Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Наташа Кампуш. 3096 дней
Шрифт:

Но кошмар не может длиться вечно. Человек способен сам создавать видимость нормальности в ненормальной ситуации, чтобы не потерять себя. Чтобы выжить. Детям это иногда удается лучше, чем взрослым. Им порой хватает тончайшей соломинки, чтобы не захлебнуться. Моими соломинками были такие ритуалы, как совместные с Похитителем обеды, инсценировка Рождества или маленькие побеги в мир книг, видеофильмов или телевидения. Жизнь состояла не только из мрачных моментов, даже если сегодня я знаю, что, в конечном счете, такое восприятие выработано психическим защитным механизмом. Можно сойти с ума, если годами видеть только ужас. Это те моменты воображаемой нормальности, за которые цепляются, чтобы обеспечить выживание.

В моих записках можно найти место, где тоска по нормальности особенно ярко выражена:

Дорогой дневник!

Я так давно не писала в тебе из-за периода тяжелой депрессии. Итак, коротко сообщаю, что произошло за это время. В декабре мы приклеивали кафеле, но умывальник установили только в начале

января. Новый год я провела так: с 30 на 31.12 я ночевала наверху, потом провела целый день в одиночестве. Он все же пришел почти перед полуночью. Он сходил в душ, мы гадали на свинце. [29] В 12 мы включили телевизор и слушали звон Пуммерина [30] и «Венский вальс». В это время мы чокнулись и высунулись из окна, чтобы полюбоваться фейерверками. Но моя радость была испорчена. Когда одна ракета врезалась в нашу сосну, раздался громкий птичий щебет, и я была уверена, что это маленькая, до смерти испуганная птичка. В любом случае, я испытала это чувство, когда услышала писк птенца. Я подарила ему трубочиста, [31] которого смастерила для него, а он дал мне шоколадный талер, шоколадное печенье, миниатюрного шоколадного трубочиста.

За день до этого он уже подарил мне трубочиста в виде кекса. В моем трубочисте были «Smarties», не «М&М», [32] которые я подарила Вольфгангу.

29

BleigieEen — традиционное новогоднее гадание. Кусочки свинца расплавляются над огнем и выливаются в холодную воду, застывают в виде фигур, служащих предсказаниями на следующий год.

30

Pummerin — колокол на соборе св. Стефана в центре Вены. Вес 21,4 тонны.

31

В Австрии по традиции трубочист на Новый год приносит счастье.

32

Маленькие шоколадные конфеты в глазури.

Ничто не бывает только черным или белым. И никто не может быть только хорошим или плохим. Это относится и к Похитителю. Это слова, которые странно слышать от жертвы похищения. Потому что они нарушают равновесие устоявшихся понятий о добре и зле, которым охотно следуют люди, чтобы не потерять ориентацию в мире, полном теней. Когда я говорю об этом, я читаю на лицах оппонентов раздражение и неприятие. Участие в моей судьбе, носившее еще недавно доброжелательный характер, становится прохладным и перерастает во враждебность. Люди, не имеющие ни малейшего понятия о сути заточения, оспаривают мою способность разумного суждения о собственных переживаниях термином — Стокгольмский синдром.

«Под Стокгольмским синдромом подразумевается психологический феномен, при котором жертва захвата выстраивает позитивные эмоциональные отношения с ее похитителем. Это может привести к тому, что жертва начинает испытывать к преступнику симпатию и действовать с ним заодно» — так написано в энциклопедии. Категорический диагноз, который я решительно отвергаю. Неважно, какими сочувственными взглядами сопровождается это определение, вытряхнутое из рукава. Эффект жестокий. Оно заставляет жертву во второй раз стать жертвой, лишая ее власти над интерпретацией собственной истории и объясняя важнейшие события в ней проявлениями синдрома. Именно то поведение, которое способствует выживанию, оно подвергает сомнению.

Сближение с преступником — не болезнь. Создание для себя кокона нормальности в рамках преступления — не синдром. Наоборот. Эта стратегия выживания в безвыходной ситуации гораздо более разумна, чем банальная классификация, за которую цепляется общество, где преступник — кровожадная бестия, а жертва — беспомощный ягненок.

* * *

Для внешнего мира Вольфганг Приклопил был стеснительным, вежливым мужчиной, выглядевшим в своей опрятной одежде всегда немного моложе своего возраста. Он носил классические брюки и наглаженные рубашки или футболки-поло. Его волосы были всегда свежевымыты и аккуратно пострижены в немного устаревшем для наступающего нового столетия стиле. У тех немногих людей, с которыми он общался, он не вызывал никаких подозрений. Заглянуть за его фасад было непросто, так как он был стопроцентно защищен. Приклопил не столько интересовался соблюдением приличий в обществе, сколько был рабом фасада.

Он не просто любил порядок — для него это являлось жизненной необходимостью. Беспорядок, воображаемый хаос и грязь полностью выбивали его из колеи. Большую часть времени он тратил на то, чтобы педантично содержать в чистоте свои машины (кроме пикапа у него был красный BMW), свой дом и сад. Для него было недостаточно уборки, проведенной после приготовления еды. Готовая пища еще стояла на плите, а ее поверхность уже должна была быть тщательно протерта, каждая разделочная доска, каждый нож, использованные при готовке, вымыты.

