Навеки твой. Бастион. Неизвестный партнер

Я скатился с постели на пол, протянул руку и выудил часы с ночного столика. Циферблат показывал половину первого. Я забыл завести будильник. Подумать только, ведь кто–нибудь уже мог звонить мне в контору. Кому–то могла быть нужна моя помощь, чтобы найти своего пуделя, или удравшую стиральную машину, или прошлогодний снег.

Во рту был стойкий привкус сена. Сколько кружек я выпил, шесть или семь? Вчерашнее пиво булькало в моем желудке, и я знал, что мне будет нелегко почистить зубы. Чтобы как следует проснуться, сегодня мне требовалась более солидная встряска, чем скатывание с кровати на пол.

Я пошел в ванную, неторопливо намылил все тело, от кончиков волос до кончиков пальцев, и с закрытыми глазами встал под теплый душ. Замысел был прост: дождаться, пока кончится горячая вода. Двух минут холодного душа оказалось достаточно, чтобы окончательно разбудить меня. Теперь я был в состоянии закрутить кран. Чтобы согреться, я растерся полотенцем до красноты и сделал комбинацию упражнений на напряжение и расслабление по системе йогов. Потом на полу в гостиной я проделал упражнения для живота и плечевого пояса и только тогда пошел на кухню.

Мне необходимо было выпить чаю. Некрепкого, с большим количеством сахара, и не одну, а несколько чашек. Я съел пару бутербродов, положив на них толстые кружочки огурцов и помидоров, и еще выпил очень сладкого чая.

В половине второго я почувствовал, что могу наконец сесть за руль.

Я направился в контору, выключил свет, горевший со вчерашнего дня, и посидел немного в полутьме, уставившись в стену. В этом сумрачном дневном освещении она казалась серо–зеленой.

Стоял март. Скоро наступит весна, и все зимы внутри нас растают, и весна бросится нам навстречу, как желанная женщина, как улыбающаяся женщина с волосами не то…

Я думал о Юнасе Андресене, о том, что он мне рассказал. Я думал о Венке Андресен и о том, что она мне рассказала. И я размышлял о том, что нет двух одинаковых браков, даже для супругов, состоящих в одном и том же браке. Потому что каждый человек воспринимает и переживает окружающее по–своему. Венке и Юнас Андресен поведали мне каждый свою историю о двух непохожих браках, о двух непохожих изменах.

Это была словно игра, где никто не выиграл. Оба проиграли. По той или иной причине они втянули в эту игру и меня, как судью или помощника судьи – или как бог знает кого.

Я снова поглядел на часы. Было почти три. Интересно, до каких она работает в своей конторе? До четырех? Я мог бы позвонить ей или подъехать и персонально отрапортовать. Но о чем рапортовать? О том, что выпил столько–то кружек пива с ее бывшим мужем? А может, мне их тоже включить в счет, если я такой счет собираюсь представить?

Во всяком случае, я мог съездить туда. У неутомимого частного сыщика всегда найдется для этого множество причин. Можно было бы пойти в лес и немного подраться с Джокером и его компанией – получить еще порцию синячков. Можно было пойти и поругаться с Гюннаром Боге или застрять в лифте с Сольфрид Бреде. А можно было выпить водки с Хильдур Педерсен или поиграть в «людо» с Роаром.

Я мог поцеловать Венке Андресен.

Я потрогал свои губы. Ее поцелуй еще жил в них, как воспоминание юности. Уже очень давно никто не целовал меня так крепко. Очень давно меня вообще никто не целовал. Я был не из тех, кто ходит и раздает поцелуи направо и налево, всем, кому охота. Не говоря о чужих, у меня и из своих не много бы нашлось желающих поцеловать меня.

Я подумал о Беате, попробовал вспомнить, что чувствовал, когда она меня целовала. Но это было очень давно, с тех пор прошло много темных и безлунных ночей.

Короче говоря, у меня было достаточно поводов, чтобы поехать туда, где жила Венке. Я запер контору, сел в машину и включил зажигание.

Новый день умирал, как умирают в нас все дни один за другим, пока однажды утром ты не обнаружишь, что вовсе не проснулся, что сон твой продолжается, и тогда все дни смешаются в один. И ночи сплавятся в одну. А в конторе твоей будет работать какой–нибудь врач, а может, ее займет адресное бюро либо агент по найму квартир.

И не будет у тебя никаких забот, никаких счетов за свет, никаких сердечных печалей.

21

Я поставил машину на стоянку, но не вышел. Неподалеку, прислонившись к высокому фонарному столбу и засунув большие пальцы в карманы джинсов, стоял молодой человек. Черный кожаный пиджак на нем был полурасстегнут, на губе висела потухшая сигарета, лицо злое. Это был Джокер.

Он следил за мной, когда я подъезжал и ставил машину. А теперь его глаза впились в меня, как пиявки.

Я открыл дверцу и, оглянувшись как бы случайно, вышел. Людерхорн был там, где обычно, четыре дома–башни тоже. Ничто не исчезло, ничто не рухнуло.

Машинально я взглянул вверх, туда, где была квартира Венке Андресен. В окнах горел свет.

Я сделал вид, будто только что заметил Джокера. Наши взгляды встретились, и он передвинул сигарету из одного угла рта в другой. Я огляделся, снова взглянул на окна квартиры Венке Андресен. И увидел, что кто–то идет по балкону к ее двери. Это мог быть…

– Что, пришел за добавкой? – услышал я высокий голос Джокера.

Подойдя вплотную, я заметил над его губой капельки пота. Глаза у него бегали.

– Что–то не видно твоих подручных? Что, на их долю хватило? Ты собираешься справиться со мной в одиночку? Без металла? Я, конечно, имею в виду крепкие как сталь руки и ноги, а не кастеты и ножи. А ведь будет больно, если я сожму твои пальчики. Могу их и сломать, и ты долго не сможешь пощипывать усики.

– Я не собираюсь с тобой драться, мистер. – Он перешел на визг. – Не сейчас. Но я тебя предупреждаю: не наступай мне на мозоли!

– Я говорил о руках, а не о ногах.

– Если не послушаешься, то помни, что вечера здесь темные и…

– Кто тебе сказал, что я собираюсь проводить здесь свои вечера? – И я снова машинально глянул вверх. Дверь в ее квартиру была открыта. Кто–то стоял в дверном проеме, но на таком расстоянии…

– Что, глядишь, где твоя потаскушка? – произнес Джокер. – Не волнуйся. У нее посетитель. Сам старик Андресен.

Значит, по балкону действительно шел Юнас. Я плотно прижал Джокера к столбу, так, что он съежился.