Научите меня любить
Шрифт:
– Ладно, мам. Поговорю.
– Ага… А я спать пойду. Устала сегодня, как собака. На работе дел полно, со свадьбой этой сплошные хлопоты…
Зевнув и содрогнувшись большим телом, она еще постояла немного в прихожей, нахмурив брови и будто пытаясь вспомнить что-то важное, потом махнула рукой и скрылась в спальне, плотно прикрыв за собой дверь.
Милка лежала на своей кровати, вытянувшись в струнку и обняв подушку. Чувствовалось в ее позе крайнее напряжение – плечи мелко подрагивали, дыхание было отрывистым, истомленно-слезным.
– Ну, Милк… Чего случилось-то? – тронула она ее за плечо.
Казалось, Милка
– Нет, я не могу, я честное слово не могу так больше! Не могу! Катька, она ж меня сейчас… Она меня наизнанку всю вывернула! Ты не представляешь даже, как это… Как это противно, Катька! Я не могу, не могу!
– Да объясни толком, чего случилось-то!
– Нет, ну я понимаю: в сумке у меня все проверить, в телефоне пошнырять – это еще куда ни шло… Но учить меня… учить меня, как надо с мужиком спать… Она что, и правда думает, я идиотка-девственница, что ли? В двадцать восемь лет? Катьк, ты бы слышала, каким тоном она мне все это… С каким удовольствием… Фу, как мне противно, Катька!
– Ой, да ладно тебе! – грустно улыбнувшись, шепотом проговорила Катя. – Я уж думала, и впрямь что-то совсем из ряда вон произошло… Ты же знаешь нашу маму – она вроде как из добрых побуждений это делает. А побуждения из нее сами по себе произрастают, независимо от нашего к ним отношения. Так что…
– Катька! И ты! И ты туда же! Да как ты не понимаешь, что она скоро своими побуждениями меня с ума сведет! И тебя тоже! Мы что, не люди, что ли? Мы – ее личные вещи, да? Можно руками вовнутрь залезть и пошуровать там в свое удовольствие?
– Мы – ее дети, Милк.
– Ага, дети… Было у хорошей матери двое послушных дочек, теперь еще и сыночек появится. Как дополнительное удовольствие для лишнего пригляду. Ты думаешь, она нас со Стасом после свадьбы в покое оставит? Как бы не так! Будет стоять у постели и свечку держать! И советы давать, как и что делать! Нет, я с ума с ней сойду…
– Знаешь, Милк… Я сегодня в детдоме мальчика одного видела, Алешу Вяткина. У него хорошая мама была – безо всяких там отклонений. Обыкновенная женщина, в общем. Любила, воспитывала, в детский садик водила. А потом взяла и передумала быть матерью. Представляешь?
– Ну, и что? Это ты сейчас к чему говоришь?
– Да так, ни к чему… Просто ему очень плохо сейчас, Алеше Вяткину. Была у него мама – и не стало мамы.
– И тебе его жалко, да?
– Конечно, жалко. Даже не то слово – жалко. Вот каково теперь ему, а? Я в принципе эту ситуацию не понимаю, Милк…
– Жалко, говоришь, тебе мальчика, да? А ты не подумала о том, что, может, ему как раз больше повезло, чем нам с тобой? Не подумала?
– Господи, да что ты такое говоришь! Опомнись, Милка! Да как у тебя язык повернулся…
Катя в ужасе потянулась к сестре, но Милка, оттолкнув ее руки, злобно заколотила кулачками в подушку, закашлялась, просипела, захлебываясь тихой яростью:
– Дура! Дура ты, Катька! И ты туда же! Чего вам всем от меня надо? Отстаньте вы от меня со своей проклятой любовью! Не надо мне от вас ничего, только отстаньте… Не хочу, не хочу!
– Милк, да я вовсе ничего такого не хотела…
– Уйди! Уйди лучше! Мамочке вон иди расскажи про своего Алешу Вяткина, поняла? Ей понравится, она
еще одну медаль себе на грудь повесит! За то, что нас в детдом не отдала! А от меня отстань!Милка подняла на нее бледное, мокрое, в ярких конопушках лицо, и Катя испуганно отпрянула, встала с кровати, сделала шаг к двери. Потом еще шаг. Милкин злобный взгляд будто толкал ее в грудь – и впрямь захотелось уйти, скрыться от него, сбежать поскорее. Но в то же время – не чужой же человек перед ней сидит, сестра все-таки. Вроде как поддержать ее надо в смятенном душевном состоянии.
– Ну, чего застыла? Прошу же – уйди… – сдавленно прошептала Милка и снова упала лицом в подушку. Дрогнув субтильными плечиками, чуть повернула голову, произнесла глухо: – Правда, Катьк, уйди… Я так быстрее успокоюсь, честное слово…
Пожав плечами, Катя вышла за дверь, на цыпочках прокралась мимо маминой спальни. Зайдя на кухню, потрогала стоящий на плите чайник – горячий еще. Налила кипятку, села за стол, автоматически принялась крутить в чашке заварочный пакетик за веревочку. Вздохнула тяжело. Странная какая-то Милка стала, слишком уж дерганая. Раньше такой не была. Раньше и более нелепые мамины педагогические экзерсисы мимо нее стороной проходили, наоборот, больше на «ха-ха» их воспринимала. И вдруг – такая невротическая реакция…Что это с ней? Вроде радоваться должна – замуж выходит. А может, именно поэтому истерит? Говорят, все невесты перед свадьбой нервными становятся. Хоть бы одним глазком на этого Стаса поглядеть, что там за жених такой. Странно, почему он у них в доме даже не появляется? Хотя чего тут странного, и без того все понятно. Все как в частушке – мимо тещиного дома я спокойно не пройду…
– Ну, что там наша невеста? Успокоилась?
От прозвучавшего над головой маминого насмешливого голоса Катя вздрогнула, плеснула кипятком себе на ладонь, поморщилась.
– Что, обожглась? Надо под холодной водой подержать…
– Да ничего, мам. Пройдет. Я и не слышала, как ты вошла.
– Да я уж легла вроде, а все равно не спится. Глаза закрыты, а мысли в голове бродят и бродят всякие. Ума не приложу – как мы все здесь после свадьбы устроимся? Если мы молодым детскую отдадим, то тебе придется в гостиной на диване спать.
– А что, они уже точно собираются с нами жить?
– Конечно, с нами. А где же еще?
– Ну, может, у Стаса… Милка говорила, он у родителей один сын, и квартира вроде побольше нашей…
– Не, Кать… Чего-то я не доверяю той семье… – грузно осев телом на кухонный табурет, устроилась напротив нее мама. – Они, конечно, ничего себе, его родители, но уж больно малахольные какие-то. Недотепы. Распустят Милку, не дай бог… За ней ведь глаз да глаз нужен… Да и неумеха она у нас – ни обед приготовить, ни порядка за собой оставить. Вот если бы им квартиру отдельную, это было бы самое то…
– Так пускай снимают!
– Да ну, не говори ерунды. Такие деньги кому-то просто так отдавать! Нет, этого я им не позволю, чтоб деньги на ветер. И в то же время тебя мне ущемлять не хочется. Ты ж не маленькая уже, чтобы на диване в гостиной спать. Хотя знаешь, дочка, есть у меня, конечно, одна очень хорошая мыслишка… И не мыслишка даже, а вполне определенная надежда…
– Какая, мам?
– Ты помнишь мою дальнюю родственницу, Анну Орлову?
– Тетю Нюру-то? Ну да, конечно… Кто ж ее не знает…