Такое же значение, как порядок, для него имели правила. Приклопил мог надолго углубляться в руководства

по эксплуатации и скрупулезно их придерживался. Если на упаковке полуфабриката стояло: «Разогревать четыре минуты», значит, ровно через четыре минуты еда доставалась из духовки — неважно, успела ли она достаточно разогреться. Видимо, то, что, скрупулезно соблюдая все правила, он не смог взять судьбу в свои руки, его сильно угнетало. Настолько сильно, что в один день он решился нарушить одно из основных правил и похитил меня. Несмотря на то что этот поступок превратил его в преступника, Приклопил и дальше неукоснительно придерживался своей почти религиозной веры в правила, руководства и структуры. Иногда, задумчиво глядя на меня, он говорил: «Как глупо, что к тебе не прилагается инструкция». Видимо, его сбивало с толку, что его новое приобретение — ребенок, не функционирует по предписанию, и бывали моменты, когда он не имел понятия, как привести этот механизм в действие.

В первое время моего заключения я предполагала, что Похититель — сирота, которого по преступной дорожке толкнула пойти нехватка домашнего тепла. Теперь, когда я узнала его лучше, я убедилась, что у меня сложилось ложное впечатление. У него было счастливое детство в классической семье. Отец, мать, ребенок. Его отец Карл работал представителем одной крупной алкогольной фирмы и часто уезжал в командировки, в которых, по всей видимости, часто изменял жене, о чем я узнала позже. Но фасад был в порядке. Родители остались вместе. Приклопил рассказывал о загородных поездках на Нойзидлерзее [33] по выходным, о совместно проведенных отпусках на лыжных курортах и пеших прогулках. Мать нежно заботилась о сыне. Возможно, слишком нежно.

33

Neusiedlersee — четвёртое по величине озеро Центральной Европы, уникальный биосферный заповедник, расположенное на границе Австрии и Венгрии.

Чем больше времени я проводила в доме наверху, тем более странным мне казалось парящее надо всем присутствие матери в жизни Похитителя. Прошло некоторое время, пока я выяснила, кто была та таинственная личность, блокировавшая дом по выходным и заставлявшая меня два-три дня проводить в одиночестве в застенке. Имя «Вальтрауд Приклопил» я прочитала на письмах, лежащих в прихожей. Я ела пищу, заранее приготовленную ею в выходные для сына — по блюду на каждый день. В понедельник, когда мне снова разрешалось подняться в дом, я замечала следы ее присутствия: все было безупречно вылизано. Ни одна пылинка не намекала на то, что здесь кто-то живет. Каждые выходные она скоблила полы и вытирала пыль — для своего сына. Но он снова заставлял меня убирать на неделе. По четвергам он без конца гонял меня по комнатам с тряпкой. До прихода матери все должно сиять чистотой. Это было похоже на абсурдное уборочное соревнование между матерью и сыном, в котором я вынуждена была участвовать. Тем не менее после одиноких выходных я всегда радовалась, когда заставала маленькие признаки присутствия матери: поглаженное белье, пирог на кухне. За все эти годы я ни разу не видела Вальтрауд Приклопил, но благодаря этим знакам ее присутствия она стала частью моей жизни. Я представляла ее как давнюю подружку и рисовала картинку, как мы в один прекрасный день вместе сидим за кухонным столом за чашкой чая. Но до этого так никогда и не дошло.

Отец Приклопила умер, когда Вольфгангу было 24 года. Похоже, что смерть отца стала громадной потерей в его жизни. Он редко заговаривал о нем, но было видно, что с этой утратой он так и не смог смириться. Одну из комнат на нижнем этаже дома Приклопил в память об отце оставил в неизменном виде. Это было помещение в грубоватом деревенском стиле с обитой угловой скамьей и кованными из железа лампами — «штубе», [34] в которой, раньше, при жизни отца, по-видимому, играли в карты и пили вино. Пробники шнапса, на производителей которого он раньше работал, все еще стояли в шкафах. Позже, когда Похититель начал ремонт дома, эту комнату он так и оставил нетронутой.

34

Stiiberl (от Stube) — так называлась жилая комната, часто единственно отапливаемая в доме, где собиралась вся семья и друзья, в Австрии так часто называют питейные заведения.

Вальтрауд Приклопил тоже сильно переживала смерть своего мужа. Я не хочу здесь судить о ее жизни или интерпретировать вещи, которые, может быть, не соответствуют действительности. Я же с ней никогда не встречалась. Но на мой сегодняшний взгляд после смерти мужа она еще больше прикипела к сыну, пытаясь таким образом компенсировать эту потерю. Приклопил, который к тому времени жил в собственной квартире в Вене, переехал обратно в дом в Штрасхофе, где не мог избежать влияния матери. Он постоянно был готов к тому, что его платяные шкафы и грязные вещи могут быть обследованы, и внимательно следил, чтобы нигде не оставалось моих следов. Свое расписание на неделю и общение со мной он подстраивал под время визитов матери. Ее чрезмерная забота и его послушание казались мне чем-то неестественным. Она относилась к нему не как к взрослому, а он вел себя соответствующим образом. Живя в доме матери, переехавшей в его квартиру в Вене, Приклопил позволял ей продолжать полностью обслуживать себя.

Поделиться с друзьями: