Наступление продолжается

Когда приятели поравнялись с комбатом, он весело крикнул:

— Привал у мостика!

Услышав о скором привале, солдаты зашагали бодрее, несмотря на то, что дорога, спускаясь в лощину, становилась все более вязкой.

В лощине, вдоль пути, длинной вереницей стояли грузовики с орудиями на прицепе. Головная машина села, и дежурный тягач дорожной части, хлопотливо треща мотором и ворочая гусеницами густую грязь, пытался вытащить застрявшую машину. Вокруг нее, помогая тягачу, суетились бойцы, соскочившие с грузовиков.

— Эх, артиллерии сколько! — восхитился кто-то из пехотинцев. — И вчера по всем дорогам шла, и сегодня. Куда такая сила?

— Туда же, куда и мы.

Солдаты шагали вдоль остановившейся колонны.

— Привет пехоте! — помахал со стоявшего грузовика какой-то задорный, краснощекий артиллерист.

— Здорово, бог войны! — откликнулись из рядов. — Догоняй!

— Догоним! — крикнул вслед веселый артиллерист. — Без нас дальше передовой не уйдете!

Впереди показался мостик — тот самый, о котором говорил Яковенко.

Скорняков спросил Гурьева:

— Что это наш комбат сегодня именинником выглядит?

— Разве не знаешь? — удивился Гурьев. — Третья награда пришла. Орден Отечественной второй степени.

— Это за декабрьский бой за Житомиром?

— За это. Еще когда он командиром роты был, представляли, вместе с Гродчиным. Только тот не успел получить…

— Да, жаль Гродчина… — вздохнул Скорняков. — Умнейший был человек. Лучшего комбата и желать не надо бы.

Оба помолчали. Каждый подумал в эту минуту о старом своем командире, погибшем полтора месяца назад.

— Ну что ж… — нарушил молчание Скорняков. — Надо на привале поздравить награжденного. Я за него доволен. Давно ли у меня в роте взводным был? А теперь — гляди, как круто в гору пошел. Обскакал, обскакал меня мой ученичок.

Скорняков улыбнулся добро, широко.

— Да, твои «ученички» в люди выходят, — с гордостью за товарища проговорил Гурьев. — Вот, к примеру, Белых. Толковый командир получился! — Он показал глазами на худощавого высокого старшину, что стоял у края дороги. — Хоть сейчас ему офицерское звание… Он у тебя кем был?

— Рядовым… Да при чем тут я? Белых — нашего, полкового воспитания человек.

— Ну, не скромничай! — Гурьев шутливо погрозил приятелю.

* * *

Старшина Белых с нетерпением смотрел на дорогу, по которой медленно тянулась колонна полка. Он поджидал штабного писаря, у которого нужно было получить новую карту: старая кончалась.

Никита Белых уже третий месяц командовал полковыми разведчиками — с тех пор, как в ночном поиске погиб знаменитый на всю дивизию их командир лейтенант Абас Байгазиев. Командир полка подполковник Бересов, не колеблясь, назначил Никиту командиром взвода разведки: он безупречно знал дело.

Услышав за спиной шаги, Белых оглянулся.

Сзади, по тропке, что тянулась сбоку дороги, подходил военфельдшер Цибуля. Рядом с ним шагали две незнакомые девушки в шинелях.

— Здорово, старшина! — бойко кивнул Цибуля. — Пополнение веду. Санинструкторы.

Но Белых уже и без пояснений Цибули догадался, что обе девушки — новенькие в полку. Об этом говорили их свежие, необмятые шинели, еще не обветренные лица.

— В первый раз на передовую? — спросил старшина.

— В первый, — беззаботно сказала девушка, что стояла рядом с ним (Цибуля называл ее Зиной), плотная, с резко очерченными бровями и крутым подбородком, к которому как-то не шел чуть вздернутый, задорный нос; густые, цвета меди, пружинистые пряди волос упрямо выбивались из-под шапки; она и не пыталась поправлять их.

— Нас из госпиталя перевели, вот вместе с Олей, — бойко кивнула Зина на подругу. Та — худенькая, черноволосая, с большими, пытливыми глазами, стояла молча, о чем-то задумавшись. Широкие полукружия бровей обрамляли ее открытое, с тонкой кожей, какое-то осветленное лицо. Вся она была подобранная, строговатая. С такими обычно парни не сразу решаются знакомиться.

— Далеко еще идти? — спросила Зина, посматривая на свои широкие кирзовые сапоги, заляпанные грязью.

Ей не ответили. Кроме командира полка, кому было известно, где и когда закончится сегодняшний переход?

— Почему же вас из госпиталя откомандировали? — поинтересовался Белых.

— Сами отпросились. На фронте мы нужнее, — простодушно улыбнулась Зина.

Белых снова пристально посмотрел на девушек:

— Здесь потруднее. Знаете?

— Ничего, привыкнем.

— Нелегко им будет привыкать, — заметил Цибуля. — Женщины!

Зина метнула глазами в Цибулю:

— При чем тут «женщины»? Я слышала, в нашем полку один мужчина есть трусливее любой бабы.

Зина сказала это наугад, но похоже, попала в цель: Цибуля что-то смущенно буркнул и опустил взгляд. На нем были великолепные темно-синие галифе с красным кантом. Никто в полку не имел таких галифе. Цибуля боялся их замарать, особенно сейчас, в слякоть, совершенно необычную в конце января.

— Чего фасонишь? — покосился Белых. — Надел бы ватные. Зима!

— Думаешь, тебе одному, сибиряку, мороз нипочем? — обиделся Цибуля. — Я, брат, тоже морозоустойчивый.

— Вы из Сибири? — живо повернулась к Белых Зина. Ее широкое лицо расплылось в улыбке. — Я ведь тоже из тех краев, нарымская.

— Земляки, значит? — улыбнулся Никита. — А я из-под Читы. Всего тысячи две километров от вас.

— У нас в Нарыме сейчас мороз так мороз. А здесь, на Украине, не поймешь, какое время года.

Зина недовольно посмотрела на заплывшую дорогу, по которой, медленно проворачивая колесами загустевшую на холоде грязь, тянулись обозные брички, пушки и походные кухни.

Белых шагнул к дороге. Мимо на штабной повозке ехал писарь, помахивая ему приготовленной картой.

Старшина уложил в планшет свежий, хрустящий лист двухкилометровки, и все четверо опять двинулись по обочине, обгоняя нескончаемый серый поток колонны. Чуть впереди Никиты шла Ольга. Она шагала молча, глубоко засунув тонкие руки в карманы шинели. Еще не привыкнув к такой дороге, Ольга ступала по грязи осторожно, тщетно выбирая места, чтобы не запачкать сапоги; шла не так, как солдаты в колонне, которым было уже все равно, куда ступить — в грязь или не в грязь.