Наверху рушились города…
Шрифт:
– В Бору. Сосновом.
– А разве в Сосновом Бору есть больница? – Костик приподнял левую бровь.
– А мы и не в больнице, а в лагере выживших.
– А можно с этого места поподробнее?
После еды новости подобного толка показались не такими и страшными. Так всегда, когда ты сыт, а за окном не стреляют, то кажется, что все сыты и счастливы.
– Поподробнее с тобой Пётр Валерьевич поговорит. Он здесь со всеми очнувшимися проводит… как бы это сказать… вступительную беседу. Назначает место, фронт работ. В общем, он тут главный.
– Скажите мне, хоть что произошло, – попросил Костик.
– А я почём
Костик хотел сказать, что его пугают заявления подобного рода, но в последний момент передумал. Он переставил поднос на пустующую прикроватную тумбочку и, по совету старика, лёг. Смотрел в потолок, оклеенный обоями с розовыми цветочками, и ни о чём не думал.
Сколько прошло времени, он бы не решился сказать. Скрипнула дверь и в комнату вошла женщина с зелёными глазами, под которыми сегодня набухли мешки. Она в первую очередь подошла к очнувшемуся пациенту.
– Привет, – устало улыбнулась.
– Доброе утро, – посмотрел на неё Костик. Вспомнил, что хотел узнать, как её имя. – А как вас зовут?
– Марина. И можно на «ты».
– Хорошо, – Костя смотрел в её зелёные глаза и не мог оторваться. Даже неловко стало. Он никогда не видел такой красивой радужки. Казалось, она сделана из самого дорогого изумруда.
– Идти сможешь? – Марина приложила прохладную ладонь к его лбу.
– Не знаю, – честно признался Костик. – Судя по тому, что вы меня нашли…
Он замолчал. А действительно ли его нашли или это всё ему приснилось?
– Ладно, давай попробуем, – сказала Марина.
Она помогла ему подняться. На ногах он стоял более-менее уверенно, даже первые три шага сделал сам, затем почувствовал, что колени начали подгибаться. Марина подставила плечо.
– А можно побриться? – Костик посмотрел в её изумрудные глаза. – Мешает очень, – провёл по шее и подбородку.
– Я думаю, что даже нужно, – сказала Марина.
Фёдорыч отложил книжку и наблюдал за первыми шагами очнувшегося пациента. Когда они вышли, снова углубился в чтение.
В коротком коридоре было всего три двери и одно большое окно, от пола, до потолка. За ним виднелся ряд аккуратных деревьев и кусочек красивого голубого неба. Марина провела Костика к однопролётной лестнице, спрятавшейся в тёмной нише. Помогла спуститься на первый этаж. Теперь Костик уверился, что находится не в больнице. В просторной гостиной висел огромный плазменный телевизор с панорамным экраном, на полу лежала шкура белого медведя, одна из стен была прозрачной. За домом раскинулся сад с дорожками, выложенными цветным гравием. В одном из белых кресел, рядом с вычищенным камином, сидел мужчина лет сорока в дорогом синем костюме. Его кожа на шее и щеках пообвисла, словно совсем недавно он был тяжелее килограмм на тридцать.
Марина подвела Костика к противоположному креслу и помогла в него опуститься.
– Я пойду, – робко произнесла она, обращаясь к мужчине. – У меня там дела…
– Конечно-конечно, – кивнул тот.
Марина как-то слишком поспешно ушла. Костик тоже был не прочь скрыться от колючего взгляда, направленного ему в лицо. Несколько минут прошло в абсолютной тишине. Где-то неподалёку застучал молоток.
– Рад приветствовать на этом свете. Меня зовут Пётр Валерьевич Власов, – представился мужчина. – В прошлом я депутат Московской думы, ну
а сейчас… директор лагеря выживших. Если можно так выразиться.– Константин. Назаров, – в свою очередь представился Костя. Он хотел подняться и протянуть руку, как полагается у мужчин, но собеседник ни одним движением не намекнул, что желает соблюсти ритуал.
– Хорошо, Константин, – кивнул Власов. – Теперь скажи мне, пожалуйста, что ты знаешь.
– О чём?
– О том, что произошло.
– Ничего. Я даже не понимаю, где нахожусь и почему я здесь.
– Понятно, – разочарованно произнёс Пётр Валерьевич.
Он несколько мгновений молчал и смотрел в пол, словно собирался с мыслями.
– Попытаюсь объяснить, – наконец сказал он. – Пока ты находился в коме, в мире произошло что-то страшное, – Пётр Валерьевич сцепил руки в замок и поиграл большими пальцами, наблюдал, какую реакцию произвели его слова.
Костик остался сидеть с каменным выражением. Перед глазами появилось женское лицо с окровавленной крысой в зубах. После такого зрелища даже сторонник эволюции поверит в теорию божественного начала.
– Мира, каким ты его знаешь, больше не существует. Скорее всего не выжили твои родственники и друзья… Всех кого ты знаешь и…
– Что произошло? – перебил Костя.
Пётр Валерьевич замолчал, затем кисло улыбнулся.
– Не знаю. И никто не знает. Мои предположения, что всему виною вирус, который оглупляет людей, делает их похожими на животных. Города заполнены дикими людьми. От животных они мало отличаются. И по поведению, и по умственному развитию.
Костик смотрел в глаза собеседника и пытался понять, правду ли ему говорят. Если бы он не видел выпрыгнувшего из окна мужчину, не видел девушку с окровавленной крысой в зубах, то непременно бы подумал, что над ним нагло стебутся.
– Как я понимаю, у нас с вами иммунитет? – предположил Костя.
– Я очень на это надеюсь, – сказал Пётр Валерьевич. – Я пока не могу сказать ничего конкретного, но… Пока мы находим адекватных людей лишь после состояния комы. Все, кто был в коме, сохранили разум…
– Странный какой-то вирус, – хмыкнул Костик.
– Согласен, – кивнул Власов. – Вирус странный. Но пока мы располагаем лишь такими фактами. А ещё… Как ты понимаешь, людей осталось крайне мало. Еды, конечно, в Москве много, но ведь её надо ещё достать и привезти. Электричества нет, поэтому скоропортящиеся продукты уже пропали. Плюс защитные сооружения не мешает возвести. Мало ли… – посмотрел он в сад. – Нам сейчас очень тяжело, поэтому лишние руки не помешают, – недвусмысленно намекнул он. – Кем работал до всего этого?
– Редактором в издательстве, – сказал Костик.
Пётр Валерьевич скривил такую физиономию, будто ему в рот целиком засунули очищенный лимон. Вероятно надеялся, что Костя какой-нибудь рукастый инженер, как в «Таинственном острове» Верна, например. Да откуда ж такому взяться в стране, где все производства похерили, а дипломы продаются?
– А учился на кого? – всё же не потерял надежду бывший депутат Мосгордумы.
– На учителя русского и немецкого языка.
– Немецкого языка… – пробормотал Пётр Валерьевич. Он отвернулся к окну, всмотрелся в гравийную дорожку, словно пытался среди камешков разглядеть золотой слиток. – Восстанавливай силы, – произнёс, наконец, Власов. – А я пока подумаю, куда тебя пристроить.