Наулака - История о Западе и Востоке

– Иногда я вглядываюсь в его грани, словно надеясь увидеть отпечатавшиеся на них картины преступлений, свидетелем которых он был, сказала она.
– О, как это интересно, особенно убийство, не правда ли, мистер Тарвин? Я просто дрожу, когда думаю об этом. Но более всего мне нравится сам камень. Какой красивый, посмотрите. Па всегда говорил мне, что ему не доводилось в жизни видеть камня лучше этого, а ведь он был хозяином отеля и повидал много замечательных алмазов на своих постояльцах.
– Она с нежностью вглядывалась во влажную глубину бриллианта.
– О, нет ничего на свете лучше такого камня - нет, ничего!
– словно выдохнула она. Глаза ее засветились. И впервые за время разговора он услышал в ее голосе неподдельную искренность и естественность.

– Я могла бы всю жизнь, не отрываясь, смотреть на прекрасный камень, и, если он действительно хорош, мне не важно, что он из себя представляет и откуда взялся. Па знал, как я люблю драгоценные камни, и всегда покупал их у своих постояльцев. Коммивояжеры очень любят бриллианты, но не всегда могут отличить хороший камень от плохого. Па удавалось выгодно покупать их, - сказала она задумчиво, сжимая свои хорошенькие губки, - но он всегда брал только самые лучшие, а потом обменивал их, если была возможность, на те, что были еще прекраснее. Иногда за один камень он мог отдать два-три, если в них был хоть малейший дефект, но зато получал взамен по-настоящему прекрасный бриллиант. Он знал, что я люблю только очень хорошие камни. Ах, как я люблю их! Они лучше людей. Они всегда при тебе и всегда прекрасны!

– Мне кажется, я знаю одно ожерелье, которое понравилось бы вам, если вы действительно любите такие вещи, - произнес Тарвин спокойно.

– Правда?
– Ее лицо засветилось от радости.
– А где же оно?

– Очень далеко отсюда.

– А, знаю, у Тиффани!* - воскликнула она.
– Знаю я вас!
– добавила она, возвращаясь к привычной, несколько искусственной интонации.

– Нет. Намного дальше.

– Где же тогда?

– В Индии.

На мгновение она с интересом уставилась на него.

– Расскажите же мне, какое оно, - попросила она. И снова ее отношение к Тарвину и манера речи изменились. Был лишь один предмет, заставлявший ее быть серьезной.
– Оно и в самом деле прекрасно?

– Оно не просто прекрасно - оно прекраснее всего на свете, - сказал Тарвин и остановился.

– Ну же! Не мучайте меня!
– воскликнула она.
– Из чего оно?

– Из бриллиантов, жемчужин, рубинов, опалов, бирюзы, аметистов, сапфиров - их не счесть. Рубины величиной с ваш кулак, алмазы размером с куриное яйцо - им цены нет, это целое состояние.

Она затаила дыхание. Потом, после длинной паузы, вздохнула: "О!" и, наконец, прошептала томно, рассеянно, страстно: "О!"

– И где же оно все-таки?
– вдруг резко спросила она.

– Висит на шее идола где-то в Раджпутане. Вы хотите, чтобы оно было вашим?
– спросил он тоном жестким и неумолимым.

– Да, - ответила она, засмеявшись.

– Я достану его для вас, - сказал Тарвин просто.

– Да, достанете!
– Она надула губки.

– Достану, - повторил Тарвин.

IV

В Топазе президент "Трех К" занял комнаты в отеле, что стоял у железной дороги, и задержался еще на день. Тарвин и Шерифф завладели им, показывая ему город и его, как они говорили, "природные богатства". Тарвин отправился с президентом за город и под открытым небом, посреди широкой равнины, в виду покрытых снежными шапками гор пустился в рассуждения о том, что Топаз было бы целесообразно и даже необходимо сделать конечным пунктом новой железнодорожной ветви и назначить здесь управляющего, построить мастерские и паровозное депо.

Тарвин обещал президенту, что, если он даст шанс его родному городу, Топаз окажется достойным и не подведет. Президент должен был ответить лишь на один вопрос: какой город более достоин такого уникального шанса - Топаз или соседний Растлер, по мнению же Тарвина, тут и выбирать было нечего. Главное, с чем приходится считаться, говорил он, это характер жителей города. Обитатели Растлера - словно сонные мухи, и все это знают: там нет ни торговли, ни промышленности, там нет энергии, нет денег, нет жизни. А теперь взгляните на Топаз! Характер его жителей виден сразу, стоит лишь пройтись по его улицам. Вот уж кто давным-давно пробудился, не то что спящий мертвым сном Растлер. Жители Топаза живут ради бизнеса, ради дела, они верят в свой город и готовы все свои деньги поставить на эту лошадку.

И, несмотря на все эти пропагандистские речи, внутренний голос подсказывал, что ему не удастся убедить президента, и сейчас, в преддверии грядущей неудачи, горечь поражения, которое он потерпел от Кейт, стала еще острее. Он виделся с Кейт после возвращения из Кэнон-Сити и знал, что разве только чудо смогло бы удержать ее от отъезда в Индию через три дня.

Он смог забыть о существовании Кейт на то время, пока боролся за Топаз, но после прощания с Матри внезапная острая боль напомнила ему о ней. Он взял с нее обещание отправиться вечером к Горячим Ключам вместе с компанией приглашенных. Он ждал этой поездки, потому что это была его последняя надежда. Он хотел в последний раз объясниться с ней.

Поездка на Горячие Ключи задумывалась для того, чтобы показать президенту и его жене, какой зимний курорт нужно построить в Топазе в будущем; гости согласились отправиться туда вместе с компанией, на скорую руку собранной Тарвином. В надежде улучить минутку для спокойного разговора с Кейт он пригласил еще трех мужчин - почтмейстера Максима, Хеклера, издателя топазской газеты "Телеграмма" (оба были его коллегами по торговой палате), и одного симпатичного англичанина по имени Кармейтен. Он рассчитывал, что они займут беседой президента и тогда удастся выкроить полчаса на разговор с Кейт, не нанося ущерба делам города. Ему вдруг пришло в голову, что к этому моменту президент может захотеть обновить свои впечатления о городе, а Хеклер был именно тем человеком, который мог сослужить здесь хорошую службу.

Тарвин придержал свою лошадь и, приотстав немного от группы, оказался вровень с Кейт. Кармейтен, с которым он был в приятельских отношениях, сразу уступил ему свое место рядом с Кейт и помчался вперед, догонять остальную компанию.

Она подняла на Тарвина свои выразительные глаза, лишь только он осадил лошадь рядом с нею, и безмолвно умоляла его избавить их обоих от продолжения безнадежного спора, но лицо Тарвина окаменело, и даже голос ангела не тронул бы сейчас его сердца: он не стал бы слушать его.

– Я опять утомляю вас этим разговором, я знаю, Кейт. Но я должен поговорить с вами о вашей поездке. Я должен спасти вас.

– Не старайтесь больше, Ник, - ответила она мягко.
– Пожалуйста, не надо. В этом - спасение моей души. Это единственное, чего я по-настоящему хочу. Мне иногда кажется, что, может быть, для этого я и родилась на свет. Ведь все мы для чего-то приходим в этот мир, Ник, разве не так, даже если дело, ради которого мы существуем, крохотное и скромное и другие его и вовсе не замечают? Я должна сделать это, Ник. Помогите мне в этом.