал.

— Ты её любишь? — прошептала я, осознавая, то если услышу «да», то…

— Думал, что люблю. А когда-то действительно любил. Но любовь — взаимное чувство, без подпитки оно сходит на нет. Нельзя всё время любить того, кто к тебе равнодушен, от этого сильно устаёшь, и на смену любви приходит привычка. Я хорошо к ней отношусь, она мать моих детей, и я бы и дальше о ней заботился и, наверное, так бы и прожил с нею всю жизнь. Если бы вы не поменялись местами. Наверное, её решение остаться в другом мире, окончательно разрушило иллюзию того, что у нас семья. Если бы я не узнал тебя, я бы, наверное, так никогда и не понял, что отношения в браке могут быть другими. Что можно быть не просто партнёрами, объединенными общим бытом и детьми, но и друзьями. Что близость между людьми бывает не только физическая, но и душевная.

Всё это Гиртан говорил, неотрывно глядя мне в глаза, словно взглядом пытался сказать куда больше, чем можно выразить словами. Я замерла под этим взглядом, не веря тому, что слышу, боясь понять его слова так, как мне того хотелось. Он не может иметь в виду то, о чём я думаю.

— Эти несколько месяцев… Я бы хотел, чтобы моя супружеская жизнь была именно такой.

То есть? Важна не я, а та идеальная семейная атмосфера, которую я создала? Так, что ли?

Тут Гиртан протянул ко мне руку, провел указательным пальцем от скулы до подбородка, очерчивая овал лица, приподнял пальцем подбородок, задержался взглядом на моих губах. Меня обдало жаром, и я затаила дыхание: поцелует? Но он просто продолжил, удерживая мой подбородок:

— Я бы очень хотел, чтобы ты осталась, Влада. Осталась со мной, с нами. Но я не стану просить тебя об этом. Даже просто говорить с тобой об этом не следовало, — с этими словами он отпустил моё лицо, резко встал и отошёл к лошадям. Их надо было стреножить на ночь, чтобы не убежали.

Я же осталась у костра — сидеть, глядя ему в след и гадать, что это такое было? То ли в любви признался, то ли вежливо послал. Кто вообще так делает?

Но если он думает, что я это так оставлю, то он ошибается. Я решительно встала, подошла к нему и положила руку ему на спину — хотела сказать «на плечо», но до плеча я объективно не доставала. Гир обернулся.

— Гиртан, скажи прямо: что ты ко мне чувствуешь?

— Зачем, Влада? — вымученно выдохнул Гир, нервно проведя рукой по своим волосам, — Ты возвращаешься домой. Не мучь ни меня, ни себя. Я виноват, что начал этот разговор. Давай сделаем вид, что его не было.

И я отступила, но не сдалась. Просто я уже хорошо знаю этого мужчину, и, если он не хочет говорить на какую-то тему, то ничего из него не вытянуть. Взять хотя бы то, что он до сих пор так и не рассказал мне о своей учебе, и каждый раз съезжает с темы, стоит мне только начать об этом говорить. Что же, будем действовать по-другому.

Умом я понимала, что Гиртан прав, и что с моей стороны нечестно заставлять его признаваться в своих чувствах, если таковые есть. Я действительно планирую вернуться домой, невзирая ни на что. Совесть и так меня грызёт, что своим решением я разрушу отношения Славы и Евгения — вдруг у них на самом деле большая любовь? Вынудить Гиртана признаться, а потом оставить его — это будет верхом жестокости. Тем более, весь наш разговор, по сути, и был его завуалированным признанием. Но главные слова не прозвучали, а значит, можно делать вид и дальше, что единственное, что нас связывает — это дружба. Конечно, от себя не убежишь, и врать себе бессмысленно, но зато так я получу отсрочку и смогу сама принять решение, остаться или вернуться. Забавно, что все мы сейчас думаем, будто что-то решаем, а потом — бац, и окажется, что от наших решений ничего не зависит. Ведь никто нас со Славой не спрашивал, прежде чем телами поменять. Почему мы думаем, что в обратном случае будет по-другому?

В общем, поразмыслив, я решила больше пока не приставать к человеку, и легла спать. Ночёвка в лесу — новый для меня опыт. До этого мы, если и ночевали в лесу, то спали в телеге, а не на голой земле. А сейчас я лежала на лапнике, укрывалась пледом и пыталась уснуть, несмотря на назойливое ощущение, что по мне кто-то ползает. Но сколько я не вставала и не отряхивалась, никого так и не увидела. Хотя вокруг сновали муравьи, и теоретически, любой из них мог забраться ко мне под одеяло. Проворочавшись несколько часов, по ощущениям, я легла набок, наблюдая за профилем Гира на фоне костра, и только тогда незаметно для себя уснула. Я знала, что Гиртан будет караулить первую половину ночи, а потом разбудит Гришку, а сам ляжет. Меня в вахту мужчины включать отказались.

Пробуждение вышло на редкость приятным: тепло, птички поют, солнечный лучик ласково гладит щёку, и крепкие мужские руки обнимают меня сзади за талию… Э, что? Осторожно развернувшись в кольце рук, я увидела сопящего Гиртана. Видимо, Гришка его сменил, и он лёг спать. Но почему именно ко мне? Не мог на место Гришки лечь, что ли? Как-то Гир сам себе противоречит: то «давай не будем», то обниматься лезет. Присмотревшись, поняла, что мы накрыты Гиртановым плащом поверх моего пледика. Так вот, почему так тепло, несмотря на довольно прохладный воздух и утреннюю росу. Получается, Гир не приставал ко мне, а просто согревал? Смутно припоминаю, что ночью действительно мерзла, а потом как-то согрелась. Ну вот, даже полноценных приставаний не получила.