Наталена

– Ты часто спрашивала про папу. И я лгала тебе, дочка. Я не знаю, сможешь ли ты меня простить после всего этого. Я прошу у тебя прощения. Потому что виновата. Тогда я была молодой и считала: будет лучше, если ты ничего не узнаешь. Старалась оградить тебя от злой, нехорошей правды. Отец ушел от нас, когда ты еще не родилась. Он не скрывался и не прятался, но я отрезала все пути-дороги в нашу семью.

Это моя вина. Я считала, что предательство нельзя простить. Четырнадцать лет я ничего тебе не говорила и не общалась с ним. Он присылал алименты, посылки и никак нас не беспокоил. Но последние три года он постоянно пишет мне, что очень хочет повидаться с тобой. Я не отвечала на его письма. Но теперь он стал приезжать. И пока ты была в лагере, я виделась с твоим папой. У него другая семья, где растет еще ребенок. В общем, это все. И теперь дело за тобой: хочешь увидеться с ним, возражать не буду. Не хочешь – твое право. Я всегда на твоей стороне, дочь.

Мать замолчала. Она так и сидела с прямой спиной, бледная, без единой кровинки на лице. Маша видела, как ей тяжело, как она растеряна. Что делать, Маша и сама не знала. Но внутренним чутьем, так свойственным женщинам, она поняла, что матери как никогда, сейчас нужна поддержка. Маша обняла маму. Та была каменной. Но постепенно тело ее обмякло, из глаз полились горячие слезы. Наталья прижала к себе Машу. Они плакали, но это были чистые слезы прощения.

– Что же ты скажешь мне, Машенька, – наконец-то спросила мать.

– Мама, я ни в чем тебя не виню. Ты все правильно сделала. Но отца я видеть не хочу.

Наталья все поняла. Ее девочка была не готова простить человека, предавшего ее.

Глава 6. Елена

Валерий любил свою хрупкую Ленку. Правда, любил. Она казалась ему существом с другой планеты. Она говорила, двигалась, ела совсем не так, как говорили, двигались, ели другие люди, с которыми долгое время жил Валерка. Ее походка, свойственная балетным, оставляющая следы елочкой, восхищала и умиляла. Поворот и особый наклон маленькой головки, длинные, тонкие пальчики, лебединая шейка, узкая спина с выступающими позвонками – разве сравнится с ней тяжелая и монументальная Наташка?

Во время обеда Елена пользовалась не тарелками, а блюдцами. Большую часть содержимого блюдца занимала трава: салат, огурцы, редиска. Она совершенно не признавала картошку и хлеб. Говорила, что лишний килограмм поставит крест на карьере. Валера переживал за любимую женщину, боялся, что она при такой жизни когда-нибудь протянет ноги. Иногда, приходя на репетиции, поражался, как Елена вообще может часами изнурять себя бесконечными «па», ведь для этого нужны недюжинные силы. Но она могла.

Елена грезила столичным театром и очень жалела, что тратила свои лучшие годы в провинциальном городе. Оказалась она тут по большой глупости: поссорилась с отцом и покинула дом, громко хлопнув дверью. И оказалось, что без папы Елена – полный ноль! В Ленинграде ее не взяли в труппу. Не оказалось нужных рекомендаций. Работы нет, денег – тоже. Просить у мамы строптивая дочка не пожелала, понадеявшись на свои силы. Уехала в провинцию, где ее, конечно же, с удовольствием приняли. Но и здесь Елена не блистала. А ведь надеялась стать примой хотя бы на подмостках местного театра.

Гордыня растаяла с последним рублем приличной суммы, которая была у Елены на сберкнижке. До ссоры отец, Александр Яковлевич, исправно пополнял счет дочери. Оказалось, молоденькая девушка совсем не умела грамотно распоряжаться средствами. Она покупала наряды у спекулянтов, снимала в центре большую квартиру, наполненную хрусталем и красным деревом, любила обедать в ресторанах. Ее, представительницу Ленинградской богемы, через год знали все местные фарцовщики и холуи, набиваясь в друзья и приятели.

И куда же подевались все они, когда Елена с неприятным удивлением обнаружила, что оклада в сто десять рублей не хватает не то, что на месяц – на два дня ее обычной жизни! Квартирная хозяйка, генеральская вдовушка, до этого ну просто мать родная, вдруг превратилась в мымру с поджатыми морщинистыми губами.

– Елена Александровна, если вы не внесете необходимую сумму до пятнадцатого, нам придется с вами попрощаться, – она, до этого никогда не являвшаяся со своей генеральской дачи без предупреждения за неделю до приезда, в этот раз сама открыла ключом квартиру и ринулась проверять ящики буфета, где хранились серебряные вилочки и мельхиоровые ложки.

Лена продала свое колечко, чтобы заплатить долг. Пришлось искать другое жилье. С трудом она нашла маленькую однокомнатную конуру в безликой пятиэтажке в одном из районов города. И началась у неё совсем другая жизнь. Она вынуждена была ходить в обычные магазины, ездить на автобусе, а не такси, и мириться с соседством обыкновенных людей. Через картонные стены было слышно ругань супругов, топот и крики их детей, лай собак. Никакого покоя!

Удивительно, эти люди считали себя счастливыми: новые квартиры – мечта всей жизни! Они стояли в бесконечных очередях на польские гарнитуры из опилок и фанеры. Украшали свои убогие жилища мягкими тройками, начинавшими предательски скрипеть уже через год после покупки. Гонялись за люстрами с «хрустальными» висюльками из пластмассы. Приколачивали к стенам «персидские» ковры, на деле оказавшиеся дешевыми синтетическими паласами. Радовались, что удалось урвать к празднику несколько баночек «Провансаля» и болгарского горошка. По огромному блату «доставали» коляски для народившегося потомства. И радовались!

Елена профукала всю зарплату, чтобы хоть как-то обустроить новое убогое жилище. Когда-то, в нормальной своей ленинградской жизни, она с интересом рассматривала шведские каталоги, которые привез отец из заграничной командировки. Ее восхитил практичный скандинавский стиль: ничего лишнего, серо-белая цветовая гамма и яркие пятна аксессуаров. Выглядело все это потрясающе. Конечно, в квартире родителей, наполненной бронзой и антиквариатом, скандинавский стиль смотрелся бы нелепо, но в маленькой комнатке на пятом этаже микрорайона шведский дизайн оказался как никогда кстати.

И ведь сама справилась! Папа ей бы гордился! Сама перекрасила стены и полы. Оконные рамы тщательно зашкурила и покрыла ужасно вонючей белой эмалью так, что ни одного подтека на стекле, а на дереве – несколько идеально ровных слоев! Отчистила, отдраила старомодную люстру на три лампочки от пыли и грязи. Новая хозяйка диву давалась: она считала эту люстру убогой! Но в новой обстановке она «заиграла».

Конец ознакомительного фрагмента.