Навострятся ли тупари

трепетное, как свечка,

засекреченное, как дипкурьерский багаж.

Не окликнет досмотрщик:

«А ну-ка, покажь!»

Жмут бока человечки-шкатулки.

Легкодумки, тяжелодумки

верят в ценность слова-сырца.

Джемперочки в зигзагах орнамента,

а под ними, укрытые намертво,

невидимки-сердца.

Черт со страху сбежал, замесив

человеческий этот массив!

Только где-то в нем пятачок растерт.

И растет!

Коридор возникает, как выеденный,

словно выдутый сквозняком.

И плывет, обнаженный, видимый,

и трепещет в нем красный ком…

Кто смеется, кто жмется, кто сердится…

Эй, в футлярах, раздайтесь вширь!

Не заденьте открытого сердца!

Боже, кто же вы, люди ль, вши ль?..

А комочек движется чудом,

беззащитен, доверчив, чуток.

Не спугните его касанием,

словно праведника наказанием!

Потеснилась толпа ошарашенно:

видеть сердце живое… страшно!

И нашлась же, представьте, нашлась

глотка, выдохнувшая:

«Наша власть!»

И холодная чья-то рука

дотянулась некстати —

представьте! —

пальцы в сердце вошли, как рога…

Был комочек, комочка «нет-с».

Конец!

Ну, а люди,

как ртуть на блюде,

с площадей разбежались сонных…

И сердца их в футлярах сохнут.

МОЗГ ЗЕМНОЙ

Небо сквашено,

а мы — подавно.

Нас морочит нефтескважина:

нет фонтана…

Раскапризничался, видите ли!

Тщетно чмокает насос.

Послетались представители,

как спасатели на «SOS».

Только «стружки» не хватало!

Нет фонтана.

Спёкся спектр в случайной лужице.

Строг бурмастер,

как бурмистр.

Хоть молись о нефти в ужасе!

Кровь живая, не вода она…

Нет фонтана!

На снующих спинах робы

перекошены, как ромбы.

Или курам на смех выжег

труд тавро на бывшей пашне

для ажурнейшей из вышек,

как для Эйфелевой башни?

Чудо света ждет вандала.

Нет фонтана!..

Есть фонтан!

До поднебесья

нефть,

как нерв,

свободней бейся!

Наклоняюсь…

И за мной

обезумевшие гости

льют на лица, ловят в горсти

черно-бурый мозг земной…

Я уверенно зимую:

шприц проник в кору земную,

выдан мудрости паек.

Поумнели!..

Тише! Это не по мне ли

лунный колокол поет?

ЗАСУХА

Закат сгорает от стыда

за день, что так беспечно прожит.

Бегут от пастырей стада

по пыльной палевой пороше.

Рюкзак мой полон.

Я — порожен!

Вон, кисти красные сцепив,

рябины ждут в пьянящих позах.

А клен колеблется в степи,

как странник, уронивший посох…

Ночлегом гостя награди!

Но хутор в запустенье светлом,

он забулдыжничает с ветром,

скрестивши руки на груди.

Ни капли неба нет в колодцах,

как сострадания в колоссах. —

Пророк, громами огорошь!

Твой дождик жаждущих излечит…

Лежит без речек, как без речи,

сухой земли огромный грош.

Рога вонзаются в зенит

над шляхом, шляпками поросшим.

В молочных струях зной звенит.

Стакан мой полон.

Я — порожен!

САМОСПАСЕНИЕ

Давно не приносили вы икорки,

недужны телом, духом смятены…

Трамваев апельсиновые корки

к окраинам московским сметены.

Нас с вами тоже вымели из центра,

как гвозди, что отторгли от доски.

Счастливых лиц оранжевая цедра

ненастно зеленеет от тоски.

Придется приохотиться к рублям,

к упитанным базарным кораблям

и плавать их эскортом в их эскадре,