Наводнение (сборник)

Игорь Васильевич торопился и в подъезде чуть не сшиб с ног молодую женщину. Извинившись, он посторонился и придержал дверь, пропуская ее в дом, успев заметить, что глаза у женщины заплаканные.

На улице порывистый ветер пытался сорвать у него с головы шляпу. Растрепанные облака стремительно неслись по небу, приоткрывая иногда на момент полоску яркой холодной сини и выпуская на волю бледный трепетный лучик осеннего солнца. Лучик пересекал мостовую и, тускло блеснув в лужах, снова исчезал.

— Товарищ! — услышал Корнилов у себя за спиной женский голос.

Игорь Васильевич оглянулся. Женщина, с которой он только что столкнулся в подъезде, догоняла его.

— Товарищ! Мне нужно поговорить с вами. — Она остановилась, слегка запыхавшись, и глядела на Корнилова решительно и даже с вызовом. Но подполковник заметил, что ее руки, сцепленные на груди, нервно сжимают платочек.

Он ласково улыбнулся, зная, что стоят этот вызов и решительность, готовые через секунду обернуться слезами.

— Что случилось?

— Мне нужно поговорить с вами, — повторила женщина. Ей было лет двадцать пять, не больше. Полное милое лицо, большие испуганные голубые глаза.

— Вы ведь из милиции? Мне дед сказал. Я вас специально караулила.

— Какой еще дед? — спросил Игорь Васильевич, уже догадываясь, что это за дед.

— Казаков. Дедушка Игнатия.

— Там, на проспекте, у меня машина, — не замедляя шаг, сказал подполковник, — поговорим в дороге.

Она чуть ли не вприпрыжку семенила за Корниловым, гулко цокая каблуками по плитам тротуара. В машине она растерянно посмотрела на шофера.

— Рассказывайте. Это наш сотрудник. И назовите себя. Не люблю беседовать с незнакомыми.

— Документы не надо предъявлять? — с вызовом бросила женщина и, смутившись, покраснела.

— Алексей, поехали, — попросил Корнилов шофера.

— Я преподаю вместе с Игнатием Казаковым. Он черчение, а я литературу. Ах, да, все-таки надо представиться. Наталья Сергеевна Истомина...

«Симпатичная женщина, — подумал Корнилов. — Какие глаза хорошие. Добрые».

— А вы, правда, из милиции? — вдруг насторожилась она. — Товарищ Корнилов?

Игорь Васильевич кивнул.

— Я с Игнатием знакома очень давно. Мы еще в школе вместе учились. Должны были пожениться. Этой осенью, — она неожиданно всхлипнула, но справилась с собой. — С Игнатием случилась беда. Мы с дедом в этом уверены.

— Вы знаете, что дед говорит и стал лучше слышать?

— Знаю. Это все знают.

— Как это все? — удивился Корнилов. — Он же скрывает от внука и от дочери.

Наталья Сергеевна досадливо махнула рукой.

— Старик скрывает, а они давно обо всем догадались, только виду не подают.

— Что за чертовщина? Зачем это им надо?

— Так проще... Они считают, что так проще, — поправилась Истомина и болезненно сморщилась: — Ой, да не в этом дело! Вы понимаете, понимаете... — что-то мешало ей говорить. — Мы с дедом думаем, что Игнатий замешан в ограблении кассира, — наконец выпалила она. — Это ужасно. Вы не подумайте, что он способен ударить ножом и ограбить. Но он замешан в этом деле. Я чувствую... — Она заплакала, судорожно сцепив тонкие пальцы, не стесняясь ни Корнилова, ни шофера.

Наконец она справилась с собой и только тихонько всхлипывала.

— Мне старший Казаков говорил о своих подозрениях. О том, что внук пришел домой сразу после ограбления, что был очень взволнован... Но ведь этого мало, чтобы подозревать человека. Особенно человека, с которым давно знаком?

— Вот-вот, — она горестно покивала головой. — Я его очень давно знаю, а таким никогда не видела...

— А вы, Наталья Сергеевна, говорили с Игнатием? Напрямую?

— Говорила. — Голос у Истоминой был полон горечи. — Я ему прямо сказала о своих подозрениях. Сами понимаете, что деда здесь нечего впутывать.

— Ну а он?

— Кричал, что это не мое дело, что я мешаю ему жить! Дошел до того, что грозился повеситься, если не перестану приставать, — она снова всхлипнула. — А потом разревелся, как баба, и просил прощения. «Как тебе в голову могла прийти эта чертовщина?»

— Ну а действительно, как? — не унимался Игорь Васильевич. — Ведь того, что вы мне рассказали, совсем недостаточно... Слишком тяжелое обвинение.

— Это не сейчас началось. Почти год назад. В ноябрьские праздники мы заказали столик в «Бригантине». Несколько преподавателей. Танцевали, веселились. А потом к нашему столику подсел один старый приятель Игнатия. Они когда-то жили в одном доме. Виктор. Я фамилии его не знаю. Игнатий его Виктором называл. Это, наверное, неинтересно?

— Мне все интересно, — сказал Корнилов. — Такая служба.

— Ну вот. Виктор этот уже изрядно пьян был. Обнимались они с Игнатием, целовались. Назаказывал Виктор еще коньяку, закусок. Всех поил. — Она на минуту задумалась, потом сказала: — Официант его тоже «Виктор» называл. Платил за все он. А потом потащил нас в бар. Цыган там пел под гитару.

Виктора и здесь знали. Не знаю, как он расплачивался, но только, когда мы из бара уходили, барменша нас до дверей проводила, а Виктор ее в щеку поцеловал.

Машина свернула с Литейного и притормозила на площадке перед зданием Главного управления внутренних дел.

— Приехали, — прервал Корнилов Наталью Сергеевну. — Сейчас поднимемся ко мне в кабинет и там продолжим. — Он уже понимал, что расплывчатые подозрения против Игнатия Казакова начинали приобретать конкретные очертания.

Они поднялись на четвертый этаж. Варвара проводила Истомину заинтересованным взглядом и вопросительно посмотрела на Корнилова.

— Ничего срочного, Варя?

— Белянчиков спрашивал.

— Пусть зайдет через пятнадцать минут.

Он усадил Истомину в кресло, и сам уселся напротив в такое же старенькое облезлое кресло, а не за стол, как обычно.

— С этим Виктором Казаков встречался еще? — спросил он, приглашая Истомину продолжить рассказ.

— Наверное, — вяло отозвалась она, словно собиралась с мыслями или думала о чем-то совершенно другом. — Наверное, встречался. Они договаривались. Но дело не в этом. Этот Виктор очень плохо повлиял на Игнатия. Его будто подменили